Тварь у порога (Сборник рассказов ужасов) - Лавкрафт Говард Филлипс. Страница 38

Были среди них и крупные прозрачные, похожие на гигантские хвощи растения, чьи бамбукоподобные стебли взметались на невероятную высоту. Были там и другие растения вроде причудливых темно-зеленых кустов и похожих на хвойные деревьев. Зато цветы в садах были неестественно маленькие, невзрачные и совершенно незнакомых мне видов, произраставшие на геометрически правильных клумбах и в промежутках между более крупными посадками.

На некоторых террасах и в садах на крышах зданий встречались более крупные и яркие цветы почти угрожающих очертаний и наводящие на мысль о явно селекционном происхождении. Повсюду пестрели грибы самых невероятных размеров, форм и расцветок, которые образовывали замысловатые узоры и явно свидетельствовали о наличии неизвестной мне, но хорошо укоренившейся садоводческой традиции. В белее обширных садах на поверхности земли, похоже, предпринимались попытки сохранить естественную беспорядочность растительного мира, тогда как на крышах преобладали упорядоченность и фигурная стрижка.

Небо было почти всегда затянуто дождевыми облаками и время от времени мне доводилось наблюдать поистине ошеломляющие ливни. Изредка, правда, проглядывали солнце — казавшееся неестественно крупным, — или луна, в очертаниях которой присутствовало что-то необычное, хотя я так и не смог понять, что именно. Когда ночное небо полностью освобождалось от облаков — а такое случалось крайне ред-ко, — я мог наблюдать почти незнакомые мне созвездия. В некоторых из них угадывалось определенное сходство с «земными» звездами, а по расположению отдельных известных мне групп можно было предположить, что я нахожусь где-то в южном полушарии возле тропика Козерога.

Линия горизонта всегда оставалась едва различимой из-за застилавшей ее дымки, но я все же мог разглядеть громадные заросли папоротникоподобных деревьев, фантастическая листва которых дразняще подрагивала на фоне перемещающихся пластов полупрозрачного вдали воздуха. Временами на небе можно было заметить какое-то движение, но я со своим зрением не разглядел ничего конкретного.

К августу 1914 года у меня появились нерегулярные видения какого-то плавания или скольжения над городом и прилегающими к нему участками местности. Я видел бесконечные дороги, которые рассекали леса, заросшие грозного вида деревьями с крапчатыми, гофрированными и ребристыми стволами. Дороги эти явно тянулись к другим городам, столь же диковинным, наверное, как и тот, образ которого неотступно преследовал меня по ночам.

В прогалинах между деревьями, где постоянно царил полумрак, я различал чудовищные конструкции, сложенные из черного или переливчатого камня, а по длинным гатям пересекая мрачные и темные болота, практически ничего не мог разглядеть за их сырой, буйной растительностью.

Однажды мне довелось увидеть казавшуюся безграничной пустынную зону — она была завалена многовековыми базальтовыми развалинами, скорее всего оставшимися от строений, аналогичных тем глухим почти цилиндрическим башням, которые я наблюдал в околдовавшем меня городе.

И также один раз я увидел тамошнее море — безбрежное, покрытое паром пространство, простиравшееся за колоссальными каменными волноломами, сплошь усеивавшими береговую линию города. Изредка над водой проносилась какая-то тень, а ее поверхность словно покрывалась бороздами от недоступных взору и чуть жутковатых завихрений и течений.

Как я уже писал, все эти дикие сновидения отнюдь не сразу приобрели свою устрашающую отчетливость. Более того, если разобраться, то некоторым людям грезились подчас и более жуткие вещи — картины, словно немыслимым образом сложенные из несочетающихся друг с другом фрагментов повседневной жизни, зарисовок, прочитанных или услышанных сюжетов, сплетенных по невообразимой фантазии сна в самые невообразимые сюжеты.

Некоторое время я воспринимал все эти видения как нечто вполне естественное, хотя в прошлом отнюдь не замечал, чтобы мне снились какие-то особенно экстравагантные сны. Я подозревал, что многие из этих аномальных видений имели под собой самые что ни на есть банальные причины, причем настолько разнообразные, что их невозможно даже перечислить; в других явно отражалось содержание прочитанных мною некогда книг, в том числе и тех, где описывалась растительность, покрывавшая нашу планету около ста пятидесяти миллионов лет назад — в пермский и триасовый периоды.

Через несколько месяцев, однако, во всех этих картинах со все нарастающей силой стал проступать элемент кошмара. При этом мои сны стали более походить на некие псевдовоспоминания, сопровождающиеся усиливающимися расстройствами абстрактною характера — ощущением блокирования памяти, странными временными сдвигами, выматывающим душу осознанием былого вмешательства в мои поступки «побочной» личности, а позднее и необъяснимым отвращением, которое я стал питать к своему собственному телу и личности в целом.

По мере того как в сновидения стали проникать более конкретные детали, их кошмарность возросла тысячекратно, и к октябрю 1915 года я понял, что надо что-то делать. Именно тогда я приступил к интенсивному изучению аналогичных случаев амнезии и последовавших за нею видений, поскольку чувствовал, что смогу таким путем хотя бы попытаться прояснить сущность своей проблемы и очистить ее от гнетущих эмоциональных наслоений.

Однако, как я уже отмечал, результат поначалу оказался прямо противоположным. Меня крайне встревожило то обстоятельство, что мои сны едва ли не дублировали видения других людей, тем более, что в некоторых случаях речь шла об очень давних свидетельствах, полностью исключавших возможность наличия у пациентов каких-либо познаний в области геологии, и уж конечно по части ландшафтов доисторических времен.

Более того, во многих отмеченных мною случаях появлялись поистине потрясающие детали, связанные с видениями массивных зданий, громадных садов и тому подобного. Разумеется, детали были крайне размыты и малоопределенны, но то, на что намекали или о чем прямо утверждали некоторые мои «коллеги по несчастью», определенно имело привкус безумия или явной инфернальности. Хуже всего было то, что мои собственные псевдовоспоминания словно распахнули двери перед еще более дикими видениями грядущих откровений. И все же, даже несмотря на подобные эксцессы, большинство врачей находило мои исследования вполне приемлемыми и даже целесообразными.

Я достаточно систематично занимался дальнейшим самообразованием. В 1917–1918 годах я прослушал спецкурс психологии в своем родном Мискатонском университете, а параллельно, с завидным постоянством изучал труды по медицине, истории и антропологии. Наряду с этим я активно посещал самые отдаленные библиотеки и в конце концов добрался даже до так называемого запретного знания, поскольку, как мне сообщили очевидцы моею поведения во время болезни, именно к нему моя «побочная» личность проявляла особо повышенный интерес.

Я повторно просмотрел книги, которые уже держал — сам того не подозревая — в своих руках в период заболевания, и меня крайне встревожило то обстоятельство, что на их полях явно моей рукой были сделаны многочисленные пометки и даже поправки к отдельным фразам и ид соматическим выражениям, которые при повторном просмотре представлялись мне начисто лишенными какого-либо смысла.

Подобные ремарки, как правило, делались на языке соответствующей книги, причем было заметно, что автор их свободно владел всеми этими языками, разве что в некоторых его замечаниях ощущался некоторый академизм. Между тем одна из пометок, сделанная на полях упоминавшейся выше книги фон Юнзта, была совершенно иного рода. Она состояла из странных извилистых иероглифов, исполненных теми же чернилами, что и надписи по-немецки, но при этом не имела ни малейшего сходства с человеческой письменностью. Эти закорючки более походили на те надписи, которые я постоянно встречал в своих сновидениях, и смысл которых, как мне иногда казалось, я знал или вот-вот должен был вспомнить.

В довершение моего крайнего замешательства библиотекари в один голос уверяли меня, что если основываться на их учетах и записях в книжных формулярах, то сделать эти пометки и поправки мог только я — находясь, как я полагал, под контролем своей «побочной» личности. И это несмотря на то, что я никогда не знал трех из использованных автором пометок языков!