Снежная королева - Виндж Джоан. Страница 44

— Ваша честь, я не могу поверить… — Она почувствовала на себе враждебный взгляд Мантаньеса и запнулась. Они-то хотят поверить этому; ЛиуСкед ведь родом не с Харему.

Верховный судья резко одернул отлично сшитый дублет. Джеруша ослабила воротник. Втайне она была удивлена нервозностью судьи. Жители Харему были прямо-таки созданы для того, чтобы носить любую форменную одежду; а вот жители Ньюхевена как раз вечно страдали, когда приходилось облачаться в официальный костюм.

— Как вам известно, инспектор, в связи с отъездом комиссара ЛиуСкеда… место официального начальника полиции теперь свободно. Естественно, совершенно необходимо как можно скорее назначить нового комиссара полиции — хотя бы из соображений нравственности. Ответственность за это назначение возложена на меня. Однако Гегемония традиционно предоставила королеве Тиамат право самой выбрать тех чиновников, с которыми она будет находиться в наиболее тесном контакте…

Джеруша вжалась в спинку кресла; Мантаньес еще больше помрачнел.

— Снежная королева попросила… потребовала… чтобы я назначил на пост комиссара полиции вас.

— Меня? — Она ухватилась за край стола. — Это что же… шутка?

— И не лишенная остроумия, — кисло откликнулся Мантаньес. — Впрочем, предметом насмешки являемся мы.

— Вы хотите сказать, что согласились с ее предложением? Насчет моего назначения? — Она сама не могла поверить тому, что говорит.

— Ну разумеется. И вы займете этот пост, — ровным тоном ответил Хованнес. — Если Снежная королева хочет, чтобы во главе полиции, которая защищает ее народ, оказалась женщина, то так тому и быть. — Видимо, он еле удержался, чтобы не сказать, что таким образом Ариенрод накажет сама себя.

Джеруша медленно привстала в кресле и наклонилась над столом.

— Итак, вы приказываете мне стать комиссаром полиции? Что ж, выхода у меня нет.

Мантаньес заложил руки за спину и злобно сказал:

— Еще бы! Вы же не возражали, когда вас по желанию королевы назначили инспектором. — Впервые кто-то из них открыто выразил свои чувства по этому поводу. — Я полагаю, вы будете прыгать от радости, став комиссаром. Хотя бы потому, что вы женщина!

— Должна сказать, что лучше это, чем вообще никаких повышений по службе — только потому, что я женщина. — Она чувствовала, что у нее перехватывает дыхание, а сердце готово вот-вот остановиться. — Но этот пост мне не нужен! Черт побери, я не больше вашего люблю Снежную королеву и вовсе не хочу становиться ее марионеткой! — Ловушка, это ловушка…

— Ну, это не вам решать, комиссар ПалаТион. Разумеется, у вас остается право подать в отставку… — сказал Хованнес. — Но я позабочусь о том, чтобы ваши сомнения относительно нового назначения были соответствующим образом зафиксированы.

Она промолчала, не в силах придумать достойный ответ. Мантаньес поднес руку к воротнику и отстегнул комиссарские знаки различия, которые, вне всякого сомнения, рассчитывал носить вечно. Он швырнул их на стол, и Джеруша едва успела накрыть значки рукой, чтобы не упали на пол.

— Поздравляю. — Он вызывающе четко отдал ей честь. Она с трудом ответила тем же.

— Свободны… инспектор Мантаньес.

Оба покинули ее кабинет, не сказав больше ни слова.

Джеруша снова села за стол. Она так сильно сжала крылатые комиссарские значки, что те впились ей в ладонь. Вот она, месть Ариенрод! Комиссар ПалаТион… Итак, королева подцепила ее на крючок, надеясь, что теперь-то непременно уничтожит не только ее карьеру, но и ее самое…

Однако, черт побери, она не для того пошла служить в полицию! Слабаки и тихони сюда не годятся. Что ж, комиссар ПалаТион, постараемся выжать из этой должности все, что возможно. Джеруша очень аккуратно и тщательно приколола «крылышки» к воротнику формы.

— Не надейся, что тебе удастся меня уничтожить, что я проиграю! — громко сказала она словно парившему в воздухе видению королевы. — Считай, что это твоя вторая ошибка, Ариенрод! — Но руки ее дрожали. Я не проиграю! Я ничуть не хуже любого мужчины! И старые раны заныли, ослабляя ее уверенность в себе.

Она отперла ящик стола и вытащила оттуда пачку йесты. И тут же снова вспомнила страшный облик ЛиуСкеда, Рука ее сама собой задвинула ящик. Она не прикасалась к йесте с тех пор, как ЛиуСкед получил сверхдозу наркотика.

Взгляд Джеруши снова уперся в загадочный сверток; она подтянула его поближе, стараясь думать только о том, что там может оказаться, и забыть об йесте. Развязала веревку, развернула двойной лист грубой упаковочной ткани. Внутри оказалась обычная коробка, в каких доставляют товары на местных торговых судах. Впрочем, она не могла припомнить никого, кто мог бы послать ей, инспектору полиции, посылку.

Она осторожно открыла коробку; там оказалась большая раковина размером с обе ее ладони; один из тонких красивых зубцов на краешке был отломан. Раковина была алой, цвета зари, ее поверхность, тщательно отполированная, сияла, словно закатное небо. Она вспомнила, где видела эту раковину: та красовалась на каминной полке в доме Нгенета ран Ахазе Миро… а сама Джеруша тогда стояла и слушала, как трещат в камине дрова, молча прихлебывая крепкий черный чай, которым Нгенет непременно возжелал напоить ее, прежде чем отпустить в Карбункул… Этот удивительно мирный эпизод вдруг ясно припомнился ей, принеся успокоение. Смешно сказать, но единственным приятным визитом за те десять лет, что она провела на Тиамат, были эти четверть часа в доме человека, вполне возможно, серьезно нарушившего охраняемый ею закон…

Джеруша пошарила внутри раковины пальцем, потом вытащила из коробки всю упаковочную бумагу, но никакой записки не обнаружила. Она вздохнула — не то чтобы обманутая в своих ожиданиях, но просто разочарованная тем, что он не написал ей ни слова.

— Поздравляю вас с продвижением по службе, Гея Джеруша, — устало сказала она вслух. Снова взяла раковину в руки, закрыла глаза, прижала ее к уху, как показывал Нгенет, и стала слушать голос моря.

Глава 18

ЭЙ, СПАРКС, НЕ УХОДИ, НЕ СЕРДИСЬ, ДАВАЙ СЫГРАЕМ ЕЩЕ РАЗОК И РАССТАНЕМСЯ ПО-ХОРОШЕМУ. ДАЙ НАМ ОТЫГРАТЬСЯ.

С ним «разговаривало» голографическое изображение мужского обнаженного торса, возвышавшегося над разрушенным городом. Однако он снял легкие наушники и повесил их на край игрового стола, как бы официально давая понять, что вышел из игры.

— Извините. — Он самодовольно усмехнулся; этот ответ предназначался скорее для остальных, весьма враждебно настроенных игроков, чем для компьютера, исполнявшего роль крупье. — Мне просто надоело. — Он сунул свою кредитную карточку в щель, и она выскочила оттуда с обозначенной суммой — денег было куда больше, чем он мог себе представить еще каких-то несколько месяцев тому назад. То, что он теперь запросто распоряжался подобными суммами, уже почти перестало его волновать; он отлично знал, какие немыслимые деньги перекочевывают из одного казино в другое по спирали Главной улицы Карбункула. И начинал представлять себе, какие средства, к тому же, уплывают через Черные Ворота в иные миры Гегемонии… Он быстро учился. Но все-таки недостаточно быстро.

Пошатываясь, Спаркс двинулся прочь от игорного стола; он выпил немало розового саматанского вина, но был не настолько пьян, чтобы не сообразить, что уходить нужно именно тогда, когда начинает везти. Это-то он теперь делать научился. Он знал все тонкости игры и собственные возможности — а потому выигрывал все чаще и чаще. Ариенрод щедро снабжала его деньгами, и он все время, свободное от обязанностей Звездного Быка, сорил ими в игральных залах и пивных, расположенных на Главной улице, приобретая при этом такое количество приятелей и знакомых, что с трудом способен был порой «переваривать» их общество. Он слушал, задавал вопросы, наблюдал за тайными сделками, пытаясь разгадать, откуда приходит в игорные дома самая разнообразная информация и в чьи руки попадает.

Однако вместе с тем он стремился все же и выбраться из колодца собственного невежества, и когда весь этот сбор сведений, сопровождаемый слишком большим количеством вина и наркотиков, мельканием различных помещений и лиц, начинал туманить ему мозги, в душе поднималась удушающая тоска, почти боль. Ничто здесь уже не давало ему удовлетворения: те вещи, которым так радовался мальчик с Летних островов, вероятно, существовали по-прежнему в бесконечных извилинах Лабиринта, но он больше не замечал их. И чем дольше он жил в Карбункуле, тем более отвратительными казались ему люди, составлявшие суть этого города, воплощавшие его душу.