Импульс (СИ) - "Inside". Страница 84

На ней шпильки — невероятно высокие, острые и тонкие, лаковые, черные, почти вызывающие — и шелестящая красная юбка с объемными складками.

Будто специально выставляет одну ногу вперед, отчего та кажется еще длиннее; отодвигает юбку, пробегается по коже подушечками пальцев, поправляет широкую резинку чулок.

Эмили не сводит с нее глаз.

— Поспи еще, — вдруг говорит Кларк, одним движением надевая белую футболку. — И закрой плотно дверь, когда будешь уходить. Я закончу к двум. — Она поднимается, одергивает одежду, бросает на себя взгляд в зеркало, убеждается, что все идеально. — Встретимся в три внизу.

Эмили откидывается на подушку, любуется: высокая, грациозная Лорейн прикрепляет к низу футболки бейджик, снимает телефон с док-станции, строчит кому-то СМС.

— Ты очень красивая. — Эмили произносит это едва слышно, но Лорейн улавливает суть, улыбается, бросает на нее взгляд из-под длинных черных ресниц.

Шепчет:

— Спасибо.

В дверь стучат — настойчиво, громко, а потом мужской низкий голос недовольно спрашивает:

— Ну где ты там?

Эмили сразу же узнает Райли, накрывается одеялом с головой, словно это может спасти (будто он сейчас материализуется прямо над ней), тяжело дышит, пугается; Кларк усмехается.

— Не бойся. Не зайдет, — тихо говорит она.

Эмили страшно: не потому, что ее увидят в таком виде, нет, а потому, что узнают, с кем она проводит вторую ночь подряд. Она боится реакции Кларк: та ее выгонит? Скажет, что ничего не знает? Придумает отговорку или подтвердит факт, что теперь они вместе?..

Сжимает зубы: не подтвердит. Знает, что так только в сказках, на деле такое нужно скрывать, отделять работу и личную жизнь, как делают все взрослые. Правда, она не знает ни одной такой истории с хэппи-эндом.

Наверное, Кларк это чувствует — подходит, наклоняется, целует в уголок губ. Оставляет на ее коже невесомый горький запах своих любимых духов, нежно-лиловый отпечаток помады на коже.

Лорейн выходит — спешно, быстро, ничего не говоря. На туалетном столике лежит черный прямоугольник толстого ежедневника — сквозь исписанные страницы виднеются десятки голубых закладок.

— Стой, ты забыла!.. — Эмили подскакивает с кровати, но дверь уже захлопнулась.

Все, что повисает в воздухе, это удаляющийся стук каблуков и негромкий бас Гилмора, сетующего на то, что он проспал завтрак.

Эмили остается одна.

В воздухе висят пылинки, пахнет горькими травами, сладковатой пудрой и теплой, уютной ночью. Она и не помнит, чтобы выпускала Кларк из объятий, наверное, поэтому так ноет спина: спать в одной позе оказывается трудно.

На кровати рядом лежит футболка — аккуратно сложенная в черный прямоугольник, с яркой надписью и длинными рукавами. Подумать только — Кларк спит не в кружевных ночных сорочках.

Улыбка не сходит с губ Эмили, когда она лениво поднимается, набрасывает на плечи банный халат с логотипом отеля, просовывает ноги в мягкие тапочки и, зевая, направляется в ванную.

Пока Кларк нет, она успеет выполнить хотя бы четверть своего плана. А после обеда они проведут время вместе.

Но черный ежедневник все еще лежит на столике, словно испытывая ее на прочность.

О, нет. Ты же помнишь, что было в прошлый раз, глупая Эмили. Ты залезла туда, куда тебя не звали, увидела то, что не должна была видеть. И до сих пор об этом никому не сказала.

Ты что, хочешь повторить?

Эмили чистит зубы, Эмили принимает душ, Эмили ходит кругами. Все ее внимание сосредоточено на черной записной книжке, и никакое самовнушение, что внутри нет ничего кроме работы, не спасает.

Она касается пальцами черной кожаной обложки, открывает и сразу же закрывает: глупая, глупая Эмили, неужели ты снова, неужели ты опять?..

Это ведь просто блокнот.

Она сама его оставила.

Был бы так важен — не забыла бы. Да?

Ведь не забыла бы?..

Что будет, если она просто посмотрит одним глазком? Она ведь никуда не лезет. Даже не раскрывает коробки, не достает тайны. Просто заглянет внутрь. Узнает, чем живет такая женщина, как доктор Кларк.

Эмили собирает мокрые волосы в пучок, влезает в футболку и джинсы, забирается с ногами на кресло в кабинете. Теперь, если вдруг Кларк решит вернуться, то она увидит и сможет быстро положить ежедневник в ящик.

Еще не поздно прекратить. Вернуть его на место, закрыть дверь и уйти гулять по рынку или центральной площади.

Положи его на место, глупенькая Эмили.

Потому что там нет солнца.

Она откидывает тяжелую толстую обложку, вглядывается в неаккуратный круглый почерк нейрохирурга.

Делает глубокий вдох.

И ничего. Даты, числа, номера операционных, несколько имен. Записная книжка ведется с середины лета — Эмили знает, что тогда были открыты новые палаты, выделенные восклицательными знаками в записях.

Цифры сменяются буквами — знаменитые кларковские A, B и C мелькают на страницах все чаще. Ближе к сентябрю появляются закладки — синие стикеры, крепящиеся на уголки, — и места с короткими приписками: ужин с Рэем, обед с Чарли, консультации, клиника, дежурства…

Обыденность. Наверное, у Кларк тоже есть своя рутина — все дни как один похожи друг на друга: операции, собрания и Чарли.

В октябре закладки пропадают. Исчезают, словно нет никаких важных событий, — но вместо них появляются восклицательные знаки. Никаких пометок или указаний. Линия и точка.

Седьмое октября.

Кларк очень просил перевести тебя в неврологию, у них там кто-то так и не вышел после болезни.

Эмили скользит взглядом по цифрам, восстанавливает картину: пятого привезли трех пациентов, седьмого ее перевели, тринадцатого она должна была сдать экзамен, но не сдала.

Ты не можешь меня игнорировать.

Пятнадцатого ее вернули.

У Эмили дрожат руки. Все числа, все даты, связанные с ней, выделены восклицательным знаком: порез на руке, ужин в «Blind Beggar», первый поцелуй, даже позавчерашняя ночь. Словно Кларк отслеживает ее путь, ходит по пятам, наблюдает.

В висках пульсом бьется кровь, когда она переворачивает страницу.

Давайте назовем этих пациентов X, Y и Z.

Кларк действительно дала им буквенные прозвища. Бумажные пометки, несложные обозначения. Но своя память подводит, поэтому под столбцами короткие и лаконичные диагнозы: каждый — разного цвета ручкой, написанный на бегу или на коленке, в разное время.

Ничего нового Эмили не узнает — разве что не может разобрать некоторые слова на латыни и множество вопросительных знаков, перекрывающих страницы.

И номера палат.

Эмили жмурится, силясь вспомнить: она знает всю неврологию, но что за дополнительные цифры и буквы в конце — догадаться не может.

Никаких имен нет, но медсестра чувствует, доверяет своей интуиции: Кларк знает, как их зовут. Не может не знать — они ведь гости на ее свадьбе, наверняка она рассылала им приглашения.

Ненавидит себя за то, что делает, но достает телефон и фотографирует разворот. Знает: пригодится. Не сейчас, так потом.

Закусывает губы так сильно, что рот взрывается болью, наполняется жидким металлом. Заслужила. Опять полезла не в свое дело. Глупая Эмили.

Кладет ежедневник на место, почти плачет: уже дважды обманула Кларк. Дважды сделала что-то исподтишка, словно специально вынюхивала самое страшное. Неудачный брак и рабочие тайны. Хуже уже некуда.

У себя в номере она долго сидит на кровати, смотрит в одну точку, мнет одеяло пальцами. Ее тошнит от самой себя. Взять бы да вырезать свою черноту, вырвать Кларк из конференции, упасть на колени, зарыдать, покаяться.

Брось меня, уйди, растопчи, потому что я этого заслуживаю.

Но она уже влезла. Вляпалась по самое не хочу. Стоит по колено в грязи и улыбается, радуется, что втянулась туда, куда нельзя было. Вот-вот — и будет истерика. Сумасшедшая, безумная Эмили.

Достает свой «Молескин», пишет все, что помнит: годы зубрежки в университете не проходят даром — любой поставленный диагноз отскакивает от зубов. Сортирует информацию, пальцы сводит от количества написанного, но держится, дописывает. Нужно разобраться.