Мой личный ад (СИ) - Пожидаева Ольга. Страница 49

— Мне плевать, — шмыгнул он носом. — Только ты важна. Я люблю тебя, Оль. Люблю. Всю жизнь любил. Тебя одну, моя девочка-Валькирия.

— Я знаю, знаю, — шептала она, прижимая к груди его поникшую голову. — Я тоже люблю тебя.

— Не оставляй меня. Не уходи, — просил Гриша, цепляясь за нее изо всех сил, словно умоляя вытащить из пропасти, в которую он столько лет падал.

— Я с тобой. С тобой.

Оля взяла Гришино лицо в ладони, сцеловывая соленую влагу с его щек.

— Вместе? Мы вместе? — спросил он, пристально глядя в ее большие красивые глаза.

— Вместе, — кивнула Оля.

Она приникла ртом к его дрожащим губам, подтверждая поцелуем все сказанные до этого слова. Гриша крепко обнял ее, чувствуя, как Валькирия взмахнула крыльями, чтобы унести его вверх. Прочь из адской пропасти, навстречу свободному небу.

Глава 18. Доверять и не бояться

— Тише, тише, родной, — шептала Оля, прижимая к себе трясущегося от сдерживаемых рыданий Гришу.

Ее сердце рвалось на части, и хотелось самой заплакать, что было бы совершенно некстати. Поэтому она лишь крепче обнимала его, покрывая поцелуями мокрое лицо, уговаривая, успокаивая напевным шепотом.

— Перестань. Не надо, малыш. Встань, встань, пожалуйста, — просила Оля, стараясь поднять его с пола. — Нам нельзя здесь быть… могут увидеть…

— Плевать. Мне плевать… Только не уходи, — не слушался Гриша.

— Командир на коленях — это не лучшее начало карьеры, — попыталась пошутить Князева.

— Похер, Оль. Поцелуй меня, пожалуйста.

— Пойдем отсюда, клянусь, я тебя всего зацелую, — пообещала Оля, снова пытаясь встать вместе с ним.

И на этот раз Гриша внял ее мольбам. Он с трудом, но принял вертикальное положение и на ватных ногах последовал за любимой, которая тянула его к дальнему выходу. Балкон был общим для двух залов. В первом все еще продолжался прием, а Оля направилась ко второму, в котором по счастью не было ни души.

Войдя в пустой зал, она с облегчением выдохнула, останавливаясь на полминутки, чтобы расцеловать своего Командира. Гриша все еще дрожал, как осиновый лист, но слезы больше не жгли ему глаза. С каждым поцелуем он успокаивался, проникаясь верой, что Валькирия не оставит его.

— Пойдем, пойдем, — снова поторопила она его, уводя к лестнице в дальнем углу зала.

Они спешно поднялись на второй этаж, где Оля снова одарила его поцелуями и нежными поглаживаниями. Гриша зарылся лицом ей в шею, вдыхая блаженный запах кожи любимой, крепко прижимая ее к себе. И снова Ольга не дала ему лишней минутки для успокоительной нежности, утягивая за собой в темные переходы коридоров огромного дома.

— В левом дальнем крыле никто не бывает, — объяснила она свою поспешность. — Давай спрячемся от всех. Не хочу, чтобы нас видели сейчас.

— Угу, — только и кивнул он, покорно следуя за ней.

Они шли долго, и Оля еще несколько раз останавливалась, чтобы приласкать его, обнять, так как чувствовала новые волны судорог, которые никак не желали оставить Гришино тело в покое. Лишь когда они вошли в пустую комнату, и Ольга закрыла дверь на замок, его немного отпустило. Птицын сел на кровать, склонив голову. Поникший, он сидел, не двигаясь, боялся поднять глаза, боялся показать свою боль и слабость, которую выплеснул одним махом на балконе. Но отчаяние прошло, уступая место стыду и отвращению к самому себе.

Ольга сразу почувствовала перемены в его настроении. Она дала ему минутку для самобичевания, а потом присела рядом, обняла, прижала к себе крепко, чуть раскачивалась, баюкая его, словно младенца.

— Люблю тебя, Гришка. Люблю, — повторяла она, радуясь, что он позволяет ей быть рядом, что не оправдывается, не отказывается от своих слов.

Гриша тихо вздыхал, наслаждаясь ее прикосновениями, которые успокаивали лучше транквилизаторов и трав Стейны. Его дыхание выравнивалось, а в душу начал проливаться благодатью долгожданный покой, перемешанный со счастьем. Измотанный нервами, страхом и болью, он наконец ощущал блаженное бессилие, позволяя Оле усилить этот эффект прикосновениями и поцелуями. Она мягко ласкала губами его кожу. Ее пальчики ослабили галстук, перебирали пуговки на рубашке, чтобы дать рту больше простора для творчества. Гриша чуть откинулся на локтях, издавая стоны вперемешку с мурлыканьем. Он запрокинул голову, почувствовав ее ладонь у себя в брюках. Оля едва ли успела провести по эрекции несколько раз, как Птицын затрясся и у него потемнело в глазах. Он упал на спину, разодранный в клочья внезапным оргазмом.

— А черт, — только и проскулил он, понимая, что это его накрыл полный и необратимый капец.

Было невероятно обидно — вот так вот кончить ей в руку. Но Олю, казалось, это не беспокоило. Напротив, она прилегла рядом, ласково потерлась своим носом о его, чмокнула в губы и спросила:

— Ты как?

— Унижен, раздавлен, сам себе противен, — честно признался Гриша.

Князева только тихо засмеялась. Она дотянулась до тумбочки, на которой стояла коробка влажных салфеток, вытерла руку, передала парочку чистых Грише. Он кое-как протерся, ворча и проклиная свою несдержанность.

— Перестань, — оборвала его Оля. — Не обязательно заниматься сексом, можно просто…

— Как это необязательно? — сверкнул на нее лукавыми глазами Гриша. — Обязательно!

Он опрокинул Ольгу на кровать, навис сверху, любуясь ее улыбкой, которая быстро померкла.

— О чем подумала? — потребовал он ответа.

Князева прикусила губу и подняла руку, чтобы погладить его по щеке.

— Ты делаешь меня такой слабой, — призналась она.

— Кажется, это я только что валялся у тебя в ногах весь в слезах, умоляя не бросать меня.

Гриша знал, что она ответит на это. Однажды он и сам это говорил.

— Ты же знаешь, это твоя сила, Гриш. Я не могу уйти, если ты просишь остаться. Я не могу отказать, если ты хочешь меня. Это сильнее моей гордости, моей обиды, сильнее всего.

— Любовь?

— Да.

— Может быть это хорошо, Оль? Хватит уже бегать друг от друга и самих себя. Вместе мы сильнее всех, родная.

— Сильнее всех, — повторила она, пробуя на вкус новое слово, — вместе.

Гриша склонился, целуя ее губы, которые продолжали шептать: вместе, вместе, вместе.

Они медленно избавляли друг друга от одежды, повторяя старые клятвы, которые наполняли новым смыслом. Поцелуи были слаще меда, а прикосновения как никогда воспламеняли тела и души. Гриша не помнил, как вышло, что Ольга оказалась сверху, но он был не против, наоборот. Ему нравилось смотреть на нее, любоваться своей Валькирией, отдаваться ей целиком и полностью. Он боялся, что не сможет дать ей желаемого так скоро, но физиология, к счастью, не подвела. Он хотел Олю всегда, требовалось лишь пару минут на восстановление сил. Но вспомнив свою нездержанность в прошлом и ее бурное недовольство по этому поводу, Гриша вздрогнул.

— Оль, презервативы, — промямлил он. — Я не взял… даже не подумал, черт! У тебя есть?

— Тссс, — только и протянула она, положив пальчик на его рот.

Оля приподнялась и опустилась, вбирая его в себя. Медленно, очень медленно. Смакуя каждый миллиметр плоти, которая пнаполняла ее.

Гриша задохнулся от ощущений. Он смутно помнил, как это чувствовалось без презерватива. В ту ночь у нее дома он был одержим желанием, почти не помнил себя от перевозбуждения и потребности. Его волновал лишь сам факт, но не процесс, так как разум отказал. Но в этот раз он видел ее, он чувствовал ее и ни на секунду не желал всецело отдаваться безумию страсти. Ему хотелось запомнить этот момент, запечатлеть его в своей душе, сердце и разуме, потому что он был прекрасен, идеален во всех проявлениях.