В Крыму (Из записок военного корреспондента) - Холендро Дмитрий Михайлович. Страница 8

И каждую высоту враг изрыл траншеями.

Если перелезть через колючую проволоку, спрыгнуть в траншею, только что отбитую у врага, и пойти по ее змеевидной щели, то через каждые десять шагов встретишь пулеметную площадку, увидишь много дзотов с пустыми глазницами амбразур.

Нелегко все это было брать. Нелегко было разрушать немецкую оборону, глубоко вросшую в нашу землю цепкими, крючкастыми корнями.

Когда кипел бой, перед этими высотами лежали наши пехотинцы. Они смотрели на траншеи и дзоты, в которых сидели немцы.

Пехотинцы готовились к атаке. И знаете, о чем думали они тогда — бойцы в мокрых шинелях и ватниках, сжимающие винтовки? Они думали:

— Эх, если бы пушечку… Хоть одну, голубушку, чтобы она заговорила вдруг сзади. Она бы согрела, силы прибавила. Повеселело бы сердце. Ее бы подхватили на руки, поволокли по скатам: бей, прокладывай путь через эти гадючьи немецкие норы.

Сколько героизма нужно было проявить артиллеристам, чтобы в первых десантных группах высадиться на крымский берег вместе со своими пушками! Мне рассказывали, как высаживался один расчет.

Балиндер, на котором было установлено орудие, не мог пристать к берегу под ураганным огнем немцев.

— Наше дело — не назад везти! — крикнул командир орудия. — Наше дело — идти вперед. А ну, взяли!

Пушку сбросили в воду.

Волны раздались, швырнув тяжелые брызги на борт и на палубу балиндера, и прокатились над исчезнувшей пушкой. А артиллеристы прыгали вслед за ней и боролись с водой.

Это было в ноябре, в такую ночь, когда даже легкий ветер с моря леденит все тело.

В неистовом порыве работали люди. Они ныряли под волны и, нащупывая руками колеса орудия, цепляли за них лямки. Потом, напрягаясь до отчаяния, тянули орудие к берегу. И вот он, наконец, твердый берег под ногою с клочьями пены, которую впитывает песок. Вот она — крымская земля. Она еще занята врагом и объята боем…

Пушки сразу вступали в бой, прокладывая путь десантникам, отбивая немецкие контратаки. На рассвете пехотинцы помогали расчетам вытаскивать из воды ящики со снарядами.

— Тащить можно, — говорил весело расторопный пехотинец. — Было бы их там, на дне, побольше… Побольше бы мы их туда набросали.

На берегу он припал к земле: немцы начали огневой налет. Боец закрыл собою снарядный ящик…

Среди первых пушек на Керченском полуострове были орудия ныне Героев Советского Союза старших сержантов Никандра Васильева и Георгия Малидовского. Оба они командовали взводами, у каждого было по два орудия.

В первые же часы боя пушки Васильева разбили пять немецких пулеметов. Десантники взяли еще одну высоту.

Усатый командир взвода прилег под шинелью у камня, но немцы не дали ему хоть немного согреться в этот мучительный предрассветный час. Гитлеровцы пошли в контратаку.

Может быть, больше всего удивило немецких солдат то, что их встретили яростным огнем русские пушки, уже установленные на высоте. Беспощадным огнем их встретили советские артиллеристы. Васильев говорил мне, вспоминая этот бой:

— Они не ждали… Для них это непонятно, как артиллеристы могут с пушками высадиться в десантном отряде. Но зато у нас хорошо получилось. Мы сожгли у них ведущий танк и остановили атаку.

Васильев ничего не рассказал — рассказали другие: когда немцы подошли близко, он оставил у пушек по два человека, а с остальными бросился навстречу врагу. И он сам в рукопашной схватке уничтожил несколько вражеских солдат.

Атаку немцев отбили, наша пехота пошла вперед. И за ними вслед покатили на руках свои пушки артиллеристы Никандра Васильева. А когда пушки перекатывали через траншеи в которых в разных позах валялось немало немецких трупов, то мосты делали из балок, разбирая перекрытия разбитых дзотов. И пушки послушно взбирались на эти мосты колесами, оставляя траншеи позади.

Вскоре синева пролива совсем скрылась с глаз за сопками. Через несколько месяцев на одной, из дорог наступления, в крымском селе, я встретил старшего сержанта Георгия Малидовского. Он ехал на высоком коне. За ним нетерпеливые шестерки лошадей в упряжках тянули орудия, и они, громыхая, катились по крымскому шоссе. Женщины, старики, дети с радостными лицами стояли у обочин, приветствовали артиллеристов. Какая-то старушка, может быть, мать бойца, держала в руках портрет Сталина и смахивала слезинки уголком платка, и вместе с другими приветственно протягивала руку к старшему сержанту.

…У Георгия Малидовского на фронте погибло два брата. Он говорил, что должен сражаться за них, и так он сражался — настоящий русский артиллерист — твердый, как гранит, поразительно бесстрашный потомок бородинских пушкарей, которые не оставляли пушек и били врага даже тогда, когда он хватался за стволы.

Такой бой выдержал Малидовский на Керченском полуострове с немецкими танками.

Пушки его взвода стояли на небольшой, израненной снарядами высоте. Заботливо окопали расчеты свои орудия — эти маленькие полковые пушки, которые потом с любовью называли «десантниками». Их надо было беречь.

Может быть, сейчас не найдешь этой высоты среди других. Тогда немецкие танки полезли на нее, потому что немцы хотели смять первые наши пушки, не успевавшие остывать от стрельбы.

Пехоты не было впереди орудий Малидовского.

Немцы сосредоточили на них весь огонь своей артиллерии, снаряды рвали землю. Малидовский приказал:

— Не стрелять!

Бойцы смотрели: почему не стрелять? Ведь танки уже близко. Нет, он упрямо ждал — пусть они подойдут еще ближе.

— Теперь только не робеть, — сказал он наводчикам. — Команды исполняйте спокойно, чтобы наверняка бить!

Танки подошли на двести метров. Малидовский повысил! голос:

— Огонь!

Оба орудия заговорили. Загорелось два немецких танка. Но пушки выдали себя, и немецкие снаряды стали еще чаще рваться возле самых орудий. В расчетах ранило бойцов. Малидовский крикнул наводчику Винникову, чтобы тот сам выбирал, в какой танк бить удобнее, и кинулся ко второй пушке. Винников поджег третий танк, затем сделал пробоину в башне четвертого.

В таком бою некогда говорить. Винников только бросил взгляд в строну старшего сержанта. И показалось, что глаза его грели весело и команды раздавались звонче: старший сержант одобрял наводчика.

Немецкие танки не прорвались к высоте. В короткую передышку раненых укрыли в ровики, перевязали. Они теперь начали стонать — раны пекли.

А пока шла схватка, бойцы молчали! И все поняли — это потому, что они хотели, чтобы тем, кто остался у пушек, было легче сражаться.

Малидовский распределил боеприпасы. Наводчик Винников спросил:

— Наверно, еще пойдут немцы, товарищ старший сержант?

— Не то, что наверно, а обязательно, — ответил Малидовский. — А ты что говоришь так громко, прямо кричишь?

Винников улыбнулся виновато:

— Это так… Видно, оглушило малость.

— Надо до конца устоять, — сказал Малидовский.

— Так ведь это ясно, товарищ старший сержант, — ответили бойцы. Они знали: с таким командиром устоят.

Мне хочется сказать, что в этом бою победила не только доблесть. Огонь по немецким танкам был убийственно точным. Это — высокое мастерство. У Малидовского сохранился потертый листок с наивными рисунками высоты и курчавых кустиков, и домика, что был впереди, и железнодорожного полотна. К рисункам протянуты стрелки, мелкие цифры написаны возле них. Это — карточка противотанкового огня, составленная Малидовским. Это — нити смертельной сетки, в которую попались немецкие танки.

Танки пошли еще раз. Но немцы ничего не добились, только два новых факела обагрили сумерки. После боя настала необычная тишина.

— Фрицы никак не могут понять, — удивленно сказал Винников, что зря лезут.

Командир орудия Макагон ответил с укоризной:

— Нашел у кого искать понятия…

К высоте подкатил юркий «Виллис», перегруженный ящиками со снарядами.

— Чей? — удивился Малидовский. Шофер подмигнул:

— Командира дивизии!

Генерал был на этом берегу. Его машина, одна из первых на Керченском полуострове, возила снаряды на батареи прямо с борта катера. Генерал продолжал наступление, не давая закрепляться немцам, которые лихорадочно опоясывали наш плацдарм траншеями и колючей проволокой.