Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович. Страница 74
Стоило только противнику обнаружить малейшее движение наших дозоров на льду или на дамбе Морского канала, как его артиллерия немедленно открывала стрельбу шрапнелью преимущественно из района Стрельны и Петергофа. Бывало, наш лыжный отряд уже укрылся за дамбой, а фашисты еще минут десять — пятнадцать ведут огонь по пустому, безмолвному ледяному полю.
В течение почти всей зимы немцы часто и подолгу обстреливали нашу батарею № 3 на южной стенке головы дамбы Морского канала и район расположения землянок лыжников. Беспорядочная стрельба особого ущерба нам не приносила. Но однажды, 13 января, комендант Кронштадтской крепости генерал-лейтенант А. Б. Елисеев по телефону с тревогой сообщил мне, что немцы в составе не менее двух рот с орудиями только что вышли на лед, видимо, из Петергофа.
— Мы их разогнали огнем батарей… Наверно, полезут и к вам, принимайте меры, — предупредил генерал.
На ледовом фронте опять тревога… Развернули вдоль канала дополнительные лыжные резервы. «Сверху» беспрерывные телефонные звонки: «Что нового? Как дела? Что слышно? Смотрите не прозевайте!..» Как нарочно, все эти дни бушевала метель, в двух шагах ничего не было видно.
И вот 15 января наша разведка обнаружила у берега в районе Стрельны значительное скопление фашистской пехоты. Железнодорожная 120 миллиметровая батарея с Лахты немедленно открыла огонь. Гитлеровцы были рассеяны, добрая половина их осталась на льду.
Скопление пехоты противника на берегу в конце января в районе Сестрорецка тоже было рассеяно огнем кронштадтской артиллерии.
Ночи были долгие, светлого времени суток очень мало, да и частая пурга ухудшала видимость. Все это усиливало напряжение. В разных местах берега то здесь, то там выходили на лед усиленные вражеские отряды с пулеметами, но как только мы их обнаруживали, они немедленно скрывались в сторону северного или южного берега Невской губы, оставляя на льду убитых и раненых.
8 марта вновь нервный звонок из Кронштадта: получены сведения о готовящемся якобы большом наступлении через лед на Ленинград. По настоянию коменданта крепости командующий флотом организовал ежедневную воздушную разведку побережья Койвисто — Лисий Нос. Заодно прихватили и нашу зону Петергоф — Стрельна. Летали летчики честно, но никого не обнаружили. Ходили туда и наши разведывательные лыжные отряды, но с теми же результатами. Общая обстановка на театре военных действий в те дни не предвещала возможности большого наступления, но и доказывать обратное было трудно.
Командующий ВВС флота генерал-лейтенант М. И. Самохин звонил мне:
— Чего зря выматываете мою авиацию? Ведь горючее надо беречь. Где противник?..
Не одну бессонную ночь провели мы, но наступления по льду так и не обнаружили. Немцы, видимо, пытались вести разведку или прикрывали постановку мин в канале. Попытки эти продолжались всю зиму, вплоть до начала таяния льда. 7 и 8 апреля наши дозоры вновь обнаружили на фарватере против Петергофа свежие лунки. Опять тревога… Опять тревога… Высылаем минную партию. В обнаруженных нами лунках было тогда взорвано несколько очень больших магнитных мин. Противнику так и не удалось заминировать Морской канал, чтобы прервать весной нашу важнейшую коммуникацию Ленинград — Кронштадт.
Приближалось лето, и флот готовился к новой боевой кампании. Надо было не только отремонтировать корабли, но и хорошо подготовить людей к предстоящим боям. Широко была развернута боевая и политическая учеба личного состава кораблей.
С большим вниманием слушали мы начальника разведки флота Н. С. Фрумкина, который докладывал об обстановке в стане врага. Финская пресса довольно прозрачно намекала на необходимость заключения мира. Больше того, финны даже угрожали Гитлеру сепаратным миром, если им не будет оказана помощь войсками и продовольствием. И это всего лишь через полгода войны!
Позднее Фрумкин рассказал о совещании в ставке Гитлера 13 февраля 1942 года. На нем шла речь об уничтожении Балтийского флота зимой во льду. Немецкое военно-морское командование предлагало с этой целью вести «беспрерывные атаки по русским военно-морским силам в Ленинграде и Кронштадте армейской артиллерией и военно-воздушными силами Германии».
Обстановка, таким образом, вновь осложнялась. Места стоянок наших кораблей противнику были известны. Переставить их в условиях тяжелого ледостава мы уже не могли. Усиление маскировки и даже зенитного прикрытия не спасало корабли от артиллерийского обстрела. Оставалось лишь усилить контрбатарейную борьбу.
Весенний ветер
Фашисты выпустили по Ленинграду в марте 7380 снарядов. Корабли получили ряд повреждений. Так, 23 марта немцы вели ожесточенный огонь по Балтийскому заводу и по стоявшему около завода линкору «Октябрьская революция». Имея все данные о месте расположения кораблей, пристреляться по таким большим площадям не представляло труда. Два 152-миллиметровых тяжелых снаряда попали в линкор: один — в радиорубку, другой — в палубу. Повреждения были невелики, но при обстреле погиб один радист и двое было ранено. Значительные разрушения имелись в цехах завода.
И. И. Грен, прибывший вместе со мной на линкор, уверял, что все батареи противника, стрелявшие по кораблю, были погашены и частью уничтожены. Но командиру линкора контр-адмиралу М. И. Москаленко от этого легче не стало. Радиорубка была разрушена, погиб отличный радист…
Мы осмотрели место падения снаряда. Палуба над четвертым казематом, в которую он попал, была лишь незначительно покороблена. Линкор справедливо считался гордостью русского кораблестроения, прочность его поражала.
За зиму фашисты пристрелялись к кораблям. Что оставалось нам делать? Только одно — поскорее уничтожать все батареи противника, и лучше всего, конечно, силами авиации. И мы решили с И. И. Греном переговорить об этом с командующим авиацией флота генерал-лейтенантом М. И. Самохиным.
Михаил Иванович Самохин рассказал нам о делах наших летчиков. Особенно отличался тогда 4-й гвардейский истребительный авиационный полк. В нем прославился Герой Советского Союза гвардии капитан Г. Д. Цоколаев, сбивший несколько фашистских машин. Особенно интересны были ночные рейды.
По ночам одиночные самолеты, флотские тихоходы МБР-2, бомбили тылы фашистов, железнодорожные узлы, батареи и скопления войск противника.
Перелистывая журнал боевых действий, генерал рассказывал нам, что МБР-2 не одиноки. Бомбят и другие, совсем для этого не предназначенные самолеты Пе-2, И-153, И-16 и даже У-2! 8 марта У-2 ночью неоднократно бомбили немецкие тылы, а 13 марта — батареи в Знаменке, которые так досаждают нам. Они же, эти У-2, 19 марта бомбили аэродромы и железнодорожный узел в Гатчине!..
Командующий авиацией показал нам ряд аэрофотоснимков аэродромов и железнодорожных узлов, разрушенных нашими ночными «бомбардировщиками». А ведь У-2 — это маленькие учебные самолеты.
В результате беседы с генералом Самохиным мы составили план совместных ударов — бомбой и снарядом — по некоторым опасным батареям противника.
26 марта немцы вновь усиленно обстреливали город и корабли. Наш минный заградитель «Ока» получил много осколочных пробоин, но, к счастью, только в надводной части борта.
В моем дневнике в этот день записано: «Противник пристрелялся к кораблям. Скорей бы таял лед…»
Прежде чем мы увидели весеннюю рябь на Неве, нам еще многое пришлось пережить. В марте, после двухмесячного перерыва, над городом вновь появились вражеские воздушные разведчики. К вылазкам на лед со стороны Петергофа и Стрельны мы уже привыкли и всегда успешно отражали их. Иной, более серьезный характер носили события 27 марта. Примерно в четыре часа ночи меня разбудил на командном пункте оперативный дежурный офицер и доложил, что противник открыл интенсивный артиллерийский и минометный огонь из района села Пороги по правому берегу Невы, занятому нашими войсками. Это — район Ивановских порогов. Раньше здесь никогда обстрелов не было…
В штабе внутренней обороны города знали об этом событии не больше, чем мы. Вскоре по телефону поступило новое донесение из штаба Невского сектора береговой обороны. Генерал Кустов докладывал: «Противник двумя группами по 50–60 человек под прикрытием своего огня форсировал по льду Неву и атакует наш наблюдательный пункт. Меры приняты».