Импульс (СИ) - "Inside". Страница 127

На светло-голубых экранах негатоскопов расцветают снимки: КТ, МРТ, ДСЦА, ЭЭГ. Эмили, чуть подождав, отчетливо произносит:

— Однокамерная, на средней мозговой. ЭЭГ сделали три часа назад, выявили спазм, затем начался припадок. До этого были жалобы на гемипарез в левой руке и нарушение зрения. Поставили гипертонический криз и мигрень…

— Кто поставил? — прерывает ее Кларк, разглядывая снимки.

— Э-э-э… — Эмили роется в памяти. — У нас в неврологии ее наблюдал доктор Хиггинс, а затем ее перевели на Пауэлла, потому что…

— Ясно. Дальше?

— По шкале Глазго ей поставили тройку, а затем добавили балл из-за спутанности речи, — продолжает Эмили. — МРТ увидела четыре сантиметра, но на КТ она стала больше. Поэтому…

— Поэтому мы здесь. Я поняла, Джонсон.

— Простите, но я не это хотела сказать. — Эмили опускает взгляд. — Ее назначали на повторную КТ с подозрением на неисправность аппарата, но повторный припадок застал ее прямо во время проведения, и ее доставили сюда.

— То есть, — Кларк поворачивается к ней, — мы не знаем точный размер?

Медсестра качает головой.

Кларк молча становится за свое рабочее место, подводит окуляры микроскопа. Вспыхивает свет — яркий, холодный, и тени по углам испуганно вспархивают, исчезая.

«Лейку» нейрохирург не настраивает, даже не калибрует, и от этого у Эмили холодок бежит по спине: на ее памяти это первая операция из всех, в которой Кларк не трогает свой любимый аппарат.

Старательно отгоняя плохие мысли, Эмили подает ей первый инструмент. Проверка контактов, короткое «начинаем» — и Лорейн с головой погружается в работу.

Медсестра никогда не видела, чтобы Кларк делала трепанацию. На единственной операции без Гилмора это делал Хармон, а сейчас прямо перед ней нейрохирург своими тонкими паучьими пальцами держит огромный электронный коловорот, весящий никак не меньше килограмма, и бесстрастно выпиливает четыре отверстия таким жестом, словно собирается вешать картину.

У Эмили все усилено вдвое: ее темп работы, ее реакция, ее обязанности. Как в какой-нибудь компьютерной игре, когда ловишь бонус. Вот только там можно сохраниться и начать сначала, здесь же нет никаких вариантов — только крошечное поле действия и ровное дыхание Кларк.

Меняются сверла, ставятся лезвия для пил. Костный порошок летит в стороны, Эмили едва успевает сушить пространство, смахивая пыль. Лорейн словно бежит наперегонки со смертью: все настолько стремительно, резко и быстро, что медсестра превращается в один сплошной ряд действий.

Оборудование жужжит, вибрирует и шипит, Кларк все еще не говорит ни слова, Эмили наскоро меняет кюветки и видит, как нейрохирург кусает маску изнутри. Сжимает ткань зубами, впиваясь до их отпечатков, сосредоточенно прищуривается, вскрывая твердую мозговую оболочку. Расслабляется на секунду только тогда, когда Эмили сбрасывает сверла в специальный контейнер: этап трепанации завершен.

— Сейчас я выделю мозг, — говорит Кларк. — Затем подниму, доберусь до аневризмы и выключу ее. После этого мы закроем рану и закончим.

Эмили коротко кивает: то, что Лорейн озвучивает последовательность своих действий, помогает ей выстроить собственную цепочку в голове.

Медсестра бросает взгляд вниз, и на секунду у нее перехватывает дыхание: с ее стороны на желтовато-белый человеческий мозг открывается удивительный вид. Когда за столом четверо, все, что ей остается, это глядеть на экраны, но сейчас, стоя бок о бок с Кларк, она впервые видит все это вживую.

Шаг за шагом Кларк потихоньку приподнимает мозг нейрохирургическими шпателями, обнажая переплетения мозговой оболочки. Как тонкая паутинка, отстраненно думает Эмили, подавая хирургические ножницы. Два движения — и Лорейн свободно отодвигает доли мозга, открывая доступ к аневризме.

На экране виднеются артериолы — иссиня-фиолетовые сосуды, ведущие к капиллярам. Кларк двигается осторожно, старается не задеть их. Эмили знает: сейчас риск повредить кровеносные сосуды и нарушить нормальное кровоснабжение мозга слишком высок, чтобы делать все быстро.

— Большая, — говорит Кларк, не отрываясь от «Лейки». — Просто гигантская.

Эмили видит артерию — светло-розовую, с мелкими белыми отложениями. Справа от нее большой, надутый кровью шар, занимающий половину изображения.

— Надо вскрывать? — тихонечко спрашивает Эмили и сразу же испуганно замолкает: нельзя, нельзя лезть под руку к хирургу, сколько раз ей говорили!

Но Кларк неожиданно миролюбиво отвечает:

— Да. Сейчас зажму, вскрою и почищу.

Эмили заправляет «Микрон» чистой насадкой, готовит ультразвуковой дренаж, переводит аппарат в режим готовности. Кларк едва слышно щелкает двумя клипсами, останавливая кровоток в артерии, — из светло-розовой та на глазах становится белоснежной.

Аневризма похожа на бусину — набухшая, блестящая, крепящаяся к нити-артерии. Кларк осторожно трогает ее инструментом, проверяя плотность, и по тонким серебряным ответвлениям бесцветными каплями скользит спинномозговая жидкость.

Чистейшее вещество.

Проходит минута или две, прежде чем Кларк глубоко вдыхает и тянет руку к медсестре. Эмили готовит первый зажим — стандартный, не больше полутора сантиметров. Две тонкие пластинчатые пружинки, соединенные с двух концов.

Маленькая вещь, мелькает в голове мысль, которая спасает жизни.

Кларк медлит. Колеблется, дренажем собирает остатки плазмы вокруг, но к артерии не прикасается. Хмурится, закусывает маску зубами, а потом и вовсе убирает ногу с педали.

— Что-то не так?..

Эмили ничего не замечает: для нее, не знающей тонкостей, все остается таким же, как и было. Пульсирующий мешок, наполненный тромбами, все еще прикреплен к артерии. Ничего не меняется.

Только Кларк.

— Не знаю. — Лорейн щелкает кнопкой «Лейки», увеличивая масштаб.

Как просто, думает Эмили. «Не знаю» от врача звучит страшнее любых других слов. Словно внутренний храм пошатнулся, обрушился на головы. Засыпал камнем, прошелся острой крошкой по голой коже. Страшно.

— Мне не нравится это. — Кларк долго смотрит в микроскоп.

— Думаешь, они напутали? — шепотом спрашивает Эмили, от напряжения сбиваясь на «ты».

— Нет. Это же аневризма, а не киста. Тут тяжело ошибиться. Разве что с размером. — Лорейн едва заметно качает головой. — Я просто… Просто…

Эмили не может ее трогать. Не может касаться своего хирурга, кем бы он ни был. Матерью, отцом, другом, любовником. Она просто не может: устав запрещает, правила стерильности кричат на нем большими буквами. Есть установки, которые нельзя нарушать.

Не прикасаться.

Никогда.

Но она делает это, отложив зажим в сторону. Просто кладет его обратно и белыми пальцами в перчатках касается локтя Кларк.

Ободряюще.

Нежно.

Заботливо.

И Лорейн вдруг улыбается. Эмили не может это видеть, только чувствовать, как сминается ткань маски, но медсестра готова поклясться, что эта улыбка искренняя. Настоящая.

Артериальная кровь из внезапно разорвавшейся аневризмы фонтаном бьет вверх, превращая трепанированно-половинчатый череп в кровавое цунами. Мозг набухает на глазах, экранное пространство становится черным. Значит, в окулярах «Лейки» Кларк тоже ничего толком не видит.

Обе реагируют мгновенно: Эмили подает «Микрон», Лорейн пытается запаять место разрыва, но кровь поступает слишком быстро.

Чересчур.

Эмили знает: больше четверти крови, перекачиваемой сердцем, поступает в мозг, и если сейчас нейрохирург не остановит кровотечение, то случится страшное.

— Три кубика циклоаксона! — кричит Кларк, подставляя широкий дренаж.

Антибиотик прокалывает оболочку, входит в мягкие ткани, впрыскивается прозрачной жидкостью. Следующий за ним звук лопнувшей артерии Эмили слышит так, словно та рвется у нее над ухом.

Алые капли — крошечные, едва заметные — искрами падают на одежду Кларк, попадают на стерильные простыни, россыпью рубинов застывают на костюме медсестры.

Лорейн командует: здесь дренаж, сюда зажим; на несколько секунд очищает внутреннюю поверхность от крови, находит разрыв артерии. Эмили едва успевает подавать гемостазные пластины: Кларк поочередно «выключает» всю систему кровоснабжения мозга, пытаясь сохранить больше драгоценной жидкости в организме. Проходит минут двадцать, прежде чем нейрохирург перекрывает бьющую фонтаном кровь.