Моё Золотое руно (СИ) - Гордиенко Екатерина Сергеевна. Страница 1

Мое Золотое руно

ПРОЛОГ

ЯСОН

Я пытался отдышаться, лежа на железном днище моторной лодки. Легкие горели, перед глазами плавали черные пятна — похоже, я побил свой собственный рекорд пребывания под водой.

Привязанный к брезентовому поясу мешок неудержимо тянул ко дну, и я изо всех сил цеплялся за канат стоящего на якоре рыбацкого баркаса, чтобы не уйти на глубину. Затем рывок — и я пиявкой повисал на корпусе следующего суденышка. Где-то надо мной слышались крики людей, хлопки (неужели дело дошло до стрельбы?), но здесь, на глубине полутора метров от поверхности воды я чувствовал себя в относительной безопасности. Вот только тонкая цепочка пузырьков, бегущая из уголка моего рта напоминала, что время мое течет неумолимо и скоро закончится совсем.

Внезапно темнота наверху озарилась оранжевым заревом, а уши заложило от грохота близкого взрыва. Одна вспышка, вторая… Я снова рванулся вперед, из последних сил выпрыгнул из воды и обеими руками уцепился за борт.

Чьи-то руки подхватили меня под мышки и втянули в лодку. И вот я лежал, судорожно хватая воздух ртом, не в силах отвести глаз от пары коричневых мокасин с медными бусинками на кисточках, и точно знал, что если посмотрю вверх, то разгляжу в зареве пылающих возле причала лодок пухлые ляжки, нависающий над ними животик и венчающий всю эту конструкцию острый клюв Мони Каплуна. Наш Моня даже за контрабасом (1) явился при полном параде.

Меня быстро обшарили и ловко отстегнули мешок вместе с поясом.

— Молодец, донес. Отдыхай пока.

— Нет, — прохрипел я. — Высадите меня ближе к скалам. Дальше я сам вернусь.

Моня ласково закудахтал у меня над головой. Не любил я, когда он так смеялся, потому что ничем хорошим это обычно не заканчивалось.

— Нет уж, дружок. На этот раз придется прокатиться с нами подальше.

— Почему?

Я попытался приподняться на локтях, но мне в спину между лопаток уперлась твердая подметка ботинка.

— Нехорошо получилось, Ясон. Пришлось отвлекать шмонал (2), вот и подожгли пару лодок. Так что, оставайся, мальчик, с нами, пока все не уляжется.

— Меня никто не видел! — Волна отчаяния захлестнула с головой. — А я умею держать язык за зубами. Ты меня знаешь, Каплун.

— Тебя здесь все знают, — доносится сверху. — Потому не делай мине мозги, лежи тихо.

В подтверждение его слов ботинок на моей спине сильнее придавил меня к днищу лодки. Ладно, я буду лежать очень тихо. Я даже смогу притвориться, что меня здесь нет. До борта, до вязкой и черной, как мазут, воды, всего полметра. Они и глазом моргнуть не успеют, как я скользну вниз, надо только выждать подходящий момент. Три… два… один… За спиной взревел двигатель, лодка дернулась вперед, тяжесть с моей спины исчезла, и я руками и ногами подбросил свое тело вверх… Затем последовал удар по голове, темнота.

В колыханье розовой воды, в плеске сонных волн выплывает корма маленькой лодки. Спиной ко мне на задней банке сидит девочка. От предрассветной сырости она закутана в мой свитер, и ее волнистые волосы живым золотом рассыпаны по укрытой грубой шерстью спине.

— Ночь раздувает угли восхода

Замирают гудки парохода

Море суровое, дюны песчаные,

Дайте запомнить мне вас на прощание…

— Хватит галдеть, Медея, всю рыбу распугаешь.

Не переставая болтать ногами в воде, она оглядывается и улыбается во весь рот:

— Наоборот. Рыба захочет посмотреть, кто там так красиво поет, и придет сюда. Ой, Ясон… — Ее глаза округляются: — Смотри, клюет, клюет!

Точно, клюет. Я подсекаю и выбрасываю на дно лодки упругую рыбину в ярко розовой чешуе.

— Окунь!

Медея быстро переворачивается и ловко вытаскивает из жабр крючок.

— Креветку или червя?

— Креветку.

Я снова забрасываю снасть в воду, а за моей спиной раздается, исполненное энтузиазма:

— … Дайте запомнить мне вас на прощание…

Снова в себя я пришел уже в каком-то сарае. Матрас был брошен поверх старого сена, от мелкой трухи запершило в горле и я надсадно закашлялся.

— На, выпей.

Мне протянули большую кружку с отбитой по краю эмалью, и я выхлебал ее несколькими глотками. Затем снова заснул.

Медея с отцом и мамой выходит из ворот церкви Святого Николая, и все сидящие за столиками кофейни КостасаСпитакиса разом замолкают. А я… я, наверное, вообще забываю, как дышать.

Хуже того, я даже не в силах рукой пошевелить, пока она в белом кружевном платье и с черной бархатной лентой в волосах плывет мимо меня, оберегаемая с боков родителями, а с тыла двумя братьями. И все же она успевает бросить мне искоса лукавый взгляд и улыбнуться уголками розовых губ.

Белая, как молоко, золотая, как мед, она кажется такой сладкой, что мой рот непроизвольно наполняется слюной и я судорожно сглатываю, чтобы не закашляться. И тут же получаю по-матерински заботливый подзатыльник от мадам Фельдман:

— Убери в карман свои бесстыжие глаза, шлёмиль (3). Что у тебя под шапкой, Ясон, что ты так пялишься на эту лялечку? Дочка Анастаса Ангела не для таких босяков, как ты. Какой выкуп ты положишь на порог ее дома? Свои дырявые штаны? Чем будешь кормить молодую жену? Чаем без ничего?

— Да я просто смотрю, тетя Песя.

— А что тут смотреть? Что с нее пол Ламоса пропадает? А через год еще и пол Херсонеса пропадать начнет? Иди вже на свою лодку и думать забудь Медею Ангелиссу. Шо я тебе говору! Быстро бежи отсюда!

И я иду. Тетя Песя права. Винокурня Анастаса Ангела лучшая в Тавриде. Он отправляет свои вина по всему Понту Аксинскому — и ахейцам, и османам, и даже гипербореям на север. Он царь и бог Гераклейских земель (4). Каждый встречный кланяется ему. Каждый, кроме Понтийского царя.

А раз так, то у меня один выход: раз Ангелы цари на земле, я, Ясон Нафтис стану царем моря. Жаль только, что начать мне пришлось с Мони Каплуна, короля контрабандистов из Дессы.

А вот и Моня. Он уселся передо мной на шаткий табурет и выложил на застланный истертой клеенкой стол мятый конверт.

— Что здесь? — Я кивнул на белый прямоугольник.

— Твоя доля. — Он хмыкнул и потер чисто выбритый подбородок. — Но не вся. Леня Гоцман за паспорт такую цену задрал, что у меня голова поперек стала.

— Зачем… — у меня снова пересохло в горле, и я откашлялся, прежде чем повторить: — Зачем паспорт? Я никуда не еду.

— Едешь! Слушай меня ушами, Ясон. Имперцы (5) взяли Беню Штифта. А Беня Штифт такой человек, что один сидеть не станет. И вещи твои у него в лодке под банкой заныканы. Так что или сиди с ним в клетке, как попугай, или гуляй себе, такой красивый. Но подальше отсюда.

Мысли лихорадочно крутились в голове, цепляясь одна за другую, словно шестеренки часов. Беня меня знает. И да, он сдаст. И весь Ламос будет знать, что Ясон Нафтис связался с контрабандистами и поджег лодки в порту. И Медея увидит меня в наручниках между двумя жандармами. Медея, девочка моя золотая…

— Когда ехать? — Спросил я и успел заметить, как расслабляются сжатые в кулаки руки Каплуна.

— Значит, согласен? Хорошо. Тогда и ты в ажуре, и мне не надо грех на душу брать. — Можно подумать, я не заметил, как оттопыривается над кобурой его куртка на жирном боку. — Сегодня ночью из Херсонеса уходит один корабль до Гамбурга. Доедешь со всеми удобствами, а там наши люди тебя к делу пристроят.

Моя голова заметно дернулась, и тут же его челюсти сжались, как капкан:

— И не советую бегать до своей девчонки. — Взгляд Мони внезапно стал острым, как шило: — Она ведь не знает о нашем гешефте, а?

— Нет, — поспешно помотал я головой. — Вообще никто не знает.

— Ну, тогда… — Каплун встал и одернул куртку на круглом пузе, — … Левчик тебя отвезет. — Он кивнул на здорового жлоба, что сидел в этой дыре вместе со мной двое суток. Наверное, ему хотелось выглядеть добрым напоследок. — И забудь этих Ангелов, молодой человек. Они тебя уже забыли.