Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович. Страница 23

Казалось бы, совсем несложное дело — погрузить раненых на пароход и отправить в тыл. Но так кажется на первый взгляд, в нашей обстановке это была трудная задача. Она решалась коллективом работников штаба флота, управления тыла, политического управления, не говоря уже о медицинском персонале. Работать нужно было дружно, согласованно, ибо задержка кораблей на рейде в осажденной базе могла привести к печальным последствиям.

Более ста санитарных машин и городских автобусов подвозили раненых на причалы. Здесь их дожидались десятки специально оборудованных барж с широкими сходнями. Штабу предстояло наметить наиболее безопасные курсы перехода санитарных судов и выделить корабли охранения.

Первым должен был выйти «ВТ-509». Намечалось эвакуировать на нем около шести тысяч раненых, а судно рассчитано только на пятьсот коек. Как быть? Экипаж корабля вышел из положения, сумел разместить все шесть тысяч человек. Но тут еще одно непредвиденное обстоятельство. Узнав, что предстоит «морское путешествие», многие раненые, не видавшие раньше моря, стали волноваться, их состояние ухудшилось. Тут уже одни медики не могли справиться, и политическое управление послало в плавучий госпиталь большую группу политработников. Они все время находились среди раненых, своим спокойствием и бодростью влияли на людей во время перехода.

Я вызвал в штаб командира эсминца «Стерегущий» капитана 2 ранга Е. П. Збрицкого, назначенного командиром конвоя.

Смотрим на карту, где лучше идти, где меньше мин. Но мин везде много. Выбираем наилучший вариант движения.

— Товарищ Збрицкий! Вы понимаете всю ответственность вашей задачи? От вас зависит жизнь тысяч людей. Это наша первая крупная эвакуация раненых. Мы должны все сделать, чтобы она прошла успешно.

Е. П. Збрицкий заверил, что он все отлично понимает. Он высказал ряд соображений на случай различных неожиданностей. Видно было, что это превосходный моряк. Единственное, о чем он настойчиво просил: дать ему побольше тральщиков и катеров-охотников, но мы могли тогда выделить только три базовых тральщика и четыре охотника.

О, эти скромные, незаметные «МО» — «морские охотники»! Они быстро стали всеобщими любимцами, и они везде требовались. Катера имели деревянный корпус, мелко сидели в воде и потому на минах подрывались редко. Фашистские подводные лодки жалели на них расходовать торпеды; самолеты их не бомбили — слишком мелкая цель. А они, быстроходные, маневренные, могли глубинными бомбами потопить любую подводную лодку, и вражеские подводники боялись их как огня. Катера надежно охраняли от подлодок наши конвои и даже боевые корабли. Успешно воевали моряки катеров и с самолетами, ловко маневрируя и умело используя свои небольшие пушки и пулеметы. Это были корабли — мастера на все руки. Они и дозоры несли, и конвоировали транспорты, и вели разведку, и ставили мины в водах противника.

Чудеса творили эти маленькие кораблики в руках дружных и смелых моряков. Командовали катерами совсем юные лейтенанты, реже — старшие лейтенанты, у которых усы отросли лишь ко Дню Победы.

И этих крайне нужных кораблей флоту не хватало…

Ночью я побывал на госпитальном судне — океанском великане, носившем по законам военного временя скромное наименование «ВТ-509».

— Что еще надо вам на переход? — спросил я старшего помощника капитана В. И. Факторовича.

— Нам ничего не надо. Постараемся доплыть как следует, — улыбаясь ответил он. Это был настоящий мореход и уже опытный воин. Еще помощником капитана на транспорте «Выборг» он получил боевое крещение. Судно погибло тогда. Факторович был подобран с воды нашим катером.

Экипаж турбоэлектрохода с исключительной теплотой, вниманием и изобретательностью отнесся к размещению раненых на корабле. Использованы были все салоны, бары, рестораны, холлы. Койки устанавливались и в коридорах, и на палубах. Члены экипажа отдавали раненым свои каюты, а в свободное от вахты время помогали сестрам и сиделкам, которых всегда и везде, как правило, на войне не хватает.

Матросы ласково и заботливо угощали бойцов чаем, папиросами, поправляли повязки, старались шутками отогнать страх перед морем.

Погрузка раненых прошла организованно, без шума и задержек. Конечно, все, начиная от комфлота, проявляли беспокойство. Ведь аэродромы противника находились совсем рядом. Вот почему в темноте слышался бас генерала Москаленко, который требовал от моряков быстроты и сноровки. Особенно доставалось капитанам буксиров. Многих Москаленко знал по имени-отчеству, кричал в мегафон:

— Иван Николаевич! Долго ты еще будешь здесь танцевать? Ведь не в цирке! Забирай баржу и отчаливай!..

Старый капитан хрипло командовал, что-то пытался объяснить, хотя и так все было понятно: опытный моряк просто боялся резко подойти к барже, невзначай ударить ее в борт и тем самым причинить беспокойство беспомощным людям, лежавшим на носилках.

На рассвете конвой вышел из бухты. Внимание всей службы наблюдения и связи, штабов в Таллине и Кронштадте было сосредоточено на этих кораблях. Над морем не раз появлялись фашистские разведчики, но бомбардировщики не показывались, они действовали под Ленинградом.

Но вот посты стали доносить, что в районе, где движется конвой, слышны взрывы. Комфлот сразу звонит мне по телефону:

— Что там за взрывы? Что сообщает Збрицкий?..

— Збрицкий молчит. Надо полагать, что это тральщики подрывают мины, а с транспортом пока все в порядке…

Так я ответил, а у самого на душе кошки скребли…

Действительно, у мыса Юминда тральщики затралили целых двенадцать мин. На одной из них погиб тральщик «Крамбол».

А конвой продолжал движение…

Но вот в кабинет вбегает оперативный дежурный и уже с порога докладывает:

— Телеграмма от Збрицкого: «У Гогланда подорвался на мине. В помощи не нуждаюсь…»

Страшная и в то же время ободряющая телеграмма! Мигом полетели по эфиру указания в Кронштадт и на остров Гогланд об оказании помощи госпитальному судну.

Оказывается, оно получило большущую подводную пробоину в носовой части. Две кочегарки залило водой, погас свет, идти своим ходом было уже невозможно. Судно осталось на плаву только благодаря быстрым и уверенным действиям всего личного состава. Медицинский персонал, политработники и моряки корабля смогли успокоить раненых, не допустили губительной паники. Механики включили аварийное освещение.

Мне рассказывали о героическом поведении многих медицинских сестер, и прежде всего Ани Хоренко и Нины Беловой. Они не отходили от раненых в самые тяжелые минуты, спасли жизнь десяткам бойцов, которые, встревоженные взрывом, пытались броситься за борт…

Эсминец «Стерегущий» немедленно взял на буксир поврежденное судно и повел его далее по маршруту.

У острова Лавенсари корабли застиг густой туман, идти узким фарватером становилось опасно. Стали на якорь. В это время двенадцать «юнкерсов» настойчиво искали конвой. Хорошо, что туман скрыл его.

«ВТ-509» со всеми ранеными благополучно прибыл в Ленинград.

Все более трудным становилось сообщение Таллина с Кронштадтом. Наши конвои несли потери.

Авиация фашистов досаждала нам преимущественно днем. Мина стала для нас главной опасностью ночью.

Вскоре мы потеряли санитарный транспорт «Сибирь». Большинство раненых были спасены. А «Сибирь» погибла от фашистских бомб, хотя и шла в сильном охранении. На судне четко выделялись большие знаки Красного Креста. Фашистские летчики прекрасно их видели. Но они привыкли попирать все международные правила.

Позвонил Председатель Совета Народных Комиссаров Эстонии тов. Лауристин. Командующего флотом не было на месте — он проверял строительство укреплений. Товарищ Лауристин попросил меня приехать к нему. Главу правительства республики интересовало, что сделано для обороны города, в какой помощи мы нуждаемся. Я подробно доложил обстановку, показал на карте, где строятся укрепления, сказал, что главное, чего нам не хватает, — это рабочих рук. Лауристин заверил, что люди будут выделены.