Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович. Страница 40

23-й армии при поддержке флотской артиллерии удалось остановить гитлеровцев на линии старой государственной границы. Но ведь это всего в тридцати километрах от Ленинграда!

В воздухе стоял могучий гул. Если на время умолкали форты, огонь открывали линейные корабли или крейсер. Кронштадт был грозен. Десятки его орудий метали снаряды во врага. Как правило, стрельба велась с помощью береговых корректировочных постов и отличалась большой точностью.

Противник ожесточенно штурмовал Ленинград, намереваясь занять его с ходу. Корабли и Кронштадт он пока не трогал. Хотя гитлеровская пропаганда не раз по радио объявляла, что Балтийский флот, как сила, уже не существует, однако воздушную разведку Кронштадта фашисты производили изо дня в день. Мы, к сожалению, очень плохо боролись с самолетами-разведчиками, поздно их обнаруживали, и потому зенитный огонь был малоэффективным, а истребительной авиации в Кронштадте почти не было, она действовала на фронте под Ленинградом. Ни одного разведчика мы не сбили тогда. Комфлот часто вызывал по этому поводу командующего авиацией генерала М. И. Самохина, требуя принять самые решительные меры, но, видимо, сделать это было не так-то просто, так как истребительная авиация была в оперативном подчинении фронта. Мы жестко требовали, чтобы корабли не стояли подолгу на одном месте, а с уходом воздушного разведчика обязательно меняли свою диспозицию. Трудно было в условиях навигационных ограничений кронштадтских рейдов маневрировать даже миноносцам, не говоря уже о крейсере и линкорах. Но, используя Морской канал, Большой и Восточный рейды, мы все же стремились передвигать корабли, не давать им «застаиваться»…

Бухта Койвисто

Я подписал документы на минные постановки, еще раз поговорил с Н. И. Мещерским и вышел в штабной садик глотнуть свежего воздуха. Но тотчас услышал возглас:

— Товарищ начальник штаба, вас срочно требует командующий флотом!

Вбегаю в ярко освещенный кабинет. Комфлот стоял, склонившись над сухопутной картой, разложенной на специальном столе в углу кабинета. Увидев меня, он сказал:

— Звонили из Смольного. В штабе фронта получены сведения, что отступавшие из-под Выборга 115-я и 123-я стрелковые дивизии понесли большие потери, попали в окружение и почти без техники и оружия отдельными группами выходят на берег бухты Койвисто… Фашисты прижимают их к воде. Неизвестно точное положение частей, связь отсутствует. Где-то вот здесь они должны быть.

Вице-адмирал очертил карандашом большой круг между Койвисто и Макслахти.

— Ясно? — спросил меня комфлот.

Признаться, не было никакой ясности, и я не торопился с ответом. Комфлот продолжал:

— Командующий фронтом приказал собрать обе дивизии в Койвисто и срочно морем доставить их в Ленинград. Эта операция поручается вам. Теперь ясно? — улыбнулся Трибуц.

— Так точно. Задача ясна. Позавчера капитан второго ранга Зозуля докладывал мне обстановку в районе Карельского перешейка.

«Задача-то действительно ясна, а вот где дивизии? — подумал я. — Ведь весь берег занят фашистами. Какие там силы у противника, один аллах знает. Так можно живьем попасть в лапы гитлеровцев».

С чего же начать?

— Да, кстати, — сказал вице-адмирал, — вы дома после Таллина, кажется, еще не были?

— Не успел.

— Пока придется ограничиться телефонным разговором.

Я позвонил в Ленинград, сообщил, что жив, здоров. Тогда это было для домашних, пожалуй, самым главным…

Тут же с комфлотом наметили план действий. В Койвисто надо было подать не менее шести-семи больших транспортов. Для непосредственного их охранения на переходе можно было использовать бронекатера и сторожевые катера шхерного отряда, отошедшего от Транзунда в пролив Бьёркезунд. Наконец, весь переход был в зоне огня наших батарей Красной Горки и Бьёркского архипелага, к тому же фарватеры проходили восточнее наших минных заграждений и прикрывались дозорами кораблей. Оставалось лишь прикрыть корабли с воздуха истребительной авиацией. Таким образом, обеспечение перехода было надежным и сомнений не вызывало. Необходимо было поторопиться с переходом транспортов к месту погрузки дивизий. Было решено, что я с оперативной группой немедленно выхожу в Койвисто для уточнения обстановки. Транспорты же по готовности будут выходить из Ленинграда. Руководство подготовкой и отправкой транспортов возложено было на моего заместителя, теперь уже капитана 1 ранга Федора Владимировича Зозулю.

Трудность заключалась в том, что почти все транспорты, пришедшие из Таллина, требовали различного ремонта. В штаб вызвали начальника технического отдела тыла флота инженер-капитана 2 ранга Н. Н. Кудинова и начальника кронштадтского морского завода инженер-капитана 1 ранга Б. М. Волосатова.

Спрашиваю их:

— Можете шесть-семь транспортов через сутки прислать в Койвисто?

Молчат, переглядываются. Объясняю, что надо выручать две наши дивизии, попавшие в окружение.

Поняв задачу, наши инженеры сделали все, что было в их возможностях. Ремонт транспортов, намеченных к походу, был организован в короткий срок. На некоторых судах специалисты заканчивали работу уже на ходу, в море.

— На чем вы сами пойдете? — спросил меня ком-флот.

— На охотнике, — ответил я. — Фашистские самолеты за катерами не гоняются. Магнитные мины для деревянного корпуса охотника не страшны, а за плавающими минами будем смотреть. Надводного противника мы увидим раньше, чем он нас заметит…

Комфлот согласился. Рано утром 1 сентября мы вышли в море. Как говорят моряки, погода нам улыбалась. Где-то вдали утихал зюйд-вест, и с запада шла ленивая, но еще крупная зыбь. Видимость была отличная, небо с небольшими облачками.

Иногда катер, шедший 18-узловой скоростью, зарывался носом, и впередсмотрящего матроса с ног до головы окатывало водой. Наблюдать за минами командир охотника назначил самых «глазастых» и расторопных моряков, расставив их по бортам и на носу. Их сменяли каждый час.

Пройдя боновые ворота, командир корабля сыграл боевую тревогу, все оружие было изготовлено к бою. Минеры на корме готовились по сигналу сбросить глубинные бомбы по подводной лодке фашистов, зенитчики и артиллеристы замерли у орудий и автоматов. Старшим офицером на положении начальника походного штаба шел со мной капитан 2 ранга Николай Георгиевич Богданов, бывший командир эсминца, коренастый, плотно сбитый, знающий дело человек. На флоте говорят о таких: «Настоящий морячила». Это понятие подразумевает и знания, и опыт, и любовь к морю, и спокойствие, и заслуженный в команде авторитет. Таким Николая Георгиевича знали на миноносце, таким он оставался везде, куда бы ни забрасывала его судьба.

Помню, раздался тревожный крик впередсмотрящего:

— По курсу мина!

Катер, сильно накренившись, отвернул в сторону. Богданов вскинул к глазам свой боевой, еще «миноносный» бинокль. Проворчал сердито:

— Тоже мне мина. Это бочонок!..

Но я сказал матросам:

— Молодцы! В море все надо замечать. Лучше обойти сто бочонков, чем прозевать одну мину.

Со мной шел начальник связи флота полковник М. А. Зернов. Небольшого роста, полноватый, он был невозмутим, что очень помогало ему в его беспокойной работе. Знающий специалист, старый балтиец, он пользовался на флоте заслуженным уважением. Не реагируя ни на какие доклады о минах, полковник сразу же засел в радиорубке, еще и еще раз проверяя материальную часть и документацию радиосвязи.

— Все в порядке, — доложил он мне, не без труда вылезая из маленькой радиорубки. — Знающие здесь ребята, по пятому году служат, должны были осенью демобилизоваться…

Начальник связи любил своих подчиненных. Я не помню случая, когда бы он говорил о них плохо. Это замечательный воспитатель. Не случайно после войны М. А. Зернов долгое время был начальником Высшего военно-морского училища связи.

Третьим офицером моего «походного штаба» шел капитан 2 ранга Иван Николаевич Ганцов, начальник отдела военных сообщений флота. Ему в военных вопросах подчинялись все «хозяева» торгового и промыслового флотов, и прежде всего Балтийское государственное пароходство с многочисленными судами. Ганцов — фигура колоритная. Небольшого роста, худощавый, очень подвижный и экспансивный, с живым умом, он был прекрасным товарищем, большим патриотом и знатоком своего дела.