Монахиня и Оддбол (СИ) - Ермакова Светлана Олеговна. Страница 57

Церковный трибунал передаёт в Королевский суд для назначения наказания по мирским законам доклад по установленным фактам клеветы и оговора благородных граждан Бригантии виновной Элинор Фосбери.

Церковный трибунал приступает к подготовке изменения церковного закона Бригантии о запрете на крещение незаконнорожденных детей, с тем, чтобы передать вопрос о допущении или недопущении к крещению в каждом отдельном случае на усмотрение пастыря, проводящего обряд.

После оглашения приговора и ухода судей зал заседаний погрузился в рыдания. С подвыванием, причитаниями и выкриками "За что?" рыдала леди Элинор. С выражением облегчения и радости на лице рыдала Дора. Рыдала, уткнувшись в плечо брата, леди Элизабет. Молча плакал лорд Фредерик. Плакала настоящими слезами и сморкалась в беленький платочек леди Эстер. Смахивал скупую слезу лорд Вилей. Майкл почувствовал, что ещё немного, и у него тоже потекут слёзы. Он подошёл к Брайану Крэйбонгу и попросил:

— Пригласи меня в гости. Пожалуйста.

— Приглашаю к сегодняшнему ужину, — быстро сориентировался тот.

Майкл взял под локоток матушку, потянул за рукав отца и направился к выходу из здания. Следом пошли Брайан и боле-менее успокоившаяся Дора, за ними — Фредерик и Элизабет. Леди Элинор, похоже, выходить не собиралась.

На выходе их всех встречали десятки испытующих взглядов. Подбежавшие журналисты наперебой задавали вопросы о том, что решил высокий суд. Дора прошла сквозь них несколько шагов, а потом остановилась с одухотворённым выражением лица и сказала:

— Сегодня на Бригантию пало божие благословение. Епископат приступает к смягчению запрета на крещение незаконнорожденных детей. Скоро этот вопрос — крестить или не крестить ребёнка, рождённого вне брака, как и взрослого человека, обратившегося за крещением, будет решать только сам пастырь, проводящий таинство. И всё наше общество вслед за святой церковью должно пересмотреть своё отношение к незаконнорожденным людям, более не ущемляя ни в чём и не унижая их.

После этих слов Дора, взяв Брайана под руку, прошла к своей карете. Лорд Фредерик с Элизабет к тому времени уже ушли. Майкл, который остановился и слушал Дору, видел, как после её слов часть журналистов, на бегу строча карандашами в своих блокнотах, прыснула в разные стороны. Оставшиеся журналисты пытались задать вопросы Майклу, окружив его и мешая проходу. В частности, их интересовал вопрос, по какой причине виконт участвовал в этом суде и о каких детях там шла речь.

Майкл ответил:

— Вы видели девочку на деревянных ножках, которая приходила в суд? Вот о таких детях.

— Но кто она сама? Чей это ребёнок?

— Простите, я связан клятвой о неразглашении.

Журналисты, только что стоявшие плотным кольцом вокруг Майкла, вдруг рванули от него обратно к двери. Там показалась идущая словно сомнамбула леди Элинор в сопровождении хмурого королевского стряпчего, ведущего её за локоть к казённой карете. Майкл воспользовался освободившимся проходом и сбежал к карете с ожидающими его родителями.

Когда семья Оддбэй вернулась домой, Майкл объявил:

— Я нынче же намерен просить руки Долорес-Софии. Надеюсь, на этот раз меня никто не опередит.

— А если тебе опять откажут? — спросил граф.

— Тогда я скоро сяду в тюрьму за то, что набил морды герцогу Крэйбонгу и Его Величеству.

Глава 3

— Этот сырный соус весьма хорош. Не хватает, пожалуй, лишь небольшой нотки чеснока и базилика.

— Да вы гурман, виконт?

— Есть немного, — улыбнулся Майкл.

За столом, сверкающим многочисленными бликами света от дорогой посуды, к котору его пригласили в доме Крэйбонга, присутствовали сам герцог, его сын Брайан и дочь Долорес-София. Им прислуживали два лакея, одетых в одинаковые форменные ливреи, которые подавали и меняли блюда, наливали напитки с отточенной годами грациозностью. "С нашими будущими официантами придётся хорошо поработать, чтобы научить их двигаться хотя бы вполовину столь же красиво", решил Майкл.

Пока герцог, проявляя положенное хозяину гостеприимство, спрашивал Майкла о самочувствии его родителей или предлагая оценить достоинства предлагаемых блюд, Дора сидела, опустив взгляд и с едва заметной улыбкой. На лице Брайана была написана такая же невозмутимость, как и на лице самого герцога. Хотя, конечно, все понимали, что Майкл пришёл сюда в одиночестве не просто хорошо поесть или нанести рядовой визит вежливости. Да и о самой причине этого визита все могли догадываться практически со стопроцентной уверенностью. Однако начать говорить по делу за ужином — это моветон. "И в моём родном мире ещё считаются восток и Азия самыми обременёнными церемониями. Хотя… в этом, конечно, тоже есть своя прелесть", — думал Майкл, продолжая вести традиционный учтивый разговор.

— Я слышал, вы тщательно готовились к трибуналу, виконт, даже запаслись какими-то записями, — сказал герцог, когда ужин уже заканчивался.

— Да, пришлось устранять своё незнание теории по вопросу, в котором довелось поучаствовать.

— Любите держать всё под своим личным контролем?

— Грешен, Ваша светлость, люблю.

— Что ж, похвально.

После ужина Дора ушла к себе, а мужчины прошли в комнату для отдыха, в которой находились коробка с сигарами и столик со спиртными напитками различной крепости. Герцог предложил всем коньяк, и Майкл получил от Брайана низкую рюмку с широким полукруглым днищем, на дне которой плескалась коричневая жидкость. От сигары он отказался — на самом деле, просто не умел их правильно курить и опасался иметь глупый вид перед Его светлостью.

Глотнув коньяка, Майкл сделал большой вдох и затем сказал:

— Ваша светлость, я пришёл просить руки вашей дочери Долорес-Софии.

Увидев, что герцог задумчиво молчит, Майкл продолжил:

— Я был влюблён в неё ещё с минуты нашего знакомства, и находился в отчаянии, когда её отдали за другого. И всё это время я не переставал любить, считая за счастье те редкие минуты, в которые мог видеть её. Все её поступки за прошедший год вызывали во мне одно лишь восхищение, и мои чувства к ней только крепли. Но я ни разу не открыл ей своих чувств, уважая святость её брака и спокойствия. Прошу вас не отказывать мне на этот раз, это сделает меня глубоко несчастным человеком.

— Виконт, скажу откровенно, — наконец сказал герцог — Я не вижу причин для отказа вам. Но я решил, что более не стану принимать решения в отношении судьбы своих детей вопреки их собственным взвешенным желаниям. Поэтому ответ на ваше предложение я дам после беседы с дочерью и Его Величеством.

— Я опасаюсь, — вздохнул Майкл, — Что у нашего достопочтенного короля могут вновь появиться некие резоны, чтобы выдать Дору замуж за другого человека.

— Не могу с уверенностью сказать вам, что этого не произойдёт, — согласился герцог, — И тем не менее, со своей стороны приложу усилия, чтобы окончательное решение осталось за Долорес-Софией. Вам придётся подождать нашего ответа несколько дней.

— Я готов был ждать хоть всю жизнь, — улыбнулся Майкл, — Что по сравнению с этим ещё несколько дней?

— Ты ведь будешь ещё в столице? — спросил молчавший до этого Брайан.

— Разумеется.

Поговорив ещё немного о делах, в том числе о своём будущем театре, Майкл, наконец, откланялся. Ничего не хотелось делать, только сидеть дома и ждать. Однако Майкл понимал, что ни сегодня, ни, скорее всего, завтра, ответа он не получит. Он поведал родителям о том, как прошёл его визит к герцогу.

Лорд Вилей ничего не сказал — видимо, для него было всё ещё тяжело осознать, что любимая жена его единственного старого друга Фредерика вскоре может стать членом его семьи. И если бы человеком, который претендует на её руку, был бы не его собственный сын, он сейчас испытывал бы к нему только враждебность и всем сердцем желал отказа в сделанном им предложении. Однако он был хорошим отцом, и не мог желать несчастья или позора своему ребёнку.