Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен. Страница 28

И как будто разделяя его веселье, второй, невидимый для меня пленник тоже начал смеяться пронзительно и безумно, потом визг перешёл в рыдание.

Не знаю, как долго я ждал. Время тут мерить нечем, разве что, неумолимым приливом. Мои уши ловили звуки шагов на лестнице, а мысли кружились в водовороте.

Что он имел в виду, говоря, что они не сеньоры? Может, мои гости — женщины? Донья Лусия сжалилась надо мной? Почувствовала вину, что из-за её племянника я ни за что заключён в тюрьму и пришла поторговаться о моём освобождении? Может та маленькая милая горничная убедила донью Лусию, что на мне нет никакой вины? Я ведь, и вправду, не виноват, я же не взял у неё никаких денег. Тот её поцелуй явно полон был любви и страсти, вот она и пытается помочь мне спастись. Должно быть, расстроилась, что меня схватили.

Я был так погружён в мысли о спешащей на помощь горничной, что не замечал визитёров, пока они не обогнули мой столб — двое монахов в чёрном, с длинными поясами, поддерживающими рясы.

Они обошли вокруг с двух сторон и собрались вместе передо мной, как огромные смыкающиеся когти. Казалось, они скользили в дюйме от земли — сандалии не издавали ни звука на мокром каменном полу.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, кто это. Прежде я никогда не видал никого из этой породы на расстоянии плевка. Но едва я узнал их манеры — меня окатило ледяной волной паники. Священники-иезуиты! Какого чёрта они здесь делают? Я мог представить только одну причину для посещения священником заключённого — принять его исповедь и дать последнее отпущение перед казнью. Я безумно переводил взгляд с одного на другого, но оба молчали.

Мой разум как будто застыл от их ледяного молчания. Я не мог придумать ничего связного в свою защиту, и принялся испуганно лепетать — как глупый деревенский мальчишка, пойманный на краже цыплёнка.

— Прошу, вы должны понять, я ничего плохого не сделал. Это была просто сделка, только и всего... Я не брал этих денег... Вы не можете вешать меня без суда... Не слушайте сеньора Карлоса, он совершенно не понял ситуации. Он... понимаете, он же не был там с самого начала. Я и не собирался брать деньги у старой дамы, совсем даже наоборот. На самом деле, это же я здесь жертва. Я был введён в заблуждение и Генри Васко, и капитаном того корабля. Это они должны быть здесь, не я... Я... дело в том...

Я запинался, пока совсем не затих. Лица обоих священников оставались непроницаемыми. Они даже ни разу не кивнули, не показали, что слушают. Оба таращились на меня немигающими глазами, как будто глядели в душу и презирали то, что там видели. Я слышал только звук волн, бьющих снаружи о стены башни, да свист ветра между столбов. Умолк даже безумный пленник.

Старший священник чуть кашлянул — упитанный тип с толстым носом картошкой и маленькими запавшими глазками, которые даже в тени подземелья всё время щурились, как будто от бликов несуществующего света. Его товарищ, напротив, был невысокий и тощий, с острыми чертами лица, но чёрные глаза горели огнём, какой я видел только у охваченных вожделением к женщине.

Святой Иисусе, неужто он собирается... Ну, то есть, все слышали, что заключённых насилуют их тюремщики, но ведь не члены святого ордена?

Старший священник опять кашлянул.

— Уверен, сеньор Круз, сейчас ты уже осознал, какие серьёзные у тебя проблемы. Ну да, нам известно твоё имя. На самом деле — мы знаем все имена, которыми ты себя называл. Но позволь нам не утруждаться, зачитывая весь список. Почему бы не остановиться на том имени, которое появится на твоём смертном приговоре, просто чтобы упростить дело?

— Смерть... но я же сказал вам, что невиновен. Я не взял у доньи Лусии ни одного крусадо.

— Но ты пытался. Вор, пойманный на середине преступления, виновен не меньше, чем тот, кто схвачен после.

— Слугу, что подсыпал яд в вино хозяину, казнят независимо от того, пьёт хозяин или же нет, — добавил священник помоложе.

— Но меня обманули, я...

Старший священник поднял руки.

— Не трудитесь мне лгать. Вы не в первый раз совершаете такое мошенничество. Правда, тот корабль — это несколько более амбициозно, чем прочие ваши схемы. Вы помните, как продали оливковую рощу, которой, на самом деле, не владели? А девушку, которой обещали жениться, но бросили после того, как уговорили отдать вам все свои драгоценности, чтобы купить лекарства для вашей умирающей матери? А ещё были ящики редких мускатных орехов, которые вы закупили для благородной сеньоры, и, как выяснилось, что там они содержали? Абрикосовые косточки? Мне продолжать?

— Это не я. Вы приняли меня за кого-то другого, клянусь.

— Мы, конечно, можем привести сюда всех этих людей для свидетельства на суде, — скучающим тоном ответил священник, как будто обсуждал не мою жизнь, а цену на сено.

— Они ничего не подтвердят, они знают, что это не я, — возразил я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более убедительно, чем сам я чувствовал.

— Не стану спорить, многие из них не захотят признаваться в том, что их одурачили. Но позволь уверить тебя, что отец той девушки, как и сеньор Карлос, так жаждут видеть тебя повешенным, что сами охотно наденут колпак палача, если мы им позволим.

Он помолчал, взгляд блуждал где-то позади меня. Я повернул голову и из-за столба, к которому был прикован, увидел мелькнувший рукав чёрной рясы. В подземелье был и третий священник. Тогда почему он не вышел, чтобы я его видел? Собирается удавить меня сзади гарротой? Ужасно было сознавать, что мои руки крепко привязаны. Я ничем не мог защитить себя, не мог даже прикрыть лицо.

Старший священник снова заговорил.

— Но было бы жаль отправлять на виселицу человека с такими способностями, когда он ещё может сослужить огромную службу своей стране и святой церкви. Наш благословенный господь не хочет, чтобы мы теряли дарованные им таланты.

Священник помоложе чуть ухмыльнулся.

— Воистину. — Он почтительно кивнул своему компаньону, потом обернулся ко мне. — Святая церковь желает, чтобы ты выполнил для неё одну задачу. Если справишься — по возвращении будешь жить в хорошем доме, далеко от Белема и от твоих обвинителей. Кроме этого, ты будешь вознаграждён доходом, более, чем достаточным для безбедной жизни, и тебе больше никогда не придётся подвергать себя опасности в поисках... скажем так, не особенно честного заработка.

Я в изумлении глядел на него, не в силах понять, что он говорит. Всего несколько минут назад речь шла о смертном приговоре и виселице, а теперь мне вдруг предлагают дом и деньги. Может, я окончательно тронулся, как мой безумный сосед? Возможно, я вообразил всё это, и священники — просто галлюцинация. Я дёрнул рукой и ощутил, как железные кандалы впились в запястье — вполне реальная боль.

— Говорите, меня отпустят? Вот так, без расплаты? А будет... потребуется покаяние? — с волнением спросил я.

Случалось мне видеть, каким страшным унижениям подвергаются те, кого церковь заставляла публично каяться за преступления, и я всегда думал — уж лучше смерть, чем такие страдания. И хотя сейчас передо мной встал как раз такой выбор, я вдруг понял, что сделал бы всё, чтобы остаться живым, и вынес бы даже публичное покаяние.

— Мы понимаем, что возложенная на тебя задача будет достаточно трудной, поэтому, что касается покаяния — другого искупления не потребуется. То, что церковь на тебя возлагает — это, можно сказать, что-то вроде паломничества.

— Вы говорите про Компостелу, или Святую Землю?

Охвативший меня малодушный испуг понемногу начинал отступать. Паломничество вполне может стать довольно забавным делом, по крайней мере, так мне говорили. В самом деле, путешествие временами может оказаться суровым, но для того, у кого достаточно денег, во всех гостиницах на пути всегда найдутся хорошая еда, соблазнительные женщины и пикантные удовольствия.

— Боюсь, в это паломничество тебе придётся плыть по морю кое-куда, где немного прохладнее и чуть более сыро, чем в Святой Земле. — Младший священник окинул взглядом подземелье, следы прилива на столбах и лужи морской воды на полу. — Но после этого места такое путешествие не покажется трудным. Нам нужно, чтобы ты поехал в Исландию... ты слышал что-нибудь об Исландии?