Синдром отторжения - Воронков Василий Владимирович. Страница 27

Но я не хотел извиняться за поцелуй. Я хотел ее поцеловать.

– Так о чем же ты собирался поговорить?

Лида оставила в покое сумочку.

– О нас, – сказал я так тихо, как если бы не хотел, чтобы она меня услышала.

– Что? Здесь шумно. Может… Знаешь, вообще перемена сейчас небольшая, а я…

– Ты торопишься, – подсказал я.

– Да, но… – Лида вновь схватилась за ремешок сумки. – Мне кажется, я где-то оставила проектор голограмм. Знаешь, куб такой. Может, в столовой или предыдущей поточной.

Я оживился.

– Сходить с тобой?

– Да. То есть нет, – Лида рассмеялась. – И туда, и туда мы сходить не успеем. В столовую я уж сама как-нибудь, а ты посмотри в поточке, где была предыдущая лекция, хорошо? Если найдешь, позвони мне. Перед следующей лекцией или после пересечемся.

– Проектор голограмм, – повторил я.

– Да. Ты его помнишь.

Мы вместе спустились на лифте, и Лида, взмахнув на прощание рукой, – так, словно мы расставались на много дней, – вышла в промерзлый осенний сквер.

В поточной никого не было.

Поднимающиеся друг за другом, точно в амфитеатре, ряды уныло-серых пластиковых парт выглядели, как после эвакуации из-за пожарной тревоги, которая замолкла только теперь, обнажив давящую тишину вокруг. На партах стояли банки из-под газировки, валялись смятые целлофановые пакеты, кто-то даже забыл на втором ряду сумку. Я прошелся мимо учительского стола, окруженного четырьмя колоннами проекторов, и суазор в кармане встревоженно завибрировал, предупреждая о чем-то.

«Третий или четвертый ряд сверху, – написала Лида. – Ближе к окну».

Я улыбнулся. Четвертый ряд, второе место от окна. У нас была лекция по естествознанию. Лида тогда сидела одна, в окружении пустых стульев. Я смотрел на нее всю пару и хотел подождать в перерыве, но она вышла раньше меня и тут же растворилась в нетерпеливой толпе студентов, которая так упорно ломилась к выходу из здания, словно от этого зависела жизнь.

Я поднялся на четвертый ряд.

До начала следующей лекции оставалось минут пятнадцать. Обычно в это время в аудиториях уже собирались студенты – раскладывали вещи, читали сообщения в сети, – но тогда я был совершенно один. Не слышалось даже голосов из коридора. Мелькнула мысль, что лежащий в кармане суазор – это единственная вещь, хоть как-то связывающая меня с окружающим миром.

Я развернул суазор и быстро набрал сообщение:

«Хорошо. Смотрю».

Четвертый ряд, второе место от окна. На столе Лиды не было ни пустых банок, ни обверток от низкокалорийных батончиков из буфета. Я сел на ее место и осмотрелся. Электронные шторы на окнах не работали, и на шероховатой, как застывшая пена, поверхности стола вытягивались ровные солнечные тени. На естествознании я сидел на самом последнем ряду, у противоположной стены, и Лида, наверное, могла меня видеть, хотя мы ни разу не встречались глазами. Она все время смотрела в окно или вниз, на профессора, который деловито расхаживал вокруг проекторов, разминая затекшие ноги.

Где же он может быть?

Я осмотрел соседние места, но не нашел ничего, кроме смятой коробки из-под бисквитов. В поточной не убирали, а значит, куб не должны были забрать.

Я заглянул под парту.

Там тоже ничего не оказалось – даже привычного уже мусора, оставленного студентами. Но я не собирался сдаваться. Я залез под парту и осмотрел соседние места. Руки покрылись колкой, похожей на стеклянную крошку пылью, но я упорно искал.

Устав, я расселся, сгорбившись, в полумраке под партой – как будто прятался от лектора, который вот-вот должен зайти в поточную.

Решив выбраться, я слишком резко приподнялся на руках, стукнулся головой о столешницу и осел на пол, потирая ушибленный затылок. В ту же секунду послышался грохот – я задел за что-то ногой, и непонятный предмет полетел вниз по рядам, проскакивая между партами, прямиком к широкому лекторскому столу.

Я сбежал по лестнице, преследуя невидимый куб, и застыл в нерешительности, как только соскочил с последней ступеньки. Куба нигде не было. Побродив кругами вокруг стола, я наконец догадался заглянуть под один из голографических проекторов.

Там что-то лежало.

Темный предмет застрял под проектором, однако проем под этим устройством был таким узким, что у меня получилось просунуть туда руку лишь по локоть и до куба я никак не доставал.

До начала лекции оставалась еще пара минут, и, хотя поточная по-прежнему пустовала, нужно было что-то решать. И тогда я вспомнил о суазоре.

Я вытащил суазор из кармана и попытался свернуть в трубу. Суазор явно не был рассчитан на подобные трансформации и поддавался с трудом. Я даже думал, что он может переломиться на две части. Однако, издав тонкое электрическое потрескивание, суазор все-таки принял требуемую форму, и по его экрану поплыли радужные круги. Вышел длинный и тонкий рулон, который я засунул под проектор.

Внезапно суазор раздраженно завибрировал, я вздрогнул и выронил его из руки. По свернутому в трубу экрану проходили частые судорожные разряды.

Я развернул суазор.

Открылась страница соцветия, которую застилали красные и желтые пятна. С мелодичным звоном всплыло облачко мгновенного сообщения, и я прочитал:

«Все. Нашла».

73

Я решился всерьез поговорить с Лидой только за день до начала зачетов. Я не стал полагаться на ненадежность случая и сам написал ей утром, еще до первой лекции, что нам надо встретиться и обсудить происходящее.

Ответила она после обеда.

Я возвращался с Виктором в главное здание. Тогда резко похолодало, с утра выпал первый снег, голые ветви облетевших деревьев в сквере покрылись инеем, как блестящим искусственным крахмалом, а я по привычке надел только короткую осеннюю куртку и дрожал всякий раз, когда навстречу нам дул ледяной ветер.

– Я тебе уже говорил, что в этом году по нейроинтерфейсу задание решили поменять? – спросил Виктор. – В самый последний момент всё перевернули, усложнить решили, гады.

– Говорил, – ответил я, засовывая руки поглубже в карманы куртки.

– Что думаешь делать?

Я пожал плечами.

Виктор перед каждым экзаменом и зачетом проводил настоящее расследование, пытаясь выведать у старшекурсников билеты, хотя это ему не слишком помогало, и его средний балл всегда был немногим выше проходного. Один неудачный зачет, несчастливый билет или ещё какая-нибудь досадная случайность – и он вполне мог попасть в список на исключение.

– Вроде у меня все хорошо с нейроинтерфейсом, – сказал я. – Что такого сложного они там могут ввернуть? Мы за первое полугодие и не прошли толком ничего.

– Кто знает, – ответил Виктор. – Опять ходят слухи, что они собираются…

Нас прервал сердитый гудок суазора. Я вытащил суазор окоченевшими руками и прочитал:

«После занятий. На первом этаже, у входа».

Виктор с любопытством покосился в мою сторону.

– А что у тебя с ней? Ты последнее время вообще ничего не рассказываешь. Вы расстались, что ли?

– Не знаю, – сказал я.

Вновь подул ветер, и я торопливо спрятал суазор обратно в куртку.

– Не знаю даже, встречались ли мы вообще, – сказал я.

Виктор кивнул, сделав вид, что именно это и ожидал услышать.

– Да брось ты ее! Она всех динамит. С тобой-то хоть…

– Всех? Кого всех?

– Рассказывают.

– Что рассказывают? Кто?

Виктор молчал, отвернувшись.

– Ты что, сам к ней подкатывал?

Я толкнул его в плечо.

– Ой, да прекрати ты!

Виктор раздраженно передернул плечами и заспешил вниз по аллее, словно опаздывал куда-то. Но я не отставал.

– Слышал просто, – бросил Виктор через плечо. – Многие пытались ее пригласить. Она всем отказывает. Говорят, парень у нее есть, и она с ним давно, еще со школы. Не знаю, правда или нет.

Я остановился. Окрепший ветер нес по дороге снежную пыль, но я не чувствовал холода.

– Извини.

– Да ладно, что там. Я тебя понимаю. Ты ведь на нее давно запал. Потом, может, и неправда это. Может, у вас…