Безумие в моей крови (СИ) - Морская Лара. Страница 21

Выигравший — Трой Вие. Проигравшая — Вивиан Риссольди. Счет не имел значения. Это был окончательный проигрыш. Теперь мне никогда не дадут сбежать из замка.

Не глядя по сторонам, я забралась в карету и задернула занавесь. Скандирование не прекращалось, и я заткнула уши, зажмурила глаза и так и сидела всю дорогу домой.

Когда мы вернулись в замок, я приказала поставить перед моими покоями двух стражников.

— Не пускайте ко мне никого, кроме моей служанки. Надеюсь, мне не придется повторять: никого.

Раздевшись, я забралась с головой под одеяло и позволила ужасу охватить меня. Боги, как же мне было страшно. Я была совсем одна, совершенно одна, окруженная бесконечными секретами, недосказанностью и равнодушием. Народ не смог или не захотел меня понять. Вскоре все мое существование будет выставлено на посмешище перед этими бесчувственными людьми, которые будут купаться в каждом проявлении моего бессилия.

Потом я стала ругать себя за то, что понадеялась на преданность народа, который меня совсем не знал. Я еще не заслужила их любовь, ничем себя не проявила, но при этом разрешила себе положиться на беспочвенную надежду. Сколько раз я пыталась сбегать? Десять? Двадцать? Меня подбирали на дороге, в лесу, в городе и неизменно возвращали в замок. Так с чего же я решила, что они поверят в то, что легенда Лиивиты — это ложь, и помогут мне?

Не знаю, как долго я так лежала, дрожа и плача, жалея себя и потом ругая себя за эту жалость. Время от времени приходила служанка, пытаясь заставить меня поесть. Она была единственным человеком, которого я впускала в покои. Меня пытались навестить ирриори, Трой, один раз приходил отец. Но я отказалась с ними разговаривать, и стража преданно ночевала на полу у моей запертой двери, охраняя мое добровольное одиночество.

Служанка щебетала о чем-то неизменно оптимистичном, улыбалась и распахивала окна, пытаясь выманить меня наружу. Как и всегда после открытия сезона, погода изменилась, и наступила сухая июньская жара. Мне она казалась почти невыносимой, с каплями крови на потрескавшихся губах, с постоянным жаром и головокружением. Я с трудом выползала из постели, закрывала окна, сдвигала занавеси и снова сворачивалась под одеялом, и меня трясло так долго и сильно, что я прикусывала язык и морщилась от вкуса крови.

А потом в мои покои ворвался Трой. Я хотела закричать на него, но он тут же вышел в коридор и начал ругаться на стражу и слуг. "Как вы могли не заметить, что Вивиан больна? Почему никто не позвал лекаря?" Потом друат вернулся, положил холодную руку на мой пылающий лоб и пробормотал что-то нелестное в адрес безответственных принцесс. Я попыталась спрятаться под одеялом, слишком слабая, чтобы с ним спорить. Он что-то кричал, выплевывал резкие приказы, тряс меня за плечи, но в моем облаке покоя не было места нервничающим друатам. Его образ колыхался перед глазами зыбким маревом, и мне казалось, что и сам друат, и мои мысли были нереальными, и от этого я улыбалась. Глядя на мою лихорадочную улыбку, Трой волновался еще больше и кричал на служанку, которая вытирала мое лицо влажной тканью.

— Быстрее! Почему вы еле двигаете руками? Посмотрите, что с Ви происходит!

— Это она такая из-за лихорадки, — попыталась успокоить его служанка.

— Она мне улыбается! Вы что, не понимаете, что это значит, что она в бреду? Иначе она никогда бы мне не улыбнулась!

— Правда, — прошептала перепуганная служанка и накрыла мое лицо мокрой тканью.

— Да не так же, не в глаза! Отойдите! — Трой вырвал тряпку из рук служанки и наклонился ко мне. — Если лекарь тотчас же не появится, то я спущу с него шкуру!

Потом мне было холодно и мокро, и кто-то растирал мои ледяные пальцы.

— Ви, не засыпай, оставайся со мной. Ви, ты слышишь меня?

Я засмеялась. По-настоящему, громко, весело, только смех этот закончился рваным кашлем.

— Знаешь, что удивительно, Трой: мне очень хочется жить. Надо же, кто бы заподозрил такое.

— И не думай о другом. Прекрати сейчас же. Скоро мы найдем лекаря, и все будет в порядке. Ты — самая упрямая женщина на живой земле, и никакой болезни с тобой не справиться.

Он так и сидел со мной, меняя влажные повязки на моем лбу и запястьях, и рассказывая что-то забавное из жизни наших слуг.

А потом хлопнула дверь, и в моих покоях появился королевский лекарь.

Итак: я заболела. Что-то во мне сломалось, потеряло направление, и мое тело сдалось. Обычно я старалась не болеть или, по крайней мере, не признаваться в том, что заболела, так как визиты лекаря не грозили ничем хорошим. Он выворачивал все жалобы наизнанку, и, в конечном итоге, виноватой в своей болезни всегда оказывалась я.

В детстве у меня часто болели уши, и лекарь заявил, что это было последствием моего непослушания. Если бы я слушалась моего отца, то уши не пострадали бы. Якобы я запирала в себе какую-то негативную энергию, и мое тело страдало от моих же грехов. После этого заявления, при каждой жалобе на боль в ухе ирриори норовили меня наказать, пока отец, тогда еще принимавший участие во всех делах замка, не приказал им прекратить. Когда у меня болел живот, лекарь объявлял это следствием моего "нервного состояния". Мне очень хотелось протестовать и спорить, что расстройство желудка было последствием плохо прожаренного мяса, но всякий раз, когда я пыталась себя защитить, я ловила осуждающий взгляд ирриори и замолкала. Осматривал меня лекарь наедине, но диагнозы объявлял торжественно, в присутствии отца, слуг и ирриори. Это было мучительно и несправедливо, но, когда я пыталась заставить отца что-то изменить, он непреклонно отвечал: "Будешь спорить с традициями, напрасно потеряешь время".

Вот и теперь ирриори были в полном сборе и стояли в коридоре около моей спальни в компании слуг, моего отца и Троя. Они ждали, когда лекарь закончит свой осмотр и позовет их на этакий спонтанный консилиум. В этот раз мне было все равно.

Лекарь плотно прикрыл за собой дверь и, поджав губы, откинул мое одеяло. Интересно, за что он меня так не любит?

— Извольте показать мне ваш язык, Ваше Высочество.

Я послушалась. Видимо на моем языке было нечто крамольное, так как он состроил неприязненную мину и начал пощипывать мои запястья. Потом, прижав к моей груди большую деревянную трубку, он попросил:

— Соизвольте дышать.

— Хорошо, — прохрипела я.

Он отшатнулся.

— Вы хрипите! — Лекарь ткнул в меня обвиняющим пальцем.

— Да, — я попыталась откашляться. — У меня болит горло, и сел голос.

Убрав трубку в карман и вернув одеяло на место, лекарь недовольно покачал головой.

— Ну что ж, Ваше Высочество, опять вы взялись за старое! — Он распахнул дверь, впуская посетителей в мою спальню.

Я была слишком слаба, чтобы ненавидеть его. Зажмурив глаза, я натянула одеяло до носа и попыталась отвлечься от происходящего.

— Горло человека — всего лишь канал для выражения мыслей и чувств, — гнусаво начал лекарь, обращаясь к набившимся в комнату обитателям замка. Ее Высочество Вивиан Риссольди скрывает свои чувства, и она наказана болями в горле. Ей должно быть очевидно, что именно следует сделать, чтобы восстановить баланс.

— А может ей налить горячего чаю, господин лекарь? — робко спросила служанка.

— Никакого чая ей не требуется. Ей станет легче, когда она станет честна с окружающими, — категорически заявил лекарь.

Я еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Надо же, впервые за эти годы я была готова признать, что в словах этого шарлатана может таиться доля правды. Во мне накопилось слишком много чувств, слишком много слов. То, что я выкрикнула с окторатума Лиивиты, было лишь малой долей всего того многословия, которое то и дело норовило вырваться наружу.

Я знала, что присутствующие смотрели на меня, надеясь на ответ, и поэтому притворилась спящей. Не дождавшись моей реакции, они разочарованно высыпали обратно в коридор.