Смерти нет - Глуховцев Всеволод Олегович. Страница 39

Но что же, допустить, что в мире действуют две различные силы, два разных апейрона? Нет, это еще хуже. На такой ступени не удержишься, и придется дальше признавать третью силу, четвертую... и так до бесконечности. Дурная бесконечность — так, кажется, это называл отец.

Вот так. Это называется — ловушка для мысли. Ловушка, да... Но нет такой ловушки, из которой не найти выход! Найдется. А пока...

— Пришли, — сказала Тэйки.

Они стояли пред самым зданием мечети. Бабай повернулся к Гондурасу.

— Ну что? — требовательно спросил он. Тот как-то неуверенно пожал плечами:

— Не знаю...

— Ну что такое: не знаю! Если в эти двух половинках такая мощь, то ты ее, думаю, должен чувствовать. Чувствуешь?

— Нет.

Бабай едва было не матюкнулся, но его опередил со словами Костя:

— Так это... Вы погодите! Ну чего мы тут стоим, гадаем? Вторую половинку той книги ищем, правильно?

Гондурас кивнул.

— Ну так раз пришли, то и искать надо! Где она должна быть, внутри?

Владелец книги об этом и понятия не имел. Он вообще заметно приуныл.

Взгляд его сместился вверх, забродил по куполу, по вершинам минарета...

Все невольно посмотрели туда же. И все враз поняли этот взгляд: в таком здании искать наобум половинку книги... Иголка в стоге сена — это, пожалуй, еще мягко сказано.

— Ничего! — с фальшивой бодростью заявил Костя. — Если должна быть — найдется, никуда не денется. Давайте это...

— Не найдется.

Костя сбился. Все выпучились на Сергея.

— Не найдется, — повторил он.

— Это... почему? — Костя вскинул брови.

— По здравому смыслу, — сказал Сергей и движением плеча поправил автоматный ремень. — Сам посуди: даже одна половина книги — огромная сила, так?

— Ну так, — осторожно согласился Костя.

— Ага, — с азартом подхватил Сергей. — А если бы их было целых две? Та, что у него, — он кивнул на Гондураса, — и здесь? — показал на мечеть. — Да разве бы нечисть тогда накинулась на нас?! Вообще, разве была бы здесь?.. Ну ладно, я готов допустить, что действие книги не такое уж сильное и не столь быстрое. Но оно было бы! Разве смогли бы упыри эти позорные обитать здесь, в этом парке, рядом с таким мощным предметом? Да они или передохли бы, или бы рано или поздно убрались отсюда!..

И Сергей победным взором обвел друзей. Некоторое время царило молчание. Потом Бабай произнес:

— Ну ты, Серега, голова... — без малейшей иронии.

— Согласен, — скромно сказал Сергей.

Глава 11

РАЗНОСТЬ ФАКТОРОВ

Если бы Тощий услыхал разговор Кости с Сергеем о присутствии либо отсутствии души у его хозяев-гоблинов, он наверняка бы лишь хмыкнул презрительно...

Его это не интересовало.

Достаточно было того, что у самого-то у него душа есть и что под действием магических снадобий она способна отправляться в путешествия по диковинным мирам, таким, в которых рядовому человеку не бывать ни в жизнь, — чем Тощий немало гордился.

Он редко задумывался о будущем. А если честно, то и не задумывался вовсе. Вернее, считал, что это будущее придет само собой. Главное — жить правильно. А уж судьба сделает как надо.

Как видим, человек этот мыслил вполне разумно. Даже философически. Вот только в умопостроениях своих он допускал ошибку, в логике известную как «подмена тезиса»: когда правильное рассуждение строится на неправильном исходном основании и в итоге приводит, естественно, сами понимаете, к какому выводу.

Жить надо правильно. С этим поспоришь? Нет. Тощий полагал, что он живет правильно. Правильнее некуда...

Если кому-либо довелось сравнить те миры, в которых блуждал его нечистый дух, с мирами, скажем, Тэйки, то постороннего наблюдателя поразила бы скорее всего разница цветовых гамм. Пространства Тэйки все были пронизаны светом, он искрился, переливался в голубых, нежно-сиреневых, изумрудных просторах, он казался самой сущностью этого мироздания, а яркие волшебные цвета — множеством его воплощений... У изменника было не так.

Ему виделись могучие, величественные, но мрачные, угрюмые теснины, более всего похожие на скалы, расщелины и каньоны. Казалось, что все это в холодном, стылом месте. Оно было как живое, двигалось, смещалось, меняло цвета... Вот цвета-то эти — темные, тревожные; бурый перетекал в серый, а потом вдруг все наливалось убийственно-кровавым, таким, от коего выть волком хочется. Или бежать скорей куда глаза глядят, лишь бы не видели они это багровое зарево.

Но Тощему такое было в самый раз. Он упивался, наслаждался. Он хотел, чтоб это оставалось с ним навек... ан нет. Пришло время — и грозовой фон стал блекнуть, таять, затем явственно распадаться, в прорехи начало вливаться что-то совсем черное и бесформенное... и Тощий понял, что это ночь.

Он лежал с открытыми глазами. Сколько времени прошло, он не знал. Голова была тяжелой, неприятно давило в висках. И сухо во рту. Обычное ощущение после дурмана.

Тощий прислушался. Ни звука. Дрыхнут, поди, разбойнички. Надо бы встать, проверить, кто там на посту...

Нет. Неохота. Слабость. Голова болит...

Он закрыл глаза. Одна тьма сменилась другой.

Потом дни сменялись днями...

Четверо бандитов жили уныло, неподвижно. Проедали продукты, полученные тогда еще, играли в карты. Только теперь втроем — Тощий, как новый главарь, считал ниже своего достоинства забавляться с подчиненными. Да и не нуждался он в общении.

Те трое большей частью молчали. Вяло шлепали картами. Без аппетита ели. Подолгу лежали: спали или просто так... Как-то раз Ботва не вышел на дежурство, поленился. Правда, тут же и раскаялся, ибо Тощий обнаружил это, и коротенькое следствие завершилось приговором: десять ударов проволочным жгутом по филейной части. Сам же Тощий и привел приговор в исполнение — совершенно равнодушно, без эмоций. Ботва дергался, визжал, зато после экзекуции насчет дежурств сделался почти отличником... Спать, правда, ему теперь приходилось на животе.

Вообще, драма, разыгравшаяся в группе, как-то придавила всех. Даже Мыло. Раньше он, бывало, ржал идиотским гоготом, а нынче и этого не стало... И Тощий стал другим, хоть сам не замечал. Прежде был просто молчалив и неприветлив, а стал нелюдимым совсем. Если раньше все равно — один ли, с другими, то сейчас видеть никого не хотелось, и он то лежал в своей комнате, то отправлялся бродить по окрестностям, предупреждая своих обормотов, чтобы никуда не отлучались.

Браслет молчал. Тощий поглядывал на него: молчит, холера. Самому напомнить о себе не в правилах, это уж известно... Ждем-с!

Блуждая по мерзлым улицам, главарь частенько думал о будущем пополнении. Какое оно будет? И — главное! — кто там станет тайно наблюдающим за ним, как сам он когда-то был таким же надзирающим за Жженым?..

А в том, что такое гоблиново око у него в команде будет, Тощий даже не сомневался. Ему бы не знать! Это его не оскорбляло. Надо, значит, надо. Но быть настороже необходимо. Можно ведь и ни за что ни про что влипнуть. Попадется паскуда...

Ни на секунду в голову ему не пришла мысль, что для Жженого он оказался такой же «паскудой». Но мысль другая промелькнула воровато: а что, если того... вычислить кто, да и кранты. Погиб во время операции. А?..

Но сам же он испугался своих мыслей. Черт знает этих магов, вдруг они читают в наших мозгах! Все насквозь видят...

Предположение сомнительное, что там говорить. Но от греха подальше Тощий поскорее перестал думать об этом — о пополнении, о магах, о гоблинах вообще... Постарался просто ни о чем не думать. Остановился.

Ясно, что жизнь учила Тощего сурово. В числе прочих уроков был и такой: не расслабляться. Никогда. Что он и делал.

(Можно ли считать расслаблением те самые полеты по мирам-призракам?.. Он сам так не считал.)