Повелитель моря (СИ) - Миллерова Агния. Страница 56

— А какие шансы у отравленного и укушенного? — продолжил расспрашивать Анри, взглянув на Хуана.

Но вместо индейца снова ответил доктор:

— Наш краснокожий проводник уверил меня, что Лоренсо выживет, ибо змея, укусившая его, была ещё мала, но двигать рукой он сможет очень нескоро. Надеюсь, что Хуан прав, однако сейчас Лоренсо опять потерял сознание, и у него сильный жар. Так что в седле ему не удержаться, даже если он и придёт в себя. Что же касается отравившегося, то, по словам Хуана, сок яблок смерти проник в его кровь, и теперь беднягу ждёт жуткая смерть. Всё, что мы можем сделать для него — это избавить от мучений ударом милосердия.

Анри нахмурился.

— Чем ты можешь подкрепить свою уверенность? — обратился он к индейцу.

— У человека, которого укусила змея, две чёрные точки на синем пятне — вот здесь, — майя показал пальцем место у самого запястья, — это укус сурукуку. Эта змея может быть очень большой. Но та, что укусила твоего человека, ещё не выросла. У большой сурукуку большие зубы. От них был бы большой след. Если бы его укусила большая змея — он бы умер. От молодой сурукуку он будет долго болеть. Очень долго, но не умрёт. Другой человек ел маленькие яблоки смерти. Я не знаю, сколько он их съел, но я знаю, что их сок попал в его кровь. Его глаза уже плачут кровью, значит, жуткий огонь пылает в его внутренностях и растекается по жилам. Сок злого дерева пожирает его изнутри. Он будет умирать в муках, истекая кровью из всех отверстий.

— Если всё так, как ты говоришь, почему же я не слышу его стенаний? Никто не снесёт такой боли молча, — недоверчиво покачал головой Анри.

— Я дал ему опиум. Этот бедолага визжал от боли и извивался, как змея на углях, — вмешался доктор.

— Как долго ему осталось жить? — спросил дон Себастьян у старого майя.

— Думаю, он умрёт до заката. Или ночью. Но восход он уже не увидит — в этом я уверен.

Мужчины переглянулись.

— Должен ли я окончить его мучения, сеньор Анри? — тихо спросил капитан-лейтенант.

Анри задумался: «Взять на душу грех и ускорить кончину бедняги или дать ему умереть в муках, как задумал Господь? Если положиться на волю божью, то что лучше — ждать здесь ещё одного утра, подвергая опасности остальных, посылая их в поисках дров и еды в заполненные ядовитыми тварями джунгли, или же отправляться в путь, надеясь, что Господь за перенесённые страдания даст ему возможность умереть под молитвы монахов?» Когда Анри поднял голову и взглянул на индейца, всем стало ясно — адмирал принял решение.

— Ты поможешь нам сделать носилки для больных? — обратился он к индейцу.

— Если ты объяснишь мне, что это, — смиренно ответил тот.

Анри начертил стилетом на земле две прямые линии и соединил их зигзагом.

— Что вы задумали, сеньор Анри? — вмешался доктор.

— Я хочу уложить больных на носилки, прикрепив их к сёдлам мулов и ещё засветло достичь монастыря святого Бонавентуры. Прошу вас, сеньор Антонио, позаботьтесь умерить боль несчастных, когда они очнутся, и не забудьте собрать свои вещи. Надеюсь, мы покинем это место ещё до полудня. Да, дон Себастьян, — Анри повернулся к аристократу, — предупредите людей, чтобы они тщательно осмотрели свои вещи и себя. В этих лесах полно всякой ядовитой и кровососущей дряни, что едва заметна оку, но не менее опасна, чем эта таинственная сурукуку.

Когда солнце прошло половину пути от вершин деревьев до зенита, больные уже лежали на сплетённых умелыми руками старого индейца носилках, прикреплённых между мулами.

Отряд выстроился в колону попарно, разместив в центре солдат городского гарнизона. Возглавлял его Хуан, показывавший дорогу. За индейцем, задавая темп всем остальным, шли солдаты, ведущие мулов с носилками. Доктор пристроился к последнему из них, чтобы наблюдать за своими пациентами. Следом ехали Анри и дон Себастьян. За их спинами, время от времени осыпая проклятиями плебейское отродье, двигался идальго Мигель Контрерас и не спускающий с него глаз капрал Сезар Пласа. Связанными руками лейтенант держался за переднюю луку седла, а поводья его лошади висели на правой руке старого вояки.

Когда жаркое юкатанское солнце слегка удлинило тени, неспешно двигавшаяся кавалькада вышла на хорошо знакомую Анри каменную дорогу всего лишь в полусотне пасо от развилки, ведшей к асьенде.

Узнал это место и лейтенант Контрерас.

— Дон Себастьян, прикажите своему человеку развязать меня и верните мне мою шпагу, — его повелительный тон диссонансом вмешался в пение цикад.

Ответа не последовало. Капитан-лейтенант продолжил движение, даже не оглянувшись. Идальго Контрерас пришпорил коня, видимо желая приблизиться к дону Себастьяну, но недремлющий Сезар натянул поводья его жеребца:

— Не балуйте, ваша милость, а то скинет вас лошадь невзначай, а мне отвечай!

Оглянувшись, Анри увидел, как бессильная злоба перекосила лицо идальго.

Сплюнув и тихо выругавшись, сеньор Мигель после непродолжительной борьбы с самим собой вдруг сменил тон на примирительный и обратился к Анри:

— Сеньор Анри, предлагаю вам компромисс — я готов забыть ваши угрозы взамен на свободу и шпагу. Если бы вы сразу же сказали мне, что не намерены оставаться в тех проклятых джунглях, конфликта бы не было. Как офицер, отвечающий за своих людей, я должен был увести их оттуда, чтобы не допустить новых потерь.

— Не я назначен губернатором командовать экспедицией и не я принимал решение о аресте вашей милости, — ответил Анри, стараясь изобразить смирение.

— Не прикидывайтесь агнцем, сеньор торговец! — с нескрываемым раздражением воскликнул идальго. — Все знают, кто тут имеет власть. Но Белиз — не джунгли, а губернатор — не генерал-капитан. Вы не думали о том, что могут найтись влиятельные люди, пожелавшие проверить ваши торговые лицензии?

— А ваша милость, стало быть, за освобождение из-под ареста готов подтвердить их подлинность перед этими влиятельными людьми? — с сарказмом спросил Анри, обернувшись.

— Вашими стараниями я подвергаюсь унижению, но я готов простить вас и забыть и о вас, и о ваших делишках.

— Ради ущемлённого самолюбия вашей милости я не буду умалять авторитет дона Себастьяна и в последний раз довожу до вашей милости сведение, что не я командую отрядом и не мне решать в каком качестве ваша милость въедет в Белиз.

Идальго снова сплюнул и громко выругался.

— Да простит вас Господь, и да не услышит вас Пресвятая Дева! — раздался вдруг возмущённый незнакомый голос.

От неожиданности Анри остановил жеребца и повернулся на звук. Его спутники сделали то же самое.

Из тени придорожных кустов, словно большой серый гриб, вырос круглый клобук, потом показалась высокая худощавая фигура, одетая в тёмно-коричневую рясу, подпоясанную верёвкой. Вслед за первым из кустов поднялись ещё двое монахов.

— Негоже католику сотрясать воздух такими недостойными словами, брат мой! — обратился подошедший к ним францисканец.

— Простите, брат, — смиренно склонив голову и перекрестившись связанными руками, сказал лейтенант.

— Я вижу, на вас лежит не только вина сквернословия, сеньор! — с печалью в голосе произнёс священник и, не дожидаясь ответа, повернулся к дону Себастьяну: — Полагаю, ваш путь лежит в Белиз?

— Нет, брат, — ответил дон Себастьян, соскочил с коня и подошёл к монаху. — Мы направляемся к Святому Бонавентуре. А как вы оказались здесь, и куда направляет вас Господь?

— Похоже, нам сейчас по пути, брат мой. Мы возвращаемся в монастырь из недалёкой асьенды. Нам сообщили о нападении на её обитателей, и мы шли предать земле невинно убиенных, однако ни живых, ни мёртвых там не было. К счастью, брат Варфоломей нашёл свежие могилы, и мы провели над ними обряд поминовения. А что вас ведёт в нашу скромную обитель, сеньоры?

— Мы хотим поручить вашим заботам наших больных, — вступил в разговор Анри, спешившись. — А погибших на асьенде похоронили мои люди ещё в четверг. Они ждали вас, пока это было возможно, но…

— Увы, не мы распоряжаемся своим временем, а Господь. Он привёл нас туда вчера, и мы потратили немало времени в поисках тел. Благородство ваших людей, сеньор, достойно похвалы, но им не стоило торопиться с погребением. Католическая традиция предавать земле усопших на третий день должна быть соблюдена при любых условиях. Лишь на поле боя позволительно нарушать её, — назидательно, но мягко пожурил францисканец Анри.