Несомненно ты (ЛП) - Энн Джуэл Э.. Страница 76

Оушен проснулась и ей хочется в туалет вот прямо... сейчас! Поэтому я заодно заправляю машину. Мы не можем въехать в наш номер до полчетвёртого, поэтому сначала решаю заехать к Лотнеру. В эту поездку я беру с собой довольно увесистый мешок чувства вины. Эйвери нет в Лос-Анджелесе, и она не знает, что я здесь. Дэйн думает, что я поехала в гости к Эйвери, но это не так. Лотнер думает, что я сказала, что остановлюсь у сестры, но на самом деле мы останавливаемся в отеле, который находится всего лишь в нескольких милях от его дома. Ну и наплела же я всем.

За окном проплывают холмы, пока мы едем к дому Лотнера. Вау! Это оказывается серый двухэтажный дом, находящийся в уединённом городском оазисе с террасой, которая, кажется, выстроена вокруг всего дома. Я заезжаю на огромную подъездную аллею и убеждаюсь, что поставила машину на ручной тормоз.

— Мы приехали, милая.

Лотнер выходит через двойную застеклённую дверь, светя улыбкой на миллион долларов. Охх! Он уже давит на меня. Не могу ничего поделать и пялюсь на его бриджи и облегающую серую футболку. Он подходит и открывает заднюю дверь машины.

— Привет, а вот и моя девочка! — он расстегивает её ремень и Оушен прилипает к нему, нетерпеливо улыбаясь.

Мы направляемся к дому.

— Где Дэйн?

— Он не смог поехать. Его клиника выступает волонтером, и он участвует в параде с собаками из приюта.

Мы заходим в гостиную, в которой находится камин, пол покрыт камнем, а вместо стен — огромные окна.

— Это великолепно! — я подхожу к последнему окну и встречаюсь с самым завораживающим панорамным видом на Голливуд, который я когда-либо видела. Вдалеке даже видна знаменитая надпись. — Должно быть, очень тяжело просыпаться по утрам и встречаться с таким видом.

Он смеётся и ставит Оушен на пол.

— Ну, всё не так плохо.

Оушен бежит прямо к окнам и хлопает ладошками по стеклу.

— Ох, милая, не клади руки на чистое окно, — оттягиваю я её обратно.

Лотнер присаживается на корточки позади Оушен, берёт её руки и кладёт обратно на стекло.

— Ты можешь класть свои маленькие ручки вот сюда... — он передвигает их на новое место. — Или сюда, — передвигает снова. — И вообще, куда тебе захочется. Буду смотреть на твои милые отпечатки ручек и никогда не сотру их, — он целует её в шею и она извивается и хихикает.

— Твоя невеста может с этим не согласиться, и к тому же ты прививаешь ей плохие привычки. Кстати, а где Эмма?

— Её матери сделали операцию на ноге, поэтому она улетела на неделю на Гавайи.

Это не хорошо... совсем не хорошо.

— А почему ты не полетел с ней? — спрашиваю я, всё ещё завороженная видом из окна.

— Меня могут в любой момент вызвать в больницу, помнишь?

Я киваю.

— Хочешь посмотреть задний двор? — указывает он в сторону двери.

— Конечно.

Я права. Терраса находится вокруг всего дома и в неё встроены скамейки.

Каменные ступеньки ведут к большой квадратной секции, выложенной кирпичами, где стоят деревянные стол и стулья, сделанные на деревенский манер.

— Вау... то есть, это просто... вау! — качаю я головой.

Лотнер улыбается.

— Рад, что тебе нравится.

— Куда ведёт эта тропинка?

— Вниз к холмам, а затем сворачивает и идёт к другой части дома. Пойдём, я покажу тебе.

Он поднимает на руки Оушен и несёт её вниз по вторым ступенькам, которые оказываются довольно крутыми.

— Вот так, — он ставит её на землю.

Оушен садится на корточки и поднимает камень, а сделав несколько шагов, прихватывает и палку.

— Это обычное дело для неё. Когда мы выходим на прогулку, она тратит всё своё время на то, чтобы найти лучшую палку или камень.

— А что ещё она любит?

Понимаю, что он хочет узнать её получше, но чувствую укол вины за то, что он пропустил первые два года её жизни, и теперь мне приходится рассказывать ему о собственной дочери.

— Она любит фрукты, любые фрукты. А ещё жёлтых пони. Когда я укладываю её спать, мы читаем книгу «Знаешь, как я тебя люблю?» А когда она просыпается по утрам, то любит сидеть в обнимку у меня на коленях добрые двадцать минут перед тем, как наконец пойти и позавтракать. Она ненавидит пауков, но её интригуют змеи. Я купила ей огромное количество футбольных мячей, но она настаивает на том, чтобы бегать с ними как «в том другом футбольном спорте» (прим. пер. — имеется в виду американский футбол, где мяч носят в руках).

Лотнер смеётся, откинув голову и схватившись за живот.

— Мне это так нравится! Она папочкина девочка.

Я качаю головой, дурацкая улыбка прилеплена к моим губам. Затем я игриво толкаю его.

— Она мамина девочка. Ты должен увидеть, как она плавает.

Он пихает меня локтём и бросает косой взгляд.

— Всегда так любишь соревноваться.

Я закатываю глаза.

— Ты ведь осознаёшь, насколько смешно звучит это из твоих уст?

— Палка, — Оушен разворачивается, выставив палку вперёд, что не даёт Лотнеру времени остановить её.

— Охх! — застывает он, немного кривясь и держась рукой за... то самое место.

Мои глаза чуть не вылезают из орбит.

— Боже, ты в порядке?

Он кивает и натянуто улыбается.

— Она просто подрезала мой «мешочек», вот и всё.

Я смеюсь.

— Сказала же тебе, что она мамина девочка.

— Нет, она папина дочка! — он подхватывает Оушен и сажает к себе на плечи. — Побегаем наперегонки с мамой?

— Беги, мама! — вопит она.

Лотнер бросается бегом с ней на плечах, я тоже пытаюсь не отставать, но я обута в шлёпки, а он в кроссовки, так что едва ли можно назвать эти гонки честными. К тому времени как я добегаю вверх по холму, они уже непринуждённо сидят на скамейке, такие себе крутые люди.

— Что это ты так долго добиралась сюда? — ухмыляется он.

— Мамочка! — кричит Оушен.

— Жулики, — бормочу я и, прищуриваясь, смотрю на него.

— Что? У меня на плечах были дополнительные десять килограмм.

Я качаю головой и иду внутрь.

— Вода, мне нужна вода.

Лотнер даёт нам воды и ставит на стол нарезанную клубнику. Глаза Оушен расширяются от восторга.

— Кубника! — и она хватает одну.

Я стучу пальцем по стакану.

— Ты называешь её «п.а.п.о.ч.к.и.н.о.й» девочкой, и да, ты «п.а.п.о.ч.к.а», но не думаешь, что её немного смущает то, что ты так себя называешь?

Он вздыхает, сжимая челюсть, но потом расслабляется.

— А она называет или считает кого-нибудь «п.а.п.о.ч.к.о.й»?

Я знаю, кого он имеет в виду под «кто-нибудь», и я вижу, что такая вероятность его раздражает.

— Мы с Дэйном не так уж и долго... по крайней мере, в качестве пары, поэтому она называет его по имени.

— Сколько вы вместе? — он смотрит на меня, но я уставилась на Оушен и её измазанное клубникой лицо.

— С прошлого ноября. Я увидела... — я останавливаюсь.

— Что?

— Ничего.

— Нет уж говори. Что ты видела? — в его натянутом голосе слышится намёк на раздражение.

Я встречаюсь с ним глазами.

— Тебя, — шепчу я.

— Меня? — отстраняется он.

Я сглатываю и пытаюсь разговаривать с ним так, будто рассказываю о ком-то другом... будто рассказываю кому-то другому эту историю. Историю, которая чуть не разрушила меня однажды.

— Я повезла Оушен в парк. В парк, где запускают самолётики. Она несла в руках свой розовый футбольный мяч, — я улыбаюсь. — Как делают в американском футболе.

Он тоже улыбается.

— А затем я увидела тебя. Ты стоял повёрнутый спиной не особо близко к нам, но я знала, что это ты. Впервые тогда я использовала слово «папочка» в присутствии Оушен. Я спросила у неё, не хочет ли она познакомиться со своим папочкой. Что-то было такое в том моменте. То подобранное время. Казалось, будто это судьба. И это говорит о многом, потому что я не особый фанат всех этих историй о судьбе. Мы уже начали идти в твою сторону, когда...

— Ты увидела Эмму, — говорит Лотнер.

Я киваю.

— Я не могла убраться оттуда слишком быстро. Нам даже пришлось оставить там мячик Оушен, и поэтому всю дорогу домой она плакала.