Хватка (СИ) - Войтешик Алексей Викентьевич "skarabey". Страница 49
Несколько пар рук одним мощным рывком расцепили крепко державшимся друг за друга мать и детей: отдельно Любовь Николаевна, отдельно Ярина, и, также отдельно младшие Васько и Олэночка, которых тут же отнесли куда-то в сторону. Мать и старшую из дочерей схватили за руки, за ноги и, довольно гогоча, поволокли к сараю.
Яра, хоть и не покинула еще до конца возраст ребенка, однако сразу же догадалась, что с ними сейчас будут делать. Леденящий душу страх сковал ее, сбил дыхание. Немцы недвусмысленно скалились, глядя не нее и на ходу, без всякого стеснения, заглядывали под задравшееся и оголившее ноги платье.
Разумеется, и Любовь Николаевна все понимала, а потому неистово билась в железных руках фашистов, отчего их вокруг нее собралось чуть ли не вдвое больше, чем вокруг дочери. В отличие от юной Яры, этой, отчаянно сопротивлявшейся женщине, немцы сами задирали тяжелый, домотканый подол и, не дожидаясь близящегося «пира», не в силах сдержаться, нагло лапали ее, внося в распахнутые ворота сарая.
В темном помещении, вскипевшая кровь этих варваров и вовсе стала застить им глаза. Наиболее горячие, торопясь успеть первыми, уже расстегивали штаны и пытались коснуться голых ног жертв своими возбужденными до крайней степени «прелестями». Солдаты взмокли, тяжело дышали, однако пока никак не могли совершить намеченное, их сдерживал приказ Винклера. В эти секунды только он мог: либо дать им возможность вдоволь натешиться, либо, хоть это и будет жестоко, но остановить готовящееся, такое сладостное и желанное пиршество. Дочь, а особенно жена колхозного агронома, виделась бы любому из гитлеровцев безумно вожделенной даже в «неголодное», мирное время.
Гауптман рассчитал все верно и вошел в сарай всего за десяток секунд до того момента, когда любой из его подчиненных, перейдя невидимый порог всепожирающей страсти, уже не смог бы остановиться. Развернувшаяся перед глазами картина, не могла оставить равнодушным даже его. Глядя на великолепное, доступное тело женщины, красивой от природы, а еще удивительно притягательной в своей безумной ярости сопротивления, он вдруг почувствовал, как вниз живота хлынула неудержимым потоком вскипевшая кровь. Лицо офицера стало бледным. Неимоверным усилием воли он все же взял себя в руки и сдержанно произнес:
— Любовь Николаевна, думаю, вы уже поняли, что шутить с вами никто не собирается. Отвечайте, где вы спрятали то, что принадлежит нам?
— Я не знаю…! — отчаянно стараясь отряхнуть с лица наброшенный немцами подол и прилипшие к мокрым щекам волосы, выкрикнула жена агронома. — Мы туда не ходили.
— Но, кто-то же ходил? — стараясь не смотреть на будоражащие его сознание, ноги и живот женщины, спросил офицер. — Кто?
— Я не знаю…, — сотрясаясь от плача, повторила она.
— Хорошо, — решил сменить тактику немец, — кто, кроме вас знает про этот ход?
— Никто.
— Подумайте, — хитро сощурился офицер, — я уверен, что вы по какой-то причине не хотите говорить нам правду. Задумайтесь, что будет с вами, если мне вдруг надоест вас упрашивать?
Мы начнем с вашей дочери, …все! Каждый солдат, что находится здесь, и те, что ждут своей очереди во дворе. …Затем мы займемся вами и будем делать …это до тех пор, пока вы не умрете или не скажете нам правду. Итак, кто еще знает про ход…?
Любовь Николаевна, понимая, что отпираться бессмысленно, теперь просто плакала. Дважды она решалась все рассказать, но набирала воздуху и…, снова выла в отчаянном бессилии.
Немец понимал, что жертва сломлена. Он выждал еще минуту, после чего подошел, отбросил с лица несчастной женщины мокрые, непослушные волосы и спросил уже мягче:
— Кто?
— Дед Бараненко.
— Дед? — отчего-то удивился офицер и, повернув голову, выкрикнул: — Калужинский! Юзеф!
— Слушаю, господин гауптман, — отозвался от ворот поляк.
— Знаешь, где живет Бараненко?
— Знаю, гер офицер.
— Nun gut, Fogel, wir werden Euch verlassen. Das Madchen nicht beruhren, werfen Sie in den Hof, und die Mutter gehort Ihnen…
Выйдя из сарая, Винклер глубоко вздохнул. Перед его глазами словно белое пятно солнечного зайчика все еще стоял образ красивого женского тела. Стараясь быстрее освободиться от этого наваждения, он тут же приказал лейтенанту Гафну собрать всех людей, находящихся во дворе и немедленно отправиться к дому, на который укажет Калужинский.
— Быстрее, Отто! — торопил гауптман. — Мы с господами офицерами, к сожалению, не умеем бегать так же быстро, как ваши ребята. Вы же разведка…
Гафн послушно дернулся выполнять приказ, но, вдруг увидел, как из сарая выволокли и швырнули на землю совсем ещё юную девушку. Остановившись, он произнес:
— Винклер, мои волки тоже голодны!
— Ваши волки? — выпучил глаза гауптман. — Они разжирели от безделья, Отто! Или их главная задача — охранять самих себя? Копать, строить, стоять в карауле — насколько я успел заметить, в последнее время этим занимаются исключительно наши приданные силы. Ну чем не жизнь для разведчика, правда?
Оставьте слабости слабым, лейтенант и не обсуждайте приказы! Нужно немедленно захлопнуть мышеловку…
Юзеф Калужинский, дабы не накликать и на свою голову гнева командира спецгруппы, проскользнул меж солдат, и бегом через калитку направился к дому Бараненко. Примолкший Гафн и его разведчики, а так же те, кто оставался во дворе из приданных сил, молча вытекли за забор и побежали за поляком.
Двор моментально опустел. Возле дома агронома остались лишь Винклер, Ремер, Вендт и Бауэр. Командир специальной группы СС, задумавшись, кисло смотрел на впавшую в безумство девушку, что бросалась к воротам сарая и пронзительно кричала «мама!». Двое солдат, как видно, дожидавшиеся своей очереди на то, чтобы удовлетворить свои низменные потребности, косились на офицеров, и раз за разом зло отшвыривали ее от проема.
Вильгельм Вендт, глядя на это, достал сигареты и нервно закурил:
— Жестко, командир, — стараясь выглядеть равнодушным к происходящему, заметил он. — Как медик, должен предупредить, опасно. Она, скорее всего, погибнет…
— А вас не спрашивают, — огрызнулся гауптман, — эй, вы, двое! Обратился он к тем, что стояли в ожидании у ворот сарая, — слышите?
— Да, господин гауптман.
— Когда …наиграетесь, ничего здесь не жечь и громить! Женщину не добивать, так и передайте Фёгелю. Сделаете свои дела и дружно выдвигайтесь к кургану. Сейчас половина десятого, любой из вас, кто прибежит к штольне в пятнадцать минут одиннадцатого, получит пулю! Вам ясно?
— Так точно, — понуро, но со скрытым одобрением ответили солдаты, в который раз отбрасывая от ворот едва находящую в себе силы подняться на ноги девушку.
— Идемте, господа, — скомандовал Винклер и направился к калитке.
Задумчивый Вендт и растерянный Ремер медленно двинулись следом, и только бледный, как мел Бауэр, по какой-то причине остался стоять на месте.
— Конрад, — бросил гауптман из-за забора, — вам подарить эту девочку? Идемте же скорее! Надо решить наши проблемы до приезда «тыловиков».
— А они? — глухо спросил «Крестьянин» и кивнул в сторону сарая.
— Что они? — не понял командир.
— Тоже сейчас решают наши проблемы? — с нескрываемым вызовом поинтересовался археолог. — Мне казалось, что мы воюем против солдат, …с войсками. Что плохого нам сделала эта женщина или эта девочка?
— Они пытались обмануть меня, Конрад, — остановившись и, стараясь говорить как можно сдержаннее, ответил из-за забора Винклер, — я их предупреждал.
— Но ведь они …уже сказали вам правду? — стоял на своем обер-лейтенант. — Цель достигнута! Зачем издеваться? Наверное, всем нам все же стоит подумать, как потом майору Ремеру исхитриться и потушить пожар недовольства населения? А ведь он обязательно разгорится, с таким-то отношением властей к селянам. Нас с вами станут ненавидеть…