Я - Божество (СИ) - Майоров Алексей. Страница 41

Внутренним чутьём Мальчик-хулиган угадал самый отвратительный для меня образ и принял его. Перед занятием Мальчик-хулиган вдруг начал бегать по раздевалке на обратных четвереньках. Это выглядело неприятно. Он пауком скакал на четырёх конечностях пузом к верху по полу и по лавкам раздевалки, плевался во все стороны. Вдобавок он кричал “Я — Рейган, я — Рейган!”

В раздевалке он оплевал всех нас вонючими липкими слюнями и ринулся на обратных четвереньках в зал. Когда мы вошли туда следом, он богомолом носился по залу и поливал слюнями маты, на которых мы будем тянуться. Его крики гулко звучали по залу: “Я — Рейган! Я — Рейган!”.

На беду, в зале не было взрослых. И вакханалия продолжалась. Наконец я не выдержал, и, когда Рональд Рейган в очередной раз проносился мимо меня на обратных четвереньках, сверкая пупком и брызгая слюнями, я подсёк его. Рейган упал и вскочил. Нельзя было недооценивать Мальчика-хулигана: как многие гимнасты, он был очень опасен. Вдобавок, он был знатоком таких грязных трюков, как удар в пах или бросок мусором в глаза.

Я всегда был неумелым драчуном, но длительные растяжки в капкане тела моей девушки-тренера натренировали мои мышцы, а тупая боль под бдительным взглядом её черных глаз укрепила мой дух. Поэтому, как только Рейган оказался передо мной на двух ногах, я размахнулся и уложил его правым хуком в ухо.

Рональд Рейган повалился ничком на мат. Нокаута не было. Рейган открыл глаза и, было, приподнялся, но в дверях зала заголосили. Оттуда неслась женщина в пёстрых одеждах и причитала. Оказалось, мама Рейгана пришла посмотреть, как он занимается акробатикой. Мальчик-хулиган тотчас же прикрыл глаза, приоткрыл рот и высунул розовый язычок. Бедная мама была в ужасе. Мальчик позволил ей несколько минут себя теребить, пока не кончил притворяться. Он слабо поднялся, опёрся на мамины руки, и она повела его прочь. Даже здесь стервец уличил момент, обернулся и победно сгримасничал.

После занятий я одевался медленно, потому что знал: эта расфуфыренная мама Мальчика-хулигана устроит скандал, и меня выгонят. В раздевалку вошла моя девушка-тренер. Глядя в сторону, она с неумелой нежностью взяла меня за руку и повела наружу. Её рука еле заметно вздрагивала. В холле она робко передала меня из рук в руки моей бабушке, развернулась и ушла. Уже на улице бабушка удивилась:

— Чем ты их разозлил? Эта спортивная мегера вся рыдала от злости.

— Я побил Рейгана, — отозвался я.

* * *

— Моя маленькая девушка-тренер…. это была ты, — догадался я. — Ты могла меня убить одним движением, сломать мне шею или хребет.

— Ошибаешься, — горько прошептала ЭЛЬ, утирая слезы, — я могла не просто убить тебя, я могла взять тебя в плен! Сломать твою тонкую шею, обездвижить, превратить в овощ и держать в плену десятилетиями, пока остальные части нашей души не разметает по времени, по странам, по эпохам.

— Почему же передумала? — дрожа от унижения и злобы, но испытывая гадкую благодарность, прошипел я.

— Догадайся! — крикнула она срывающимся голосом, ударил порыв ветра, посыпалась сухая листва.

Мне стало неловко. Кто бы мог подумать? А что я чувствую?

— Я мучила тебя, много раз пыталась… Но ты, глупый птенец, верил мне, и сопротивлялся, постепенно ты креп, твоё слабенькое тело наполнялось жизнью, такой слабой, такой наивной! Это было так трогательно, так мило, так по-человечески. Я не сумела. Это было, как убить своё дитя. Потом я начала привыкать к тебе, привязалась. Я даже брала тебя за обе руки во время растяжек, тогда это не было опасным. Я уже не могла оставить тебя.

— Когда ты поняла, что не можешь, ты отправила нас на поиски дна, — я прервал её сентиментальные воспоминания.

— Да, — я думала ты найдёшь свое дно и провалишься туда — я хотела, чтобы ты убрался из моего мира, такой чистый, незапятнанный! Ты должен был выбраться этажом ниже, испугаться, убежать и убегать всю жизнь, ты должен был предать всех и предавать всю жизнь! Но ты вернулся, ты предал остальных из любви ко мне, но ты вернулся, и продолжал искушать меня. Теперь даже ты не мог покинуть меня! Понимаешь, что это такое?

— Это взаимность, — согласился я.

— Хуже, это сродство — ты едва появился, а я уже таю, как роженица с младенцем на руках — так и конца света дождаться не долго. И ты таешь! Мы проникаем друг в друга, перемешиваемся, и ты — это уже не ты, ты — это ты плюс немного меня. А я — это я, плюс немного тебя. Поэтому я не убила тебя и не пленила. Поэтому прогнала! Я приказала себе забыть и забыла, пока ты не напомнил. Любовь женщины, любовь сестры, любовь дочери, — злится ЭЛЬ, — ты так виртуозно жонглируешь ими, но я не поймаюсь на твой крючок. Я отпустила тебя, но и я-таки оставила коготки на память, царапинки тебе в сердце. Ты сделал меня сентиментальней, но и я отравила тебя. Сладкое до слабости в коленках желание боли? Узнаёшь? Страсть покориться чужой воле? Хотеть претерпевать боль снова и снова? Сначала от первой любви и первого раза. Потом раз за разом отдаваться на волю чужой твёрдости. Жаждать материнства, боли новой жизни, которая из тебя выйдет, будет тобой питаться. Жертвенность. Это отравило тебя. Не-е-е-т, ни Александра, ни Маша такого не потерпят. И не потерпели. Ты покорился воле Виктора, потом Олега. Моя частичка вела тебя сюда! Я даже позволила себе забыть об этом и отпустила тебя. Ты пришёл и отдаёшься на мою милость. Или не готов?

— Материнская любовь, — осенило меня, — убьёшь меня?

— Не могу я тебя убить! Ты сам себя убьёшь! — начинает злиться ЭЛЬ от безвыходности ситуации. — Ты начинаешь меня раздражать! Почему так?! Почему мы не можем друг без друга, но, едва встретившись, начинаем злить каждый каждого?!

— Мы есть апофеоз любви и ненависти, максимум мужественности и женственности, кульминация Инь и Янь, чёрное и белое, апогей взаимного стремления воссоединения и разделения, неотделимая друг от друга невозможность существовать сообща! Сколько раз я объяснял, — возмущаюсь я, получается вяло, стараюсь отбросить приторное томление во всем теле, — нам суждено объединить наши категории, чтобы стать вместе.

— Истощился твой Инь, а мой Янь огрубел, — фыркнула ЭЛЬ, — мне не хватает веры, а тебе хитрости. Пусть мы случайно уничтожим друг друга, — она отталкивает меня. — Да будет так! Битва ещё не закончена!

— Да будет так, — мрачно согласился я, не веря, что так будет.

— А как мне называть тебя!? — сверкая зелёными молниями в изумрудном вихре, вопрошает ЭЛЬ.

— Зови меня ИЛЬ заглавными буквами. Как «он» по-французски, смягчая «Л» и смакуя языком, как в слове «штиль», как в слове «киль», как в слове «быль», как в слове «пыль»! — из последних сил со всей доступной мне твёрдостью шепчу я.

Где-то там, в минувшем, осталось незамеченными средство победить — то, на которое надеялась Маша, прощаясь со мной… Где-то там так и есть нераспахнутая, запертая дверь, которую предвидел Виктор, где-то там в прошлом…

* * *

Где-то здесь ещё может существовать вера в благополучный исход. Близкая и очевидная: надо только посмотреть под нужным углом, вспомнить всю мудрость человечества — это тысячи раз написано в книгах, уста сотен пророков разными словами на разных языках указывали верный путь, десятки святых писаний многих цивилизаций рассказывали об этом…

— Иван, — Олег тронул меня за плечо, — ты стоишь здесь уже час.

— И что?

— Да нет, ничего… Мне пора уходить, — сведённым ртом прошептал Олег.

— Тебе? Да, господи, почему? Куда?

— Не куда, а совсем уходить.

— Чепуха! Я же бог, пусть всего на 0.35, но я — бог! Ты никуда не уйдёшь!

— Ты убьёшь меня? — спросил Олег.

— Молчи! Это удар ниже пояса.

— Прости, Ваня, но, если ты останешься со мной, то проиграешь: та химия, которой я тебя успокаивал, затормаживает развитие фактора божественности.