Дракон должен умереть. Книга 1 (СИ) - Лейпек Дин. Страница 21

— Я очень надеюсь, — сказала она, поднимая на него глаза, — что мне не придется повторять ее дважды. Джоан производит впечатление понятливой девочки с хорошей памятью.

— Что ты имеешь в виду?

Леди Теннесси опустила голову и сосредоточилась на петлях.

— Мама...

— Я согласна с тобой, это было чуть-чуть рановато. Но, в конце концов, кто знает, когда еще я смогу поговорить с твоей будущей женой?

— Мама, — сказал Генри очень-очень спокойно, потому что этот разговор совсем перестал ему нравиться, — Мама, это принцесса. Превращающаяся в дракона. Ей четырнадцать лет. Я не собираюсь на ней жениться.

— Дорогой мой мальчик, мужчины никогда не собираются жениться.

— Тогда каким же образом мужчины становятся женатыми? — спросил Генри, не скрывая сарказма.

— Очень просто, — ответила его мать, поднимая бесформенное изделие, ощетинившееся спицами, и критически осматривая его на расстоянии вытянутых рук. — Однажды ты понимаешь, что эта женщина — твоя жена. И тогда уже поздно что-то планировать или менять. И я бы на твоем месте хорошенько подумала, — добавила она серьезно, — хочешь ли ты, чтобы эта девочка стала чьей-то чужой женой.

Жена барона Тойлера

Когда на южных склонах снег начал сходить, и из-под него показались первоцветы, Генри и Джоан отправились к Сагру. Джоан была солидно экипирована — книгами, платьями («мама, где она их будет носить? Красоваться перед козой?» — «молчи, Генри, тебе этого не понять»), некоторым количеством редких снадобий и ручным хорьком, который, правда, сбежал на первом же привале в лесу. Джоан расстроилась, но Генри смог убедить ее, что мечтой всей жизни этого хорька было вырваться наконец на свободу.

У Сагра Джоан спросила, останется ли Генри с ними ненадолго. Он сослался на «кучу дел», и на следующий же день рано утром отправился в обратный путь. После разговора с матерью Генри не хотел проводить с Джоан ни единой лишней минуты. Тем более когда вспоминал, что несколько дней назад ей исполнилось пятнадцать.

Он собирался вернуться летом, может, не в начале, а ближе к середине — но не вернулся. В конце весны, на первой королевской речной регате (бессмысленном мероприятии большого размаха, имеющем огромное значение для поддержания престижа правящего монарха), Генри встретил Мэри, молодую жену барона Тойлера. И после этой встречи он на долгое время стал потерян для остального мира.

Это случилось во время пикника — новомодного увлечения, пришедшего с юга, из Кресской Империи, где подобным образом отмечали конец весны и начало лета. Суть увлечения по большей части сводилась к тому, что прекрасные и благородные дамы и господа, одетые в прекрасные и благородные одежды, усаживались на какой-нибудь лужайке, где количество солнца и тени было перед тем тщательно проверено специально учрежденным для этого придворным, и дальше вкушали легкую и необременительную пищу и запивали ее легким и необременительными охлажденными напитками. Генри, откровенно предпочитавший стол, мясо и кувшин красного вина траве, устрицам и шампанскому, стоял в стороне у дерева и с улыбкой наблюдал за остальными, которые развлекались в свое удовольствие — или делали вид, что развлекались. Генри слышал, как чуть вдалеке король обстоятельно рассказывал бесконечную историю про поимку огромного сома, периодически отвлекаясь и вставляя в свой рассказ истории поменьше. Прямо за его спиной под сенью гигантского дуба сидела группа дам и довольно увлеченно обсуждала мужей, любовников, постоялые дворы и своих модисток. Одним ухом Генри внимал истории про сома, а другим — разговору благородных дам, и в конце концов в его голове сложился образ хорошо одетого сома, въезжающего на постоялый двор в окружении любовников собственных жен. Генри улыбнулся, и в этот момент услышал шелест юбок по невысокой траве.

— Когда мужчина стоит в стороне от всех и улыбается самому себе, — произнес мелодичный женский голос со слегка кошачьими интонациями, — это обычно означает, что он влюблен. Вы влюблены, сударь?

Он поднял глаза и прямо перед собой увидел женщину с мягкими темными волосами, уложенными в легкую прическу, открывавшую ее уши и шею. В первое мгновение он подумал, что она очень похожа на Клару — вот только у той лицо было жестким и строгим, а у этой женщины — мягким и загадочным.

Женщина стояла, слегка наклонив голову набок, и от этого ее шея изогнулась таким образом, что у Генри перехватило дыхание.

— Теперь — да, — ответил он, не думая, что говорит.

Женщина улыбнулась.

***

Генри шел по галерее. Справа проплывали факелы и двери, слева — пустые провалы окон, из которых сочились глубокие летние сумерки. Полумрак расползался сизым ковром по каменному полу, испуганно отшатываясь там, где на плитах отплясывали всполохи света.

— Генри!

Он резко обернулся — слишком резко, хотя шаги и голос были мягкими, дружелюбными, искренними.

Эд Баррет. Сын старого лорда Баррета, шалопай и умница. Друг детства.

Чужой, незнакомый, совершенно ненужный сейчас человек. Что он делает здесь в предрассветный час? Что ему вообще нужно?

Генри замер, внимательно наблюдая за приближающейся фигурой. Движения молодого мужчины были легки и уверенны — и оттого слишком сильно контрастировали с нежной лиловой тьмой, льющейся из окон и кипящей внутри Генри.

— Что ты тут делаешь, Теннесси? — широко улыбнулся Баррет.

— А ты? — осторожно усмехнулся Генри, пытаясь спрятать темный яд, который пробегал по венам и так и просился вырваться наружу.

— Я по поручению папани к его величеству, — Баррет весело прищурился. — Какие-то бумаги привез. Мог бы переночевать по дороге — но решил добраться сегодня. Ночи светлые.

— Светлые, — согласился Генри.

— Так что ты тут делаешь?

Не унялся. Генри еле заметно поморщился.

— Шел спать.

— А ты разве не в южном крыле живешь, как обычно?

— В южном.

— А...

— А сюда я пришел воздухом подышать.

— А.

— Да.

Баррет перестал улыбаться и пристально посмотрел на Генри.

— Значит, Джим не соврал?

— Джим?

— Гелленхорт. Встретил его внизу. А он, как обычно, вывалил на меня все последние сплетни.

— Ясно, — только и сказал Генри. Эд снова кинул на него быстрый взгляд и вдруг громко расхохотался.

— Как тебе это удается? — спросил он наконец, отсмеявшись.

— Что именно? — сухо уточнил Генри.

— Затаскивать любую понравившуюся бабу в постель.

Генри только усмехнулся, очень надеясь, что его улыбка не выглядит слишком грустной. У него не было никакого желания рассказывать, что в постель затаскивали его самого — и весьма эпизодически. И он даже не мог бы ручаться, что между эпизодами в этой постели не успевал побывать кто-то еще. Претендентов было много.

Но сегодня Мэри сказала, что хочет видеть именно его. И он в очередной раз, как последний дурак, пошел. До последнего момента маялся, пытался отговорить себя. Но все равно — пошел.

Потому что — глупо же? Глупо было не пойти? Если она — звала?

Глупо. Все это было — глупо.

И слишком уже затянулось.

— Ладно, старик, — Эдвард хлопнул Генри по плечу. — Я пойду к себе. А ты иди — куда собирался. Увидимся.

— Увидимся, — согласился Генри.

Он проследил за тем, как Баррет скрылся за поворотом, ведущим в боковой коридор — и снова пошел по галерее. Справа факелы чадили, исходя едким темным дымом — слева занимающийся рассвет перекатывал через подоконник светло-серый туман и легкую грусть.

Генри поспешил.

***

Генри сидел в королевском кабинете, возле огромного камина, в одном из больших кресел, оставшихся еще со времен прадедушки короля. Кресла эти были до ужаса старомодны и уже много раз сменили обивку, но в свое время их ничем не заменили — и поэтому теперь они стали семейной реликвией, набирая в цене при каждом следующем короле.

— Хочешь что-нибудь выпить, Теннесси?