Крепче брони - Толстобров Павел Петрович. Страница 3

Такие мысли занимали командира взвода, когда подходили к хутору Дубовому. Здесь всех командиров вызвали к комбату.

Капитан Суховеев поставил батальону задачу на оборону и тут же распустил всех к своим подразделениям.

По полку был объявлен двухчасовой отдых. Взвод Кочеткова расположился на северо-западном скате высоты 180,9, километрах в двух от Дубового.

Бойцы поснимали оружие, кое-кто даже сбросил сапоги, расстелив под солнцем влажные от пота портянки. В холодок бы! Но вокруг ни одного деревца. Только каменистая почва под ногами, а впереди высокая, крутая гора.

Но отдых есть отдых. Когда пройдены многие десятки километров, он особенно дорог.

Утомленные долгим маршем и жарой, бойцы не думали о пище, но, когда от котелков повеяло духовитым запахом супа, каждый понял, как он проголодался.

Первое ели молча, жадно. Только когда ложки зазвякали о пустые котелки, начали раздаваться шутки.

— Вот заберемся на эту горку и пойдем, пойдем… Узнает фриц, что мы десантники, и давай драпать. Аж до самой неметчины…

— А ты не слыхал такую поговорку: «Не хвались, идучи на рать…»?

— Это не про нас!

— А мне очень хочется побывать в Берлине. Есть дело до самого Гитлера…

— Ого, куда закинул!

— Душа кипит… А родня ему — паршивая собака.

— Миша, когда дойдем до твоей хаты, ты угостишь нас крепкой украинской горилкой. Весь взвод!..

Михаил Степаненко отложил ложку, задумался.

— Так надо ж дойти еще! А дойдем — в обиде не будете. У меня мама такие вареники умеет делать — язык проглотишь.

Кочетков прислушивался к этому балагурству. Ему тоже хотелось вставить словцо, но сдерживался. А про себя думал: «С таким народом воевать можно…»

Над головой продолжала кружить «рама». На нее никто не обращал внимания. Она сопровождала полк от самого Дона и всем порядком надоела.

На второе была пшенная каша с салом. Парни еще больше повеселели.

…Первая мина прилетела, когда они еще не успели разделаться с обедом. Потом вторая, третья… Это было совсем неожиданно, потому что о близости врага вроде бы еще ничего не говорило. Но мины рвались на склоне высоты, поднимали столбы дыма и пыли совсем рядом, а над головами с визгом летели осколки. Послышались крики раненых.

— Ложись! Рассредоточиться! Всем окапываться!

Кочетков пожалел, что не прервал отдых раньше. Успели бы хоть немного зарыться в землю. Кто знал?..

Обстрел между тем становился все интенсивней. Из-за гребня высоты с воем неслись вражеские мины, и казалось, что каждая твоя…

Обстрел прекратился только к вечеру.

Оглушенный близкими разрывами, полузасыпанный землей и мелкими камнями, командир взвода поднялся и, пошатываясь, пошел по участку обороны.

Впору было растеряться. Первая встреча с еще невидимым противником — и столько потерь. Но было не до переживаний.

— Раненых перевязать! Продолжать окапываться!

Решительный голос командира заставил бойцов взять себя в руки. Они усердно заработали лопатами.

Обошел участок обороны, поговорил с бойцами, отдал распоряжения. Пулеметчик младший сержант Павел Бурдин по возрасту самый старший во взводе. Может быть, потому к нему так и тянулись бойцы. А Бурдин, вероятно, чувствовал это и старался держать себя степенно, был рассудительным:

— В землю, в землю, хлопцы, она не подведет.

Десантники настойчиво вгрызались в гору. Но каменистый грунт не особенно поддавался. Наступила глубокая ночь… Василий тоже в поте лица работал лопатой и по себе чувствовал, что люди выбились из сил.

— Кончай работу, перекур!

…Скоро уже утро. Что принесет новый день?

Надо хоть немного поспать. Но не до того. Кочетков достал из полевой сумки блокнот-книжку командира, включил карманный фонарик и начал писать письмо матери.

«Дорогая мама!» — и задумался, о чем писать дальше.

О том, что только прибыв на передовую, они попали под минометный обстрел и многие бойцы взвода вышли из строя? Что мог пострадать и он, Василий? Нет, нет! Мать и без того все время переживает за него…

Василий представил ее: хлопотунья-труженица, которая одна сумела поднять на ноги всех сыновей, и ему захотелось чем-то ободрить ее, сказать ей что-то такое, чтобы она была довольна своим старшим… Но нет, порадовать мать пока нечем. И Кочетков потушил фонарик.

Едва засветился новый день, 16 августа, как немцы начали артиллерийский обстрел. Склон высоты окутался дымом и пылью. Но за ночь гвардейцы сумели окопаться. А прямое попадание снаряда в окоп — редкость.

Вскоре показались и вражеские цепи. Это была первая атака.

…Немцы все ближе и ближе. Они надвигаются с вершины высоты, ведя огонь на ходу. За первой цепью вторая, третья.

От окопа к окопу передается команда взводного:

— Без моего приказа не стрелять!

Вражеские цепи в нескольких десятках метров.

Немцы идут самоуверенно, будто перед ними никого нет.

И наконец:

— По фашистским гадам — огонь!

Рядом с Кочетковым длинными очередями заговорил пулемет. Это Павел Бурдин отводит душу. А стреляет он без промаха. Бурдина дружно поддержали стрелки, автоматчики.

Первая цепь врага стала быстро редеть. Потом смешалась. Вторая по инерции катится вперед. Но вот остановилась и она. Не выдержав уничтожающего огня гвардейцев, враг дрогнул, побежал вспять, бросая оружие и раненых.

Не менее двух взводов было скошено метким огнем.

После отражения первой атаки Василий Кочетков все же решил написать письмо домой — единственное, которое получила мать от своего сына с фронта.

«Дорогая мама! — начал он на новом листе блокнота. — Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо. Сидим в окопах, а фашисты от нас в тридцати метрах. Но обо мне не беспокойся. Биться будем до конца…»

Подумал немного, дописал: «Твой сын Вася». Вырвал листок, привычно свернул его в треугольник и надписал адрес: «Город Беднодемьянск Пензенской области, ул. Коммунальная, д. 13. Кочетковой Евдокии Николаевне».

В этих нескольких строчках — весь Кочетков, готовый отдать свою жизнь за Родину.

Передышка после первой атаки длилась недолго. Неудача только обозлила гитлеровцев. За первой атакой последовала вторая, затем третья. А между ними — интенсивный минометно-артиллерийский обстрел оборонительных позиций гвардейцев. Кочетков едва успевал следить за полем боя и отдавать необходимые приказания, а бойцы — перезаряжать оружие, как снова надо было отражать натиск противника.

Еще не успели остыть стволы пулемета, автоматов и винтовок, как на гребне высоты показались автоматчики. Они были в черном, шли во весь рост.

— Это эсэсовцы, — заметил младший сержант Касьянов.

— Ребята, «психическая»! — крикнул Чирков, поднимаясь над окопом. — Значит, немного осталось этой сволочи, если их в последнюю очередь посылают…

— Ничего, Вася, сомнем и чистокровных… — в тон ему ответил Григорий Штефан. — Узнают гвардейцев-десантников!

Они были удивительно спокойны, эти впервые встретившиеся с врагом ребята. Чумазые от пота, пыли и пороховой гари, они переговаривались о предстоящей встрече с эсэсовцами, как о чем-то обычном.

— Без моей команды огня не открывать! — в который раз слышится приказ командира.

Грозно надвигаются цепи эсэсовцев. Уже слышны отрывистые команды. Гвардейцы поудобней прилаживают оружие. Ждут, не без тревоги поглядывая в сторону командира. Но Кочетков понимает, что сейчас самое главное — выдержка, только она поможет принести победу.

Черные мундиры совсем близко. Самоуверенно надвигаясь с горы, гитлеровцы как бы нависают над окопами гвардейцев, от чего кажутся еще внушительней.

— По гитлеровским гадам — ого-о-онь!

Ливень свинца хлынул на врага. Передние ряды эсэсовцев скошены, в задних — замешательство.

— В контратаку на врага, за Родину — вперед!

Ура-а-а! — Кочетков крикнул и первым выскочил из окопа.

— Ура-а-а-а! — дружно поддержала командира горстка храбрецов и решительным ударом отбросила гитлеровцев.