В Крыму (Из записок военного корреспондента) - Холендро Дмитрий Михайлович. Страница 14

И вот оно началось.

На холмистой равнине Керченского полуострова сгрудились хаты Новоселовки.

Когда рядовой Андрей Прохоров узнал, что вот эти хаты, между которыми несколько чахлых деревьев едва начали зеленеть, и есть Новоселовка, сердце его забилось чаще.

Вспомнил Андрей гвардии лейтенанта Черненко, своего погибшего командира. Почти год они воевали вместе и как-то даже жили в одной землянке.

Гвардии лейтенант Черненко был ранен при высадке десанта в Керчь. Пуля попала ему в грудь, и лейтенант, резко вздохнув, схватился рукой за рану и упал. К нему подбежал Андрей, подложил руку под спину командира, хотел приподнять. Но лейтенант, открыв глаза, успел только прошептать:

— Ты ко мне домой зайди, Прохоров. Обязательно. Слышишь? В Новоселовку…

— Слышу, — сказал Андрей.

У лейтенанта Черненко в Новоселовке были мать и сестра. Не раз он вспоминал о них при бойцах, говорил Андрею Прохорову.

После смерти лейтенанта Андрей воевал с думой о Новоселовке.

Во взвод прибыл боец — высокий, немного нескладный, с узловатыми крестьянскими руками — Иван Рябин. Он был кубанец, воевал на севере, а после ранения попал в Крым.

— Не везет мне с участками, — пожаловался он Прохорову. — Вот опять досталось брать Керчь. Другие идут по степу, а тут сопки да камни. Самое тяжелое дело.

Тогда Андрей рассказал ему о Черненко. У Рябина сын сражался на фронте. Выслушав рассказ Андрея, он долго курил крепкий табак, потом сказал:

— Жаль лейтенанта, а в Новоселовку непременно зайдем.

В ночь на 11 апреля оба бойца были обрадованы приказом о наступлении. После короткого удара артиллерии, пехота кинулась к немецким траншеям. Прохоров и Рябин вместе ворвались на позиции немцев. Рябин неистово стрелял из автомата.

Просвистела немецкая мина. Потом мины начали рваться чаще и чаще. Рябина контузило осколком, который попал в каску, но скоро он пришел в себя, снял каску, поглядел на вмятину. Встал.

— Это, брат, чепуха. Воевать еще можно!

Прохоров и Рябин вскочили на танк, и немецкие траншеи остались позади. В одном месте пришлось спрыгнуть с танка, Рябин бросал гранаты в немецкий окоп прямо через колючую проволоку. Снова рядом с треском разорвалась мина. Рябина ранило в голову, и он закрыл глаза от боли.

К нему подбежала маленькая светловолосая санитарка. И, увидев на глазах бойца слезы, испуганно спросила:

— Что ты? — Она никак не могла понять, почему этот большой человек плачет…

— Как же, — сказал Рябин, — горе какое! Эх, сестрица, сколько ждал-воевал, а тут ранило в самое время, когда вперед идти.

— И от этого горько? Так ведь пошли же наши вперед. Пошли, — говорила она, забинтовывая голову Рябина. И солдату стало легче.

…А Прохоров остался в бою и вот смотрел теперь на хаты Новоселовки.

Немцы из деревни бежали. Через пригорок проскочил наш танк, дохнув горячими парами бензина и пылью. Прохоров хотел вскочить на танк, как он сделал это на рассвете, когда брали Керчь, но удержался.

Он сбежал с пригорка к первой хате. Дверь распахнулась. Женщина в рваной косынке выскочила навстречу, кинулась к бойцу:

— Миленькие! Родненькие наши, пришли!

Андрей Прохоров — молодой боец. Он почувствовал себя неловко. Растроганно, стараясь говорить баском, произнес:

— Здравствуйте! Тут немцев не осталось ли где?

— Да нет. Где им тут! Кто повтикал, а кого побили. Хоть бы их больше глаза не видели.

— Не увидят больше, нет! — улыбнулся Андрей. И спросил:

— А где тут Черненки живут?

Женщина, услышав эту фамилию, закусила уголок косынки и покачала головой. Глаза ее наполнились слезами и все лицо как-то сморщилось.

— Нема их! — сказала она. — Угнали немцы. И мать и дочку.

— Вот как, — вздохнул Андрей и задумался.

— Может быть, тут девушка есть какая, что знала лейтенанта? — спросил он женщину.

— Миленький! — ответила она. — У нас девушек зовсим нема, ни одной не осталось. Угнали всех чисто немцы…

И не выдержала вдруг, зарыдала.

Потом позвала бойца в хату, но Прохоров резко отвернулся и побежал к пыльной дороге, где шли бойцы его взвода, мчались танки, тракторы, лязгая гусеницами, тянули тяжелые пушки.

В обочной канаве валялись три немца, раздавленных танком. Рядом лежала на боку немецкая пушка с согнутым щитом. Прохоров спешил. Бесконечные колонны пленных тянулись ему навстречу. И глядя на все это, Прохоров прошептал:

— Так им и надо!

По Южному берегу

16 апреля. Я никогда не забуду Ялты-красавицы, цветущей, как сад. Город заполнен народом, ликует, шумит. По крутой Аутской улице торопливо идут к домику Антона Павловича Чехова. И неожиданно вижу белый листок, маленький белый листок в черной траурной рамке:

«17 апреля в Ялте состоятся похороны подполковника Малышева, павшего геройской смертью в боях за освобождение советского Крыма от немецких захватчиков».

Малышев! Вчера я встречался с ним.

Читая в светлый день освобождения Ялты черные строчки траурного листка, я вспомнил его — невысокого, скромного человека в кожаной куртке, командира танкового полка, которого все любили за душевность и храбрость.

Мы сидели в Алуште на крылечке домика, затерявшегося в тесных улицах. Был вечер. Подполковник Малышев ужинал, расстелив на коленях газету. Он спешил, привал был короткий. Но все же подполковник хотел, чтобы я побольше узнал о его танкистах. Он рассказывал, а я исписывал листки блокнота, над которым ординарец подполковника держал капризничавший карбидовый фонарь.

Танки — гроза врага. Танки — наша гордость. Не раз будут вспоминать жители Феодосии, Судака и Ялты запыленных танкистов, которые промчались на своих грозных машинах по Южному берегу первыми вестниками свободы.

Танки начали преследовать врага сразу же, как только была пробита брешь в немецкой обороне под Керчью. Экипажи точно выполняли приказ подполковника Малышева:

— Не останавливаться! Рассекать части врага, не давать им собираться. Вперед и вперед!

Мастерство танкистов — быстрота и маневр. Танкисты подполковника Малышева показали, как стремительно и внезапно могут они появляться и нападать. Близ селения Султановка я видел у дороги орудия, брошенные немцами. Рядом стояли грязные грузовики со снарядами и военным имуществом.

В Султановке — несколько самоходных немецких пушек, огромные склады с боеприпасами, продовольствием, горючим. Танковые роты капитана Белова и старшего лейтенанта Шаповалова обошли Султановку, заставив бежать врага.

Это маневр.

А быстрота, с какой танки шли вперед?..

12 апреля. Вторая ночь наступления. Я еду в машине, которая везет горючее танкистам. В кабине жарко, дьявольски хочется спать.

— К рассвету догоним! — говорит водитель.

Он думает о танкистах.

— Небось, на Ак-Монае большой будет бой, — продолжает он. В сорок втором я туда снаряды возил. Позиции там серьезные, это известно.

Даже к полудню мы не догнали танков. Они прошли уже Ак-Монай.

Немцы рассчитывали задержаться на Ак-Монайских позициях не один день. Но никакие препятствия не остановили стремительного наступления наших танков. Пленный немецкий обер-ефрейтор из прислуги самоходной пушки, подошедшей вместе с другими орудиями к Ак-Монаю, дрожа и запинаясь, бормотал:

— Эти разбитые орудия… наши самоходные пушки. Нас вызвали сюда, чтобы остановить русских. Капитан Кунц пошел в блиндаж получать приказ. Солдаты разошлись. В это время показались русские танки.

…Вокруг разбитых самоходных орудий немцев — десятка два трупов. Гитлеровцы были убиты осколками наших снарядов, пулями танкистов, раздавлены гусеницами. Экипажи немецких орудий не успели подбежать к своим пушкам и открыть огонь. Они не ждали наших танков, и лежат их трупы в порыжевшем бурьяне.