Keep my heart captive, set me free (ЛП) - "The Queen of Rose". Страница 71

- Это хорошо, что ты заботишься о своих друзьях и хочешь им помочь. Но Джефф был атакован группой Домов. Полностью озлобленных и практически озверевших. Ты ничего не смог бы тогда сделать, поэтому, пожалуйста, пожалуйста, просто вытри слезы и иди теперь к нему, потому что он нуждается в тебе…но никогда не вини себя за то, что не является твоей виной. Хорошо?

Курт смотрел на него в течение нескольких долгих минут, прежде чем всхлипнуть в последний раз и медленно кивнуть. Его Дом применил к нему достаточно своей силы, чтобы заставить его чувствовать себя лучше, сильнее и решительнее. Он почувствовал, что его тело отпустило негатив, накопившийся внутри, и ухватилось за надежду, любовь и свет, которые предложил ему Блейн.

Он наконец-то понял, что значит быть востребованным сабом и насколько это может быть хорошо, насколько это бывает полезным, умиротворяющим и красивым.

- Ты прав, сэр. Спасибо, - уже во второй раз за день Курт назвал так Блейна, и Дом почувствовал, что его грудь распирает от гордости удостоиться подобного обращения.

Чувства, исходящие от его саба, теперь были спокойными, приглушенными и нежными, и он был тем, кто сделал их именно такими. Он был защитником. Он берег то, что принадлежало ему, обеспечивая ему безопасность, и доминирование внутри него струилось и разрасталось, пока он не смог больше дышать.

Он прижался к губам Курта мягко и осторожно в полной гармонии с тем, сколько он мог от него получить, отступив после легкого, словно дуновение, поцелуя.

- В любое время, прекрасный, - прошептал он возле мягких лепестков, прежде чем открыть дверцу машины и дать Курту небольшой толчок.

- А теперь ступай. Он тебя ждет. Я подожду здесь.

Они поговорили об этом и поняли, что было бы лучше, если Блейн подождет снаружи, потому что Стерлинги знали, кем он был, и, учитывая их прошлое, он не имел ни малейшего представления, как они, или если уж на то пошло, Джефф, будут реагировать на то, что частичка их старого мира столкнулась с новым.

- Хорошо. Так что я могу ему сказать? – спросил он, когда уже стоял на полпути из автомобиля, поворачивая голову, чтобы посмотреть на своего Дома глазами, полными надежды, но в то же время умоляющими.

- Ты можешь сказать ему, что попросил об этом. И что я над этим работаю. Я не хочу давать обещаний, которых не смогу сдержать, внушая кому-то ложную надежду, - честно признался он, и его сердце разрывалось от вида удрученного лица своего саба. – Но, Курт, я буду делать все, что в моих силах. И я являюсь Андерсоном, и очень многое мне подвластно, - он дерзко подмигнул, чтобы подбодрить его, и Курт хихикнул, хоть и не так ярко, как обычно, но все же это было лучше, чем слезы. Он полностью вышел из машины, подобрал с пола свою почти что забытую сумку, прежде чем хлопнуть дверью и помахать, нежно простившись с Блейном до того, как направиться к небольшому дому, укрывающему его друга. Его походка была грациозной и томной, заставляя Блейна снова попасться на крючок.

***

Он свернулся под тонким одеялом, уложив голову на комковатую подушку. Рукава его пижамы едва достигали тонких запястий.

Все болело.

Его кожа слишком ему жала, конечности были жесткими и тяжелыми, голова словно наполнилась пеной, а сухие глаза щипало.

Поначалу они не были сухими.

Реки и океаны слез лились из них, замачивая одежду, которую он носил, отчего ему было еще холоднее. Он оплакивал жизнь, которая у него была, прежде чем на него заявили права, друзей, которые любили его, родителей, которые не чувствовали потребности оградить его от всего мира, потому что он был полностью разбит.

Он оплакивал все ночи, на протяжении которых крепко спал, будучи беззаботным, необремененным и не испытывая страха, потому ему нечего было бояться.

Он оплакивал свои прогулки по улице и по коридорам школы, во время которых он никогда не оглядывался, никогда не склонял голову и никогда не вздрагивал от резкого нарушения его спокойствия.

Он оплакивал время, которое проводил за изучением книг, фактов и приемов, которые сделали бы его будущего Дома счастливым и гордым; его Дома, который будет добрым и красивым, и умным, и забавным, и нежным, который бы готовил ему утренний чай и следил, чтобы он тепло одевался, и называл бы его хорошим мальчиком, когда он делал бы его счастливым.

Он оплакивал человека, которого у него никогда не было, чувствуя, что его отнял у него кто-то, кто не должен был обращаться с ним так, как он это делал.

Он плакал потому, что никогда не сможет вернуть его обратно, он слишком устал и был слишком сломлен, чтобы поверить, что он по-настоящему заслуживает того, чтобы вернуть его обратно.

Может быть, они были правы.

Он никогда не слышал о сабах, с которыми обращались так, как с ним, он никогда не слышал о ком-то, кого увезли от его Дома, потому что он считал его бесполезным, непослушным и некрасивым.

Может быть, дело было только в нем.

Может быть, его не любили и не оберегали потому, что в нем не было ничего, что можно было полюбить. В нем не было ничего, что хотелось бы беречь и защищать.

Он привык к тому, что ему становилось так больно, когда он размышлял об этом, но пытаясь улыбаться и кивать, когда люди говорили ему, что он был совсем не прав.

Его это больше не заботило.

Его слезы высохли, и он не думал, что они когда-нибудь скажут это снова.

Они лгали ему.

Он был единственным, с кем было что-то не так.

Никчемный.

- Джефф! – голос заставил его вздрогнуть от его тихого бормотания, и прежде чем он смог подняться и снова сделать вид, что с ним было все в порядке, его тело впервые за последние двадцать четыре часа не ощущало потребности вырвать в ответ на обращение.

Курт был родным, Курт был добрым, Курт был сабом, таким же, как и он, и он никогда не причинит ему боли.

Он почувствовал, что его обнимают и целуют в макушку, когда он не выдержал и разрыдался на груди своего лучшего друга. Удивление прошло через его кожу, когда он ощутил, что мягкие капли снова каскадом струятся по его щекам, и он почувствовал себя легче, свободнее и спокойнее, а голос, обволакивающий его кожу, складывал вместе кривые осколки его души. Это было грубо, и линии швов все еще были видны, а также отсутствовали маленькие кусочки, но его кожа снова ощущалась цельной, голова работала яснее, и он чувствовал, что, возможно, где-то там, среди всех этих обломков, все еще жил он.

- Не говори так снова. Ты не никчемный. Ты мой лучший друг, мой брат. Ты красивый и милый, у тебя удивительный голос, ты рисуешь, как художник, и у тебя самая удивительная улыбка в мире, и я никогда не смогу чувствовать себя хорошо без тебя, и мне так жаль, что меня здесь не было… - Курт раскачивал их взад и вперед и отчаянно пел ему дифирамбы, пока они плакали, и Джефф качал головой, казалось бы, просто извиняясь перед своим другом, но на самом деле он просто отклонял каждый комплимент, которым только что наградил его Курт.