О них не упоминалось в сводках - Морозов Дмитрий Витальевич. Страница 7

Разведчик Семен Пахомов уполз к мосту. Там особенно часто падали снаряды. Но Пахомов не испугался, не повернул назад. Он выполнил приказ: деревянный мост запылал огромным костром. Вражеские танки не могли теперь с ходу проскочить через Щару.

Семен Пахомов погиб у моста. Этот тихий, застенчивый парень проявил большое мужество. Он совершил подвиг, совершил его просто и незаметно, как делал все, что поручалось ему.

Старший лейтенант Осипович ушел к своим орудиям, часть которых замолкла.

Недалеко от окопа, возле гаубицы, разорвался вражеский снаряд — нас обдало комьями земли. Гаубица больше не стреляла.

Мы с Семенихиным подползли к орудию. Около него — воронка. Деревья вокруг исковерканы, расщеплены осколками, одно из них упало на ствол пушки. Наводчик сидел на своем месте, склонив голову. Он был мертв. Заряжающий как держал снаряд в руках, так и застыл с ним, прислонившись к станине. Красноармеец, узнавший Дианку, лежал на боку, поджав колени к окровавленному лицу. Два других орудийных номера распластались ничком. Сержант, командир орудия, тяжело раненный в живот, силился подняться, ухватившись за рукоятку затвора. Мы отнесли его в сторону.

Орудие оказалось неповрежденным, если не считать больших вмятин на щите.

Зарядив с помощью Семенихина орудие, я начал крутить маховики подъемного и поворотного механизмов, разыскивая через панораму ближайший немецкий танк. Вот в перекрестии появился контур черной машины. «Огонь!» — скомандовал я сам себе. Гаубица, изрыгнув снаряд, подпрыгнула на колесах. Но танк остался невредим, гитлеровцы, наверное, даже и не заметили грозившей им опасности. «Промазал в такую громадину», — досадовал я.

Зарядив гаубицу последним снарядом, я опять начал наводить орудие. Наконец выстрел! Когда рассеялись дым и пыль, я увидел, что танк загорелся. Черные с седыми прожилками клубы дыма окутали его.

Закончив стрельбу, мы хотели оказать первую помощь сержанту — командиру орудия, но, когда подошли к нему, он был уже мертв.

Справа вели беглый огонь батареи старших лейтенантов Вострякова, Суманеева, 6-я батарея 2-го дивизиона, слева — батарея старшего лейтенанта Нуцубидзе и полковая батарея лейтенанта Чуйкова.

Орудие сержанта Рыбака подбило три машины. Но это далось нелегко: в расчете выбыло из строя пять человек. Сам командир орудия тоже получил ранение, но продолжал вместе с контуженым наводчиком Кардолиевым вести огонь. Возле орудия неотлучно находился и политрук батареи Туманов.

Командир 1-го дивизиона 141-го артполка капитан Бельдиев ползал от орудия к орудию, подбадривал артиллеристов, подыскивал замену выбывшим из строя.

Группы вражеских автоматчиков под прикрытием танков переправились через реку, часть из них зацепилась за наш берег. В наших окопах осталось мало людей. Но те, кто уцелели, ринулись в штыковую атаку и сбросили фашистов в реку. Оставшиеся в живых гитлеровские автоматчики перебежками и ползком отходили за бугры.

Бой затихал. Около десятка немецких танков обгоревшими глыбами чернели на лугу. Один танк сполз к реке, уткнувшись в воду стволом орудия.

Луг был покрыт трупами, изрыт воронками. Снаряды и бомбы до неузнаваемости изуродовали опушку леса.

Половина орудий вышла из строя — очень велики были потери в орудийных расчетах. Возле многих пушек осталось по одному-два человека. Кончались снаряды. В стрелковых подразделениях тоже уцелело не больше половины личного состава. Я подумал, что мы вряд ли сумеем отразить еще одну такую атаку.

Выбывших из строя командиров заменяли политработники и сержанты. Командир батальона, на моих глазах бросившийся вместе с красноармейцами выбивать немецких автоматчиков, был ранен. Его место занял политрук Е. К. Трелин.

В полковой батарее политрук Окуленко заменил раненого командира орудия сержанта Грищенко.

Наибольшие потери понесли гаубичные батареи 1-го дивизиона, особенно 2-я батарея. Сам командир батареи старший лейтенант Ф. Суманеев стрелял за наводчика. Сделав несколько выстрелов, он подбил два вражеских танка. Но вскоре разрывом снаряда был убит.

Капитан Бельдиев и оставшиеся в строю командиры и политруки батарей принимали все меры для отражения новых атак противника.

Выполняя приказание капитана Деревенца, переданное мне еще после первой атаки противника, я наконец отправился в свой штаб. Мы с Семенихиным пошли к машине, но от нее остался только обгоревший, исковерканный остов. Рядом — огромная воронка. Что произошло с шофером, мы так и не узнали. Он, вероятно, сгорел вместе с машиной…

Добравшись до штаба, я доложил капитану Деревенцу обстановку на берегу Щары. К концу доклада к нам подошли Семенов и Иванюк. Командир дивизии приказал мне срочно выехать на дивизионный обменный пункт — ДОП — за боеприпасами для 228-го стрелкового полка.

Когда я вернулся на командный пункт, было уже совсем темно. Впервые за весь день захотелось есть. Гречневая каша-размазня, принесенная Семенихиным с кухни штабной батареи, показалась необычайно вкусной. Одной ложкой на двоих мы быстро вычерпали весь котелок.

Около одиннадцати часов вечера противник нанес новый бомбовый удар. Одновременно гитлеровцы открыли ожесточенный артиллерийский и минометный огонь. Немецкие автоматчики под прикрытием танков несколько раз пытались форсировать Щару. Но наша оборона держалась стойко.

Однако враг имел большое превосходство в силах и средствах. Как потом выяснилось, вдоль шоссе наступал 24-й танковый корпус из группы гитлеровского генерала Гудериана.

Сдержать напор такой лавины наша ослабевшая дивизия не смогла. По приказу командования стрелковые подразделения начали отходить ночью на новый рубеж. На реке Щара остался лишь сводный отряд для прикрытия.

Тяжкий путь

К утру 25 июня отступившие части поспешно заняли оборону на безымянных высотах между Русиновичами и Тальминовичами, перед железной дорогой Барановичи — Лунинец. Штаб дивизии разместился в лесу, западнее Синявки. Фронт обороны — не более трех километров. Основные силы были сосредоточены на самом опасном участке — вдоль Брестского шоссе.

Командование 4-й армии, куда входила наша дивизия, не выделило нам необходимых средств усиления, кроме нескольких уцелевших танков из отходящего 14-го механизированного корпуса. А у нас к этому времени поредели не только стрелковые части, но и артиллерии осталось мало. 129-й противотанковый дивизион потерял почти все свои пушки, а в 141-м артиллерийском полку осталось не более десяти гаубиц. О 84-м артиллерийском и 107-м стрелковом полках никаких известий не поступало. Мы знали только, что вчера оба они развернулись для боя западнее Барановичей, перед Слонимом.

Подполковник Тер-Гаспарян, человек экспансивный, горячо возмущался тем, что у нас нет соседей, что на таком важном направлении действует одна наша дивизия, да и та неполного состава. Где воюют другие соединения 4-й армии, нам не было известно.

В этот день я проверял в подразделениях средства противотанковой обороны. Наши пушки и танки можно было буквально сосчитать по пальцам. По распоряжению полковника Семенова в ротах создавались группы истребителей танков. Эти группы, укрываясь в окопе, должны были подпускать вражеские танки на восемь-десять метров и забрасывать их гранатами. Нам удалось сформировать из числа добровольцев около десяти таких групп, в каждой по три-четыре бойца во главе с младшим командиром. Специальных противотанковых гранат тогда еще не было, приходилось применять связки простых ручных гранат.

Мы ожидали противника с утра, но немцы вышли к нашему рубежу значительно позже. Оказалось, что гитлеровцы не заметили отхода нашей дивизии от реки Щара. Фашисты накануне понесли на берегу реки серьезные потери и поэтому тщательно готовились к прорыву. Они подтянули артиллерию и свежие пехотные части. Перед наступлением, которое началось в одиннадцать часов дня, враг провел мощную артиллерийскую и авиационную подготовку. Бомбы и снаряды рвались на пустом месте. Но едва гитлеровцы форсировали реку и углубились в лес, как встретили упорное сопротивление отряда нашей пехоты, который был оставлен по приказу Тер-Гаспаряна прикрывать отход дивизии.