И расцветает любовь (СИ) - Купор Татьяна. Страница 21

Сборы заняли больше времени, чем обычно. Многие вещи не подходили Герману по размеру, — он слишком исхудал. К сожалению, на то, чтобы обновить гардероб, у него не было ни времени, ни сил, ни средств. Все доходы и сбережения уходили на лечение и восстановление. К тому же Вера Петровна влезла в долги, и их нужно было возвращать.

Как хорошо, что в его гардеробе сохранился элегантный классический костюм, который он надел всего несколько раз, еще будучи студентом. Выглядел тот как новый и пришелся ему впору. Герман с удовлетворением оглядел себя в зеркале.

Оставались последние штрихи — прическа, обувь, цветы. И, конечно же, маленькая бархатная коробочка, которую он купил около года назад. Герман осторожно спрятал ее в потайной карман пиджака. Сегодня он снова попытается сделать Ангелине предложение, и надеялся, что в этот раз она все-таки согласится стать его женой.

Что касается Ангелины, она находилась в приподнятом настроении. Герман снова появится здесь, в этом зале, во втором ряду! Спустя столько времени! Его поддержка была для нее очень важна. Она тщательнее обычного готовилась к выступлению. Даже испорченное кем-то концертное платье показалось ей всего лишь пустяком.

В этот раз она исполняла партию Мими из оперы «Богема» Пуччини. Итальянский язык, как было сказано, она знала неплохо, поэтому смогла настолько хорошо вжиться в роль, что даже Герману стало немного беспокойно, — не навредят ли ее здоровью такие эмоциональные нагрузки?

— Ты не видел, как смутилась я, мой милый…

«Холодная ручонка, надо вам её согреть!..»

В этот миг ты мне дорог стал навеки…[*] — Она отчаянно схватилась за грудь, вся побледнела, задрожала. Ее возлюбленный Рудольф, которого играл Альберт, стоял, оцепенев. Он словно не понимал, что Мими умирает. Только голос, немного испуганный, немного растерянный, но не менее сильный и мощный, окутал зал:

— Мой Бог! Мими!

— Люблю… твоя навек…

Я руки… согрею… и… усну я… — все отчаяннее и отчаяннее звучал голос Ангелины. Она ухватилась за спинку стула. Казалось, ноги ее не держали. Обессиленная, она рухнула на маленький диван, сиротливо притаившийся в углу сцены. Альберт последовал за ней, встал позади, сжал ее хрупкие плечи. Несколько минут длилась эта мучительная сцена. В дуэте Ангелины и Альберта чувствовались непередаваемое взаимопонимание, энергетический контакт и гармоничность. Этой паре верили.

— Мими! Мими! — Он обошел диван, отчаянно вгляделся в безмятежное лицо, снова сжал ее бескровные руки. Сломленный, измученный. Все было кончено. Возлюбленная умерла… Под восторженные крики опустился занавес. Когда артисты вышли на поклон, зал бурно рукоплескал, а сцена была завалена цветами. Герман, с трудом опершись на костыли, поднялся вместе со всеми, несколько раз хлопнул в ладоши.

«Она невероятно талантлива, — подумал он. — О ней должны узнать все».

Ангелина светилась от счастья. Герман отметил, как сияли ее глаза, как дрожали уголки губ от удовольствия. Нетрудно было понять, что Ангелина жила сценой, дышала той удивительной атмосферой, которая царила в театре. Глядя на ее сияющее лицо, Герман не мог отделаться от мысли, что только мешает ей, что сбивает ее с творческого пути. Он предполагал, как она уставала, разрываясь между ним и театром, как отказывала себе в отдыхе — ведь почти все вечера она проводила с ним. Герман не слышал от нее ни жалоб, ни упреков, но то положение, в котором он оказался, сильно угнетало его. Он сжимал в руках букет хризантем и мечтал лишь об одном — чтобы она сказала «да». Чтобы она всегда была рядом. Он все ждал подходящего момента, чтобы сделать ей предложение.

Наконец, Ангелина ушла со сцены под громкие аплодисменты. Герман обещал подождать ее на улице, поэтому поспешно — насколько позволяли костыли — направился к выходу.

На улице он столкнулся с Альбертом. Тот с презрением оглядел его с головы до ног, остановил взгляд на пышном букете и ухмыльнулся. Герман сделал непринужденный вид и постарался смотреть в другую сторону. Но краем глаза он все же увидел, как Альберт докурил и выбросил окурок, затем направился в его сторону. Похоже, он решил с ним заговорить, и Герман не ждал ничего хорошего от этого разговора.

— Послушай, — обратился к нему Альберт, — я смотрю, что ты очень упорный малый, все за Ангелиной бегаешь.

Герман продолжал демонстративно смотреть в противоположную сторону.

— Только вот Ангелина тебе не по зубам, — продолжал Альберт. — Слишком хороша для такого, как ты.

Сколько яда было в его голосе! Некогда притягательная внешность казалась теперь какой-то зловещей: в черных глазах полыхал огонь ярости, а красивая линия губ выгнулась презрительной дугой. Герман продолжал упорно молчать, пытаясь сохранить спокойствие. Нужно было держать свои эмоции в узде, иначе могло произойти непоправимое. Каждое утро он боролся с депрессией и вспышками ярости, и сегодня приложил немало сил, чтобы взять эмоции под контроль. Герман старался не замечать неприятного собеседника. Судя по всему, его равнодушие сильно раздражало Альберта. Он нервно теребил воротник рубашки и все время глядел по сторонам.

— Слышишь меня? Оставь ее в покое!

Его взгляд выражал превосходство и жалость. Он, казалось, говорил: «Что с тебя взять?» Герман стиснул зубы. Так смотрели на него многие. Он все время стремился изменить мнение окружающих, хотел стать обычным человеком. Таким, каким был до комы. Но сейчас, в эту минуту, он вдруг осознал, что не стоит тратить на это свои силы. Главное, доказать самому себе, что способен на большее. И не принимать взгляды и слова людей так близко к сердцу.

Но прежде, чем к нему пришла эта мысль, из уст успели вылететь слова:

— А тебе какое дело?

Голос его был ровным и спокойным, но по телу пробежала нервная дрожь.

— Насколько я знаю, ты ей больше не интересен.

Он знал, что эти слова заденут самолюбие Альберта. Так и вышло. Щеки бывшего жениха Ангелины запылали от злости.

— Интересен или нет — тебя не касается. Лучше держись от нее подальше, — отрезал Альберт. Он все осматривался вокруг, разглядывал окружающих и не мог найти покоя. — Ее пригласили на прослушивание в Лондон, — чуть помешкав, добавил он. — Слышал об этом? Если все сложится удачно, Гелю ждет блестящий успех, а ты тянешь ее вниз. Она достойна лучшего, незачем ей связывать свою жизнь с калекой!

Выпалив это, Альберт так сильно дернул воротник рубашки, что верхняя пуговица отлетела и упала на землю. Не обратив на нее никакого внимания, Альберт молча вернулся в театр. Герман продолжал стоять, как вкопанный. Ветер хлестал его по лицу, не жалея. В голове погребальным колоколом отстукивали слова: «Ты тянешь ее вниз… калека». Во рту появился металлический привкус. Захотелось уйти. Герман так и сделал бы, но стук каблучков заставил его обернуться. Радостная, а оттого еще более прекрасная, Ангелина спешила ему навстречу. Ее пламенно-рыжие волосы переливались в свете заходящего солнца, а лицо искрилось улыбкой. Фиолетовое платье лишь подчеркивало ее стройную, миниатюрную фигурку. Было что-то воздушное и трогательное во всем ее облике.

«Оставь ее в покое… калека», — преследовал его голос Альберта. Со всех сторон налетал на него, как вихрь, вызывая головную боль. Герман постарался взять себя в руки и шагнул навстречу любимой.

— Это тебе, — как можно спокойней сказал Герман и протянул ей букет.

Ангелина поднесла к лицу бутоны.

— Как всегда прекрасны! Спасибо!

Последние лучи заходящего солнца показались из-за тяжелых туч. Это вечер прощался с зарей. В орехово-карих глазах Ангелины отразились солнечные лучики, и они стали еще прекрасней. Она стояла под деревом, с которого сыпались на нее нежные лепестки весенних цветов. Воистину человек прекрасен, когда счастлив!

Герман все теребил бархатную коробочку, предусмотрительно спрятанную в кармане пиджака. Вот он, тот самый подходящий момент, когда можно сделать повторное предложение руки и сердца! Нужные слова уже трепетали на его устах, но презрительный голос Альберта снова зазвучал в ушах: «Ее пригласили в Лондон, а ты тянешь ее вниз».