Дракон должен умереть. Книга 1 (СИ) - Лейпек Дин. Страница 75

Генри слушал Чарли и думал о Джоан. О том, что, где бы она сейчас не скрывалась, рано или поздно известие о смерти брата дойдет и до нее.

Что она будет тогда делать? И что сделают с ней — молодой наследницей, которую вот уже семь лет никто не видел при дворе?

В начале зимы Харли-Оскборн доставил Генри в столицу. Чарльз повел своего арестанта прямиком к регенту, но Уорсингтон не мог принять их, а у Чарльза были в городе дела. Поэтому Генри отвели в камеру — одно из нескольких просторных помещений в полуподвале замка, в которых содержали самых важных государственных преступников. Камера была обставлена скромно, но с достоинством — последний раз мебелью такого качества Генри пользовался себя дома, в Тэнгейле. Даже спальня Клары не могла соперничать в удобстве и дороговизне с камерой королевского узника. Генри невольно улыбнулся и не без некоторого удовольствия растянулся на широкой кровати.

Уорсигтон пришел только под вечер. Генри, успевший задремать, резко вскочил от громкого скрипа и скрежета обитой железом двери. В комнату вошел пожилой мужчина с высоким лбом, подчеркнутым обширной лысиной, и настороженными глазами.

— Здравствуй, Генри, — вежливо произнес регент и тут же нахмурился.

Это было основными чертами Уорсингтона — вежливость и хмурость. Двумя другими, насколько Генри помнил, были педантичность и неукоснительное следование букве закона. Это вселяло и надежду, и беспокойство. С одной стороны, Генри знал, что Уорсингтон не осудит его, если у того не будет на руках неопровержимых доказательств его вины. С другой стороны, если Генри не предоставит доказательств своей невиновности, то вряд ли его отпустят.

— Ну что ж, — вздохнул Уорсигтон мрачно, опускаясь на самый краешек стоявшего в противоположном углу кресла. — Я полагаю, ты уже знаешь, почему ты здесь.

— Я не убивал ее, — сказал Генри тихо, но уверенно.

— К сожалению, ты не можешь этого доказать.

— Но ведь и вы не можете доказать, что я ее убивал?

— Я могу доказать, что у тебя было больше возможностей, чем у кого бы то ни было.

— Я не убивал ее, — повторил Генри, начиная раздражаться.

— Ты единственный, кто знал, где ее найти, — покачал головой Уорсингтон. — И потом, я знаю, ее отец, король Джон, четко дал тебе понять, что за жизнь и здоровье принцессы ты будешь отвечать своей головой. У меня нет полномочий лишать тебя головы, но зато есть законные основания ограничить ее свободу.

— Король Джон сам отказался от своей дочери, как только ему подвернулась такая возможность, — тихо, но зло возразил Генри. — Сомневаюсь, что после этого он все еще был вправе возлагать на кого-то другого ответственность за нее.

Уорсингтон снова нахмурился.

— Безответственность других не дает нам права тоже нарушать собственные обязательства, — заметил он. — Скорее наоборот — там, где другие оступились, следует быть особенно внимательным.

Генри молчал. Отчасти от бессильной злобы, отчасти потому, что регент был прав. Генри вел себя безответственно. И знал это.

— Прощай, Генри.

С этими словами Уорсингтон вышел, и дверь с тяжелым грохотом захлопнулась.

Генри долго смотрел на пламя свечи, которую регент принес с собой. Оно опускалось все ниже, пожирая мягкий воск — а затем мигнуло и погасло.

И наступила тьма.

Эпилог

Бетси вытирала пыль в замке Лексли каждый день. Разумеется, вытереть всю пыль во всем замке за один день она не могла, и потому каждое утро приступала к новым комнатам, постепенно обходя их все, и к моменту, когда Бетси завершала свой круг, пыль успевала накопиться снова. Работу, конечно, нельзя было назвать непыльной, но занятие имело в себе оппределенные умиротворенность и созидательность, заключавшиеся в бесконечном круге уборки Бетси, которая начиналась и заканчивалась всегда в одной точке — кабинете лорда Лексли.

Эта комната неизменно вызывала у девушки благоговейный ужас и трепет, схожий с тем, который кресские фанатики испытывали при виде идола своего божества. В кабинете, кроме полок с большими книгами в толстых кожаных переплетах и огромных карт, развешенных по стенам, было еще множество непонятных предметов, расставленных на столе и каминной полке. Все эти вещицы требовалось очень тщательно и аккуратно протирать. У Бетси всегда при этом немного дрожали рук, так она боялась что-нибудь испортить, — и от напряжения она слегка высовывала язык и щурила глаза.

Уборка кабинета начиналась с чистки самого камина — сначала нужно было выгрести из него золу, а уже после этого начинать убирать комнату. Бэтси привычными шагами направилась к его огромной каменной пасти, и долго скребла, мела, сгребала и стучала. Когда с золой было покончено, она вынесла ведро за дверь, сполоснула в другом ведре руки и взяла тряпку — специальный тонкий шерстяной лоскут, которую использовала только для уборки кабинета. Вернувшись в комнату, она пошла было к камину, чтобы заняться уборкой на полке — и тут заметила, что у окна стоит человек. Бетси вскрикнула от испуга и выронила драгоценную тряпочку в камин.

Человек повернулся к Бетси, и она увидела, что это женщина, молодая, хотя ее лицо было слишком холодным и жестким, чтобы женщину хотелось назвать девушкой. На ней были высокие сапоги, охватывающие ногу сильно выше колена, толстая вязаная фуфайка из грубой шерсти с огромным воротом и длиннополый кафтан из темной кожи с высоким стоячим воротником. У женщины было красивое лицо с правильными чертами, но ореховые глаза смотрели слишком пронзительно, а губы — слишком сильно сжаты. Она была высокой, а каблуки сапог делали ее еще выше, — и стройной. Волосы женщины, цвета запекшейся крови, были частично убраны назад, но не стянуты, как у Бетси, в тугой узел, а мягко спускались, прикрывая уши, как причесывались обычно знатные дамы. Женщина смотрела на Бетси внимательно, поигрывая перчатками, которые держала в руке.

— Я ищу лорда Лексли, — наконец сказала она тихо, но очень отчетливо. Высокий голос хорошо соответствовал ее фигуре и тонким чертам лица.

Бетси пришлось постараться, чтобы ответить женщине — вспомнить, где находится язык, заставить его шевелиться, наконец, произнести правильные слова, но в результате ей удалось лишь выдавить:

— Конечно… моя госпожа, — и тут же умчаться прочь в поисках Ульриха.

Всем известно, что главной чертой мажордома является полная невозмутимость. Как капитан корабля, он уверенной рукой ведет быт дома — и ровно так же в моменты опасности и волнения он крепкой рукой держит штурвал, не позволяя своему судну сбиться с курса. Мажордом замка Лексли Ульрих ничем особенно не отличался от всех других представителей своей профессии — за исключением того, что его невозмутимость могла сравниться разве что с невозмутимостью каменных стен этой твердыни. Выслушав сообщение Бетси — сбивчивое до такой степени, что его содержательность приблизилась к нулю, Ульрих, не поведя и бровью, отправился напрямик к своему господину, на ходу преобразуя «Сударь, там, в кабинете, она, требует, я не знаю, откуда, его, светлость!» в безукоризненно вежливое и точное:

— Милорд, некая леди ожидает вас в вашем кабинете и настаивает на аудиенции.

Лорд Лексли, в этот момент занятый поглощением своего обеда, поднял на мажордома глаза и недоверчиво прищурился.

— В моем кабинете? Это ты ее туда проводил, Ульрих?

— Никак нет, ваша светлость.

— Тогда как же она туда попала?

— Никто не знает, милорд.

Лорд Лексли нахмурился. Некоторое время он разрывался между куском бифштекса, лежащим перед ним, и странной посетительницей в кабинете, но любопытство — и некоторая обеспокоенность, — все-таки пересилили, и он покинул обеденный зал в сопровождении мажордома и еще пары слуг.

Лорд Лексли вошел в свой кабинет решительным, уверенным шагом. Несмотря на седину в волосах и резкие морщины, избороздившее темное, умное лицо, его походка не утратила былой упругости, и он все так же бодро размахивал правой рукой, заложив левую за отворот камзола.