Две томские тайны (Исторические повести) - Барчук Дмитрий Викторович. Страница 36

Но молодой муж не сразу оценил её чувство и даже после свадьбы погуливал на стороне. Фронтовик-орденоносец был везде нарасхват. Одинокие женщины после войны на каждом шагу. Он старался хранить верность жене, но не всегда получалось. Должность завхоза на ипподроме — ответственная. Так много нужно знать! Кругом — цифры, цифры, цифры. В глазах рябит. Ему б просто за лошадками ухаживать. Испугался герой растраты казённых денег. Пришёл на поклон к директору и слёзно попросил перевести его в наездники или просто в конюхи.

После войны заезды устраивали редко, по праздникам, а в будни он чистил конюшню, мыл лошадей и выезжал их. Зато на бегах равных Сабанаеву не было.

Все заезды выигрывал. Но однажды кто-то из завистников, а, может быть, обиженных мужей, ослабил крепление колес на его коляске-каталке. Перед самым финишем, когда конь нёсся на полной скорости, колеса отвалились, и наездник, сделав в воздухе акробатическое сальто, рухнул на беговую дорожку.

Всю войну прошёл без единой царапины. А тут надо же — на родном ипподроме в присутствии сотен земляков изувечился. Три месяца пролежал в гипсе. Левую руку хирурги собрали буквально по частям, но былую подвижность суставам вернуть не удалось. Хвала Всевышнему, хоть на ногах кости срослись нормально. А два компрессионных перелома позвоночника в области поясницы и грудины для любого другого означали б инвалидную коляску, но только не для Вилена Сабанаева. Превозмогая адскую боль, он заставлял врачей делать ему операции, какие были в хирургических справочниках, лишь бы получить шанс на выздоровление.

Из клиники домой его принесли на носилках. Благо, Заисток начинался прямо за мединститутом. Зульфия и по сей день помнила, как встретила мужа в смятении.

— Что, жена, не рада калеке? — издевательски спросил он с кровати.

Нервно перебирая пальцами концы платка, она набралась смелости и произнесла:

— У твоей мамы случился сердечный приступ. В больнице мы боялись тебе сказать. Она умерла.

Вилен зажмурился, сжал изо всей силы правый кулак и ударил по стене. Посыпались извёстка и штукатурка.

— Ничего, Зуля. Я встану, обязательно встану. Клянусь!

Её отец, работавший плотником в колхозе, соорудил зятю турник над кроватью, чтобы, уцепившись руками за перекладину, он пытался приподнимать туловище.

Вода камень точит. И Вилен после изнурительных шестимесячных тренировок встал с постели, а потом устроился мясником на центральный рынок.

Однажды тёплым августовским вечером они пошли прогуляться в парк на Белое озеро. И рядом со скульптурой пограничника с собакой под кустом акации Зульфия рассказала мужу старинную легенду.

Давным-давно древнюю крепость, стоявшую на этом месте, осадило войско бухарцев и степняков. Эуштинцы стойко оборонялись. Но враги призвали злых духов, заразивших озеро болезнями. Кто пил из него воду, сразу заболевал.

Храбрый эуштинский воин Ушай вызвал на поединок местного князца Басандая, перешедшего в стан врагов. Но Ушай уже был болен и погиб в схватке. А ночью во сне его невесте красавице-княжне Томе [42] голос с небес подсказал, что оживить озеро может только княжеская кровь. И тогда она, горюя о смерти жениха, зашла в озеро и пронзила себе грудь острым кинжалом. Вода вокруг неё закипела, вначале стала алой, а потом окрасилась в белый цвет. Каждый из выживших защитников крепости, выпив целебной воды из озера, тут же исцелялся. Поэтому озеро и прозвали Белым.

— Красивая сказка!

Опираясь на трость, Вилен проводил взглядом цокавшую каблучками по асфальту очередную пару изящных женских ножек.

Зуля повернула голову мужа на себя и, смотря прямо в его бесстыжие голубые глаза, произнесла металлическим голосом:

— Это — последнее предупреждение тебе, кобель. Если не перестанешь пялиться на других баб, клянусь: убью себя и твоего ребёнка.

Вилен понял, что жена не шутит, и с той поры никогда больше не изменял ей. А под Новый 1947-й год у Сабанаевых родился сын.

Наиль уже учился в первом классе, когда в семье появился второй ребенок — Надир. Поступление первенца в техникум совпало с рождением третьего брата — Анвара.

А разве давно встречали из армии самого Наиля? Накрывали столы во дворе. Резали барана, а сколько ещё говядины и конины приготовили — не счесть. В доме все гости не помещались. Одной родни человек тридцать из Эушты и Тахтамышева приехало, а ещё — соседи, друзья.

Под раскидистым сиреневым кустом у калитки стояла лавочка. На ней на коленях у старшего сержанта в парадной форме сидели двое мальчишек и, с восхищением дотрагиваясь до блестящих армейских значков, то и дело спрашивали: «А эта медаль за что?».

Наиль счастливо улыбался и охотно объяснял младшим братьям — Анвару и Надиру:

— Это — не медаль, а гвардейский знак.

— Значит, — орден? — сделал вывод дошкольник Анвар: — А за что его дают?

— Не орден. Значок означает, что я служил в гвардейском полку, — растолковал мальчугану дембель.

Но ребячий спор только усилился.

Шестиклассник стал задирать младшего брата:

— Тоже мне сказанул, «орден»! Да ты хоть знаешь, за что ордена-то дают?

Анвар надулся, но сдаваться не собирался:

— А сам-то? Медаль, медаль…

И высунул язык. За что тут же получил оплеуху от Надира. Младший в долгу не остался и схватил брата за волосы. Завязывалась нешуточная потасовка, и Наиль вынужден был рассадить драчунов по разным концам лавки. Но те всё равно продолжали передразниваться.

— «Орден!»

— «Медаль!»

Сержант встал и строго сказал:

— Государственные награды присуждаются за подвиги на полях сражений. А я, в отличие от отца, в боевых действиях не участвовал.

Но молчание длилось недолго. Первым его нарушил Надир:

— А гвардейский полк, он же самый лучший?

— Да, — согласился Наиль.

— Значит, почти орден!

— Нет, медаль! — Анвар покрутил пальцем у виска, намекая на умственную неполноценность брата.

Такое оскорбление не могло остаться безнаказанным. Надир схватил с земли валявшийся прут, и оба с криками понеслись во двор.

Сержант вернулся к столу. Высокий, подтянутый, с обветренным и загоревшим лицом, он нравился девушкам. От отца не укрылись призывные взоры соседок и школьных сыновьих подруг, собственный горький опыт послевоенного гуляния ныл в костях и суставах, особенно — при смене погоды.

— Что дальше думаешь делать, улым [43]?

— Пока, ата [44], не решил. Месяц-два, можно, отдохну? А там посмотрим. Наверное, шофёром на автобазу устроюсь. У меня же армейская специальность — механик-водитель.

— А что водил-то на службе? — спросил незнакомый Наилю мужчина лет сорока, сидевший рядом с бабаем [45].

Дед поспешил представить незнакомца.

— Это — мой двоюродный племянник из Казани — Фанзиль. Он геолог. Нефть ищет на севере нашей области.

Наиль пожал руку родственнику и не без гордости ответил:

— БТР-60, самой последней модификации. Они в нашем полку обкатку проходили. Зверь, не машина! По любому бездорожью катит, как по асфальту. Первый в мире бронетранспортёр, способный плавать!

— Ух ты! — не удержался сосед по кварталу, инвалид Эдик. — А крышу-то у новых БТРов сделали? А то в Будапеште мадьяры с верхних этажей закидывали нас бутылками с зажигательной смесью, и жарились мы заживо в бронемашинах, как ельцы на сковородке.

Сосед инстинктивно провёл пальцами по обгоревшему лицу.

— Сделали, конечно, сделали, дядя Эдуард. Такая толстая броня, что и от гранаты спасёт. Да что там — даже от последствий ядерного взрыва! — заверил дембель.

— Выпьем же за мир! — предложил тост хозяин дома.