Всадники Одина Цена человечности (СИ) - Морошко Сергей. Страница 68

– Когда-нибудь мы отменим и рабство. Но не все сразу. С завтрашнего дня в силу вступает указ, запрещающий казнить йольфов-перестарков. А также людей, проявляющих волшебные способности.

Что тут началось! Ой-ой! Люди кричали, ругались, кто-то даже пытался протолкнуться вперед, к трону, но стража их остановила.

Великий Иман встала.

– Я все сказала.

И в сопровождении стражи покинула зал, оставляя за собой гнетущую тишину.

***

Тана думала. Она думала о том, как круто изменилась жизнь. Еще какой-то месяц[2] назад она тихонько жила в Ленивых Пенечках с тятькой да Вилом, а потом... потом пришли Всадники и братья... и ее жизнь сломалась. Тятьки нету, Вила тоже не стало... Словно случился ее личный Рагнарек. Будто бы с одной стороны пришла настоящая зимняя стужа, а с другой – жар смертоносный. С Юга – Алый Огонь, с Севера – Синий Лед. А она посерединке. Старики говорили, что когда-то на Севере было не три времени года, а четыре. Будто бы почти на полгода земля покрывалась снегом и природа засыпала. Это время звали Зимой, а за ней приходила Весна... И будто бы ту Весну ждали все: и звери, и люди, и птицы... И будто бы не было тогда ни йольфов, ни Асов... А потом, старики говорили – пришла Большая Зима, и пришла она не на полгода, а надолго. Так надолго, что никто уже и не помнил, сколько она длилась. А потом... потом пришли Всадники и развеяли снег. И больше Зима не приходила. Лишь изредка, когда Боги злились, ненадолго возвращались лютые холода. И стало у них три времени года: лата, жаро и есень. Говорили, что когда-нибудь все это сгубит Рагнарек. Говорили, что Рагнарек – это гибель Богов. И снова скует землю Зима, а снег покроется пеплом. Но когда-нибудь мир воспрянет вновь... Вот только Тана вряд ли когда-нибудь воспрянет. Вся ее жизнь превратилась в скупой серый пепел, покрывший толстым слоем синий лед. Только тусклая звездочка, Ярушка, мерцала где-то вдали, давая слабую надежду, что все еще будет хорошо.

Тана думала. Она думала о братьях. Ведь сейчас они самые близкие ей люди. И один из них ее ненавидел, а другой – сколь добр к ней, столь же и равнодушен, хоть и судьбы их теперь крепко связаны. Ян и впрямь хороший, но... Тана понимала, что ему не нужна. Ответственность, вот что заставляло его с ней возиться. И он не отказывается от ноши. Но... он не проявлял к ней мужнего интереса. Поначалу, она, конечно, боялась. Но теперь ей этого не хватало. С другой стороны, так даже лучше. Главное, он ее не сторонился, как Йорг. Он разговаривал с ней, проводил с нею дни, тренировал... Она бы, наверное, умерла без Яна от тоски. А недавно, она окончательно поняла – все будет хорошо. Что найдут они Ярушку. И что Ян до этого времени ее не бросит и поможет. Недавно они потолковали начистоту. Тана спросила у него, напомнила про свою просьбу на острове. Напомнила, ожидая снова получить отказ. Но отказа не последовало.

Все те странные незнакомые вещи: арка, оружие… светящаяся штука, которую украла Дрина – делают там, откуда явились братья. И Ян был этим озадачен. Но Тана объяснила, что Боги всемогущи. Что могут они путешествовать по Радужному Мосту по всем мирам Иггдрасиля. Что всевидящий Хеймдалль охраняет Мост и указывает Асам путь. Она знала, что Асы принесли эти вещи в Мидгард. И Ян с нею согласился, он тоже так думал. Он сказал, что хотел бы встретиться с Богами и узнать, зачем им понадобился мертвый дракон. Он хотел их упросить помочь им с братом вернуться домой... «Домой» – какое сладкое слово... А ведь Тана никогда уже не вернется домой. У нее-то больше нет дома. Что ждет ее в конце пути? Жива ли сейчас Ярушка? Помнит ли ее? Иль, может, уже о ней и позабыла? Тана слыхивала, что бывали такие случаи, когда возвращали людей домой Всадники, а те родных уже не помнили. И никого не помнили. Совсем... Только бы с Ярушкой такого не случилося. Только бы она помнила...

С этими мыслями Тана засыпала. Серебристая яркая луна светила в окошко. Она одна. Совсем одна, как и луна. Только света не давала. Не было в ней больше света. Она устала. А сон все не шел. Лишь где-то пели голоса, играла музыка. Люди жили, веселились, радовались. У них был дом. А у нее не было...

Черное, как сама пустота, небо разрывает надвое огненное зарево. Громадный костер, разведенный из соломы и толстых поленьев, подкармливали ветками мертвых яблонь и вишен. Две девицы красные и двое парубков ладных. Чистых, непорочных. Должны они пламя поддерживать всю ночь, не переставая. Ведь ежели затухнет оно – ждет людей худородный год. Локи, огненновласый Бог, жесток, но справедлив. Хотя и слывет плутом, не терпит он, когда с ним лукавят. Любит он, когда все по правилам идет.

Тану никогда не звали поддерживать огонь. «Ряхой не вышла», – трепались злые языки. А вот Ярушка… Она несколько лет кряду кормила Огонь Плодородия. Она, как никто другой, подходила для Локи: яркая, рыжая. Поцелованная пламенем.

Вычищенная для празднества лесная поляна пестрила людом в цветастых одежах. И каждый, каждый, человек или йольф, подносил Священному Огню дары свои: мясо, фрукты, рыбу, зерно и все остальное, что удалось добыть в жаро. Фрейр и Локи, сплетенные в безумном танце, съедали эти дары. И черный дым столбом уносился ввысь. И черные вороны Одина носились над костром. Хугин и Мунин все запоминали, чтобы рассказать потом в Вальхалле, какие знатные дары преподнесли Богам их дети. Чтоб Локи был доволен и огонь в очаге хорошо грел в холода и не становился пожаром. Чтобы Фрейя даровала богатый урожай в следующем году.

И танцевали парубки и девицы, и били в бубен музыканты. И всюду доносился смех счастливый, все радовались хорошему урожаю. Но вдруг все размылось, замедлилось и померкло. И звуки стали будто дальше. А навстречу вышла фигура. Знакомая до боли она выглядела четче всех остальных...

Тана вскрикнула от удивления и радости, постояла чуток, не веря глазам своим, и кинулась к отцу в объятья. Она плакала и смеялась. Взахлеб. Взахлеб. Еще чуть-чуть и можно задохнуться.

– Тятька, а ты же живой, да?

– Нет, – отвечал он ей, – я пришел на праздник. Отпустили меня Улль и Скади с горы. Отпраздную я, попью вина, с тобой поговорю, а потом уж и обратно можно...

Тут Тана вспомнила, что Погребального Эля она так и не свершила. Злится на нее, наверно, тятенька. Злится, да не показывает. Иль вовсе пришел за ней, чтоб увести за собою на гору.

– Тятька, – хрипло произнесла она, – прости меня, что Эля не свершила. Я приму, ежель ты меня наказать захочешь.

– Не захочу. – Он покачал головой. – Я знаю, через что тебе пришлось пройти. И предстоит пройти. Ты мужественная. Я привел к тебе кое-кого ненадолго.

Из-за спины отца выступила Она. Стройная фигурка в сарафане алом, словно пятно крови на полотне костра. Только не так все, неправильно: кожа бледная, тени под глазами и волосы блеклые. И видно пирующих сквозь нее, аки через мутное стекло. И тятьку.

Расширила Тана глаза от ужаса да слезы еле сдержала.

– Ярушка... Ярушка, моя подруженька, – сбившимся голосом прошептала она. – Ты... Ты...

А та вдруг улыбнулась светло-светло, погладила по щеке ее робко и сказала:

– Нет... Живая я... Жду я тебя... Танушка моя ненаглядная, когда придешь ты за мной да вызволишь из плена...

Внезапно все вокруг почернело. И Ярушка, и тятенька, и люди, и костер... Все почернело. И ветер сильный завыл. И пронеслись по небу Всадники Морозные, и все рассыпалось и унеслось жирными хлопьями пепла...

Тана распахнула глаза, вскочила и бросилась к приоткрытому окну. На улице занимался рассвет. Звезды уже почти все погасли, и луны не видно... Мир просыпался...

Уснуть больше она не сумела, как ни пыталась. Ворочалась с боку на бок, вскакивала, бродила по горнице. Опять ложилась. Но стоило ей смежить веки, как сковывал ее холод могильный, до костей пробирал. Рык Слейпнира, страшный визг доспехов и туманный взгляд Всадника. Все точно бы взаправду застило пеплом. Страшно это. Жутко.