Я - Божество (СИ) - Майоров Алексей. Страница 31

Уф!

И всё это совершить должен я один.

Вдобавок к описанным мыслям приходилось гнать прочь страшную и подлую мыслишку: не может ли происходящее быть плодом параноидального бреда? Что если не существует никакого ополчившегося против нас зла, а есть цепочка трагичных совпадений, в центре которых, как в водовороте, как в паутине, как в эпицентре тайфуна, барахтаюсь я, мнящий себя ответственным и противостоящим источнику несчастий, которого даже и нет? Как далеко может завести эта версия событий? Есть ли гарантии, что это не так?

В психиатрии есть даже такой термин: "Комплекс Христа". Одно из нервных расстройств: как следует из названия, больной воображает себя богом, сошедшим на землю и призванным спасти Царство Земное.

Успокаивает то, что я уверен, что нахожусь в здравом уме и тем не менее сомневаюсь. Если я допускаю собственную ненормальность, то я нормален, а если бы я был маньяком, то не имел бы никаких сомнений в собственных действиях и твёрдо верил бы в свою правоту.

Но это парадокс: я должен сомневаться в том, во что верю, чтобы эта вера не могла быть поставлена под сомнение.

Я должен не верить, чтобы верить!

И больше никаких доказательств или опровержений.

Злодеем может быть любой: и покойный Виктор, и беременная Маша, и влюблённая Александра, и обдолбанный Олег и сомневающийся я, и, наконец, некто иной!

Так я и сидел, готовый к действию, в пятом часу утра, обдумывая диспозицию похищения.

В некоторый момент приступ ясновидения обрушился на меня шквальным огнём. Я был так ошеломлён, что даже не успел ничего толком разузнать об окружающей реальности. Сумрак утра — вспышка и, когда я очнулся, то две эмоции переполняли душу: страх и смех.

Причины страха таковы.

Я понял, почему захочу уничтожить Машу. Снова вспомнилось "За миллиард лет до конца света": весь смак замысла не в том, что там мироздание, сопротивляясь познанию самого себя, запугивает и уничтожает талантливых учёных, перешедших черту допустимого познания, а в том, что тот единственный из них, якобы осмелившийся бросить вызов законам природы, может оказаться изворотливым махинатором. Он "спасает" атакуемых, забирая их передовые работы по биологии, математике, физике, астрономии себе, подвергаясь всё более и более опасным нападением вселенной. В финале он собирается бежать прочь в отдалённую горную местность с накопленными трудами, чтобы там изучать их.

На этом произведение заканчивается. Однако напрашивается продолжение в духе времени: года через два в США появляется изумительно преуспевающий во всех областях науки гений — наш герой-альтруист. И его жертвы, которых он "спас", осознают, что их, изъясняясь обычным языком, кинули. Любой прочитавший "За миллиард лет до конца света" поймёт, насколько несложно подстроить все "загадочные" кульбиты вселенной по отношению к несчастным.

То есть наш заклятый враг использует для личной выгоды и победы моё стремление к защите каждого из нас и к последующей победе. И чем активнее я защищаю нас, тем предсказуемей мои действия и тем вероятней наш проигрыш. По извращённой логике событий следует не пытаться защитить каждого из нас, а наоборот, наперекор негодяю стремиться уничтожить всех нас, тогда это перемножится с вражеской стратегией и даст положительный результат, то есть приведёт к победе!

Минус умножить на минус, будет плюс.

А если зло предполагало мою догадливость и пыталось учесть последний фактор, тогда мне надо обороняться, потому что все действия противника будут построены на том, что я догадаюсь о махинациях и попытаюсь уничтожить сам всех нас. Но вдруг враг допустил промах и недооценил мою прозорливость, а я, переоценив его поступки, поступлю как будто бы не настолько умён?

Господи!

Голова идёт кругом.

Убивать или защищать?

А смешно мне стало по другому поводу.

Мои действия и метания как на ладони у всякого, ведущего наблюдения со стороны, включая и пытающегося уничтожить всех нас. Я загоняю себя в патовую ситуацию ничем иным кроме как жадностью: у меня уже есть в активе Олег! А я, слепо повинуясь привязанности к Александре и к Маше, трачу силы и упускаю из виду главный козырь: Олега, не только заключившего со мной договор, но и занимающегося расшифровкой записей Виктора, сулящих стать дверью на пути к победе.

Следует вернуться к нему.

Однако не хило я обозвал жадностью желание спасти не только одного Олега, но и остальных.

Да, но почему Виктор всегда так двойственно реагировал на нашу с Олегом дружбу?

Мог ли Виктор заложить в свои шифры фактор смерти?

Тот, кто расшифрует их, должен будет умереть.

Таким образом, если секретная информация попадёт к нашему врагу, и он разгадает её, то благополучно скончается, а если записи раскодирует один из нас, он тоже погибнет, чем подтвердит правильность расшифроки, и у остальных на вооружении появится средство к победе!

Гениально.

Мы в плюсе при любом раскладе.

Не считая, конечно, цены, которую придётся заплатить.

Почему Виктор ушёл так рано?

Почему он не посоветовался со мной?

Или окружающее нас зло настолько могущественно, что мы можем победить только случайно? То есть наша победа не может быть результатом какого бы то ни было вразумительного планирования?

Неужели наша стратегия победы требует отсутствия тактики как таковой?

Эврика!

План победы заключается в отсутствии пунктов оного.

Это великое открытие человечества в теории ведения боевых действий.

Вот что вызвало мой смех.

Парадокс на парадоксе.

И я в центре.

Одно радует: у нашего предполагаемого врага у самого трещит в голове. Это и есть моё единственное оружие возмездия.

Стук прервал мои мучения.

Реальность выкидывала очередные коленца: жертва планируемого похищения не только покинула логово, но и сама стучала в окно. В смысле, конечно, стучала в машину.

Я распахнул дверь навстречу ухажёру Александры.

— Вы работаете? — спросил он.

— Это девочки работают, — огрызнулся я, — а я подвожу.

Он и бровью не повёл, но предложил:

— За сотню, срочно, я покажу куда.

— Далеко? — ошалело поинтересовался я, изнывая от двойственности: следовало бы послать его и отправиться к Олегу, с другой стороны я был готов расцеловать действительность за такой ход вещей.

— Покажи деньги, — потребовал я, раздумывая.

Он расправил пальцами сотенную купюру.

"Ловля на живца," — предостерегающе мелькнуло в одном углу сознания.

"Попутный ветер, наконец-то!" — радостно отдалось в другом.

Я же лихорадочно соображал, как отличить одно от другого, а пока тянул время:

— Укажи на карте, — я впустил его на переднее сиденье и вручил карту города.

Он подозрительно глянул на меня и принялся копаться в карте.

Надо решаться. Дальнейшее промедление насторожит его пуще прежнего.

Я ухватил левой рукой шприц, заполненный транквилизатором, который усыплял даже перевозбуждённого стимуляторами Олега, изготовился вонзить его в бедро жертвы, но передумал.

Что мне мешает его подвезти? Пусть я — обычный парень, подрабатывающий извозом — ведь вырубить его никогда не поздно, а так, глядишь, перепадёт информация, которой так недостаёт. Не повредит узнать, куда он направляется.

Я, дивясь неразборчивости Александры в вопросах интеллектуального уровня сексуального партнёра, прервал жалкие копания пассажира в карте, с которой тот был в явных неладах:

— Показать сможете?

— Да, — с облегчением ответил он. — Прямо, потом направо.

Я завёл двигатель и неторопливо покатил, следуя инструкциям.

Путь был невразумительным и запутанным, как и зачаточное мышление попутчика. Он тараторил всю дорогу, впрочем, не говоря ничего толкового, постоянно забывал вовремя указать поворот: приходилось нарушать правила, перестраиваясь не там, где положено, и поворачивая в последний момент. К счастью, края были знакомые, и я не терял ориентации в мешанине поворотов, перекрёстков и проспектов.