С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия. Страница 47

— Это замечательно, то есть я не имею в виду, что для тебя замечательно, это для меня замечательно, — я бубнил еще какую-то глупость, а она потешалась надо мной, пока рой крошечных снежинок летал над нашими головами.

Вдруг обеспокоенный девичий голос окликнул ее:

— Мария, ты пришла? — на старых, обсыпавшихся ступеньках дома, стояла, закутавшись в большой платок, совсем юная девушка и встревожено смотрела на нас.

— Да, Аля, я пришла, — отозвалась Мария. — Ты, наверное, меня заждалась? Извини, я задержалась сегодня. Аля, познакомься, это мой… мой старый друг, Иларий. Иларий — это Аля.

— Добрый вечер! — поздоровался я и махнул ей рукой, на что девушка нахмурилась и едва кивнула.

— Ладно, мне пора, — сказал Мария. — Всего доброго тебе, рада была встречи.

— Но мы же еще встретимся, да? — спросил я.

— Конечно, встретимся как-нибудь, — улыбнулась она и быстро пошла к дому.

Впервые за долгие годы я возвращался в свою пустую квартиру со счастливой улыбкой, по-настоящему счастливой.

4.

Через несколько дней, когда пришел выпуск нового журнала, я, не вытерпев, побежал к интернату и, узнав у дворника, что Мария была на работе, попросил его позвать ее. Она очень удивилась, увидев меня, но и не скрывала, что обрадовалась этому неожиданному визиту.

— Как раз проходил мимо вас, журнал получил, только что из типографии, его еще в продаже нет. Подумал, вдруг ты на работе и захочешь почитать, — сказал я.

В нашем коротком разговоре я успел спросить о ее графике работы и поинтересовался, не будет ли она возражать, если я как-нибудь на днях, вечером, составлю ей компанию до дома. Она согласилась, и я в этот же вечер, уйдя пораньше с работы, стоял возле ворот и поджидал ее, а она, заметив меня, побежала на встречу с распахнутой улыбкой.

— Ты знал, что в твоем журнале мое стихотворение? — воскликнула она. — Поверить не могу! Как? Как это случилось, если над ним все потешались?

Мне не хотелось говорить ей, что для этого мне пришлось ступить на тропу войны с самой страшной силой в редакции. Я не хотел, чтобы она думала, что обязана мне, поэтому придумал историю, как непреклонная и суровая женщина, посмевшая обсмеять ее творение, изменила свое мнение, под наплывом внезапных чувств, и решила опубликовать стихотворение.

— Надо же, — поразилась Мария, — а я-то была о ней такого плохого мнения, и столько нехорошего думала про нее. Мне даже теперь стыдно. Надо будет, что ли, отправить ей благодарственное письмо или поздравление с грядущими праздниками.

— О нет, не стоит! Поверь мне, она не читает благодарственные письма и поздравления, так как ее сильно уж смущают теплые слова, поэтому, чтобы не показаться излишне чувствительной, она сразу выбрасывает все письма в мусорную корзину.

С того дня я стал каждый вечер приходить к интернату и провожать Марию домой. В редакции, конечно же, это сразу не осталось не замеченным: я больше не задерживался на работе, из моего кабинета практически перестал валить дым, а мое новое сияющее лицо и новый костюм не давали сомнений, что во всех этих переменах была замешана девушка. Но а я и не пытался скрывать свой глупый, влюбленный вид, потому что впервые жизни был влюблен, по-настоящему влюблен. И это было сродни тому, что за моей спиной выросли крылья, и я махал ими, летая по грязным тротуарам, над хмурыми лицами людей, не замечая никаких проблем, и даже ослепительно улыбался и кланялся мухе Цеце. Я перестал чувствовать себя одиноким и никому не нужным, потому что чувствовал, что я так же был нужен Марии, как и она мне. Мы не говорили друг другу о своих теплых зарождавшихся чувствах, потому что слова были лишними: наши глаза говорили обо всем.

В один из дней я подарил ей светло-зеленый шарфик, который с трепетом выбирал так, как никогда в жизни, и кожаные перчатки из самого дорогого магазина в городе. Но она, увидев подарок, не очень ему обрадовалась, и попросила больше никогда не дарить ей таких дорогих вещей.

— Спасибо, конечно, тебе, — сказала она, — но я бедна и не скрываю это. А эти перчатки, они не для меня. Их должны носить женщины в дорогих шубах и с богатых семей, а не такие как я. Я в них буду чувствовать себя неуютно, и даже не знаю, что с ними делать.

Потом все же она растаяла, будто позволив себе радоваться, и, надев перчатки, не переставала любоваться, как красиво они облегали ее тонкую руку. Но это длилось недолго: какой-то мальчишка из ее интерната, заметив дорогую обновку своей учительницы, украл перчатки. Когда Мария выяснила, кто это сделал, тот сознался, что в тот же день продал их на рынке какой-то толстой женщине, а деньги потратил на развлечения и еду. Она долго расстраивалась и просила больше не дарить ей подарки, но я повел ее на рынок и сказал, чтобы она сама выбрала те перчатки, которые захочет. И она выбрала дешевые варежки из серой шерсти, собственноручно связанные торговкой.

Иногда мы не спешили после работы домой, а задерживались: просто бродили по вечерним улицам города, заглядывая в самые маленькие переулки, находя каждый раз что-то новое и интересное в них. Мы наслаждались общением друг с другом и больше не упоминали о событиях, с которыми столкнулись в детстве, не упоминали ничего из того, что могло навеять грустные мысли и воспоминания. Мы просто тихо и осторожно, по крупице, принимали чувства, которые переживали в настоящем, словно боялись их спугнуть, как стаю чудных птиц. Нам было радостно за моменты нашего счастья и одновременно страшно, что такое внезапное и уже не ожидаемое нами счастье, может исчезнуть.

Мария не могла надолго задерживаться, она позволяла себе прогулку на час или два, и потом спешила домой, ведь там ее ждала Аля. Они жили вдвоем в маленькой квартире, доставшейся им от двоюродной прабабушки Али, которая умерла несколько лет назад. Мария сняла там комнату, когда женщина еще была жива, а Але на тот момент было девять лет. Девочка осталась сиротой в пять лет, когда ее мать внезапно умерла от тяжелой работы на фабрике, а отца она никогда не знала, он пропал еще до ее рождения. Когда появилась Мария, пожилая женщина с облегчением вздохнула: она уже была слишком старой и понимала, что долго не проживет, а о девочке некому было больше позаботиться. Так, в лице Марии, женщина получила поддержку и облегчение быта, а Аля — мать, сестру и подругу.

В один из выходных дней Мария пригласила меня на обед, чтобы я поближе познакомился с Алей. Я принес фрукты, десерт и небольшой подарок для девочки — брошку в виде стрекозы: мне почему-то показалось, что девочкам должны нравиться такие вещи, но ей, по всей видимости, ни брошка, ни я сам отчего-то не понравились. За столом Аля сидела, поджав губы, и бесцеремонно разглядывала меня, показывая всем видом, что ей неприятно мое общество.

— Кем вы работаете? — спросила она, лениво размазывая жидкое картофельное пюре по тарелке.

— Я работаю в редакции.

— Значит, вы журналист и пишите статьи?

— Да, пишу, но это не основная моя работа. В основном я редактирую их, принимаю решение о публикациях и вожусь с массой бумаг, иногда зарываясь в них, как медведь, уходящий в спячку, — я попытался пошутить, но она и бровью не повела.

— Значит, вы редактор? — спросила она, чем сбила меня с толку, ведь я еще не говорил Марии, какую занимаю должность.

— Эм…да. Я редактор.

— Вы главный редактор?

— Да, я главный редактор, — пришлось сознаться мне, и Мария сначала многозначительно посмотрела на меня, а потом перевела сердитый взгляд на Алю.

— И сколько зарабатывает главный редактор?

— Аля! — шикнула на нее Мария, — это неприличный вопрос.

— А что в нем неприличного? Вы же, как я понимаю, встречаетесь? И если уж дошло до такого дела, то нужно узнать о человеке все. Не правда ли, Мария? — они посмотрели друг на друга с выражением, понятным только им одним.

— Нет, все нормально, — поспешил я сгладить ситуацию, — это обычный вопрос. Я зарабатываю достаточно, чтобы хорошо обеспечивать себя и свою семью, если бы она у меня была.