Удача (СИ) - Журавлёв Борис. Страница 10

— Аглая, — я старательно нарисовал на куске бересты солнце. Получилось похоже. Правда, у меня в садике друг был, тот кругляшёк солнца ровнее рисовал, да и лучики у него прямее были. Я повернул рисунок к женщине. — Аглая. Как называется это? Как? — осторожно, русскими буквами написал услышанное слово на другом куске бересты, он у меня за словарь. Будем надеется, что она узнала солнце, и это слово оное и обозначает, а не «жопорук, не умеющий рисовать». Ладно, пока вопросик поставлю.

Что у меня еще похоже получается? О! Я изобразил волны, кривой брусок корабельного корпуса, парус на нем. Подумал, дорисовал ветер. Да, вот такой я, умею рисовать ветер. Слабо?

— Аглая, — повторение процедуры. Парус, угу. Так, это лодка-корабль — потом разберусь. Плавсредство, короче. Что ты ржёшь? Ветер это, у меня уже щеки болят показывать, как он дует.

Аглая ткнула пальцем в волны:

— Вода? — посмотрела в глаза внимательно, дождалась кивка. — Вода идёт — река. Стоит мало вода — лужа. Много вода стоит — озеро. Много много много вода стоит, земля нет — море.

Да погоди ты, помедленнее, я записываю. Аглая ткнула рукой в сторону окна:

— Вода вниз — дождь. — ага, погоди, я аж язык от усердия вытащил, трудновато твердой щепкой на куске бересты писать. — Дождь вниз — земля вода лежать — лужа, один лужа, два лужа, много лужа.

Какой я молодец, правильно лужу перевел.

— Аглая, правильно это скажи, как надо. — будем заниматься построением предложений, синтаксисом или как он там. Язык, в принципе, не сложный. Нет этих носоглотных, хрипящих, гундосящих звуков, нет щелчков, присвистов всяких. Не требуется завывать и отмечать интонацией какие-нибудь слова, чтоб не искажать смысла сказанного. Разберусь. Потому как второго бородача с гранатометом, чтоб отправить меня домой, в округе не наблюдается. Да и вряд ли еще раз прокатит.

Глава 7

Алатана Бэар

Под взглядом барона было неуютно, в памяти промелькнула я в шестилетнем возрасте. Тогда я так же стояла перед глядящим из-под бровей бароном и украдкой осматривала обстановку. Тогда это закончилось моим путешествием в столицу.

— И что ж с тобой делать? — заставил меня вздрогнуть от ощущения повторения истории голос барона. — Граф просил меня подумать над твоей наградой. — дэй Гролл начал растирать грудь, морщась от боли. — С другой стороны моя жена сообщила, что ты вздумала воровать. Что ты скажешь на это?

— Дэя Линт не сочла нужным слушать мои объяснения, — вспыхнув, ответила я. — Эти две серебряные монеты сунул мне ваш старший сын, дэй Эгра, с наказом прийти к нему вечером.

— Что? Алатана, ты же наверняка в курсе, что это недопустимо. — рука барона рванула ворот рубашки. — Ты, хоть и незаконнорождённая, а все ж таки моя дочь. Эта связь с моим сыном богопротивна.

— Дэй Гролл, я не искала общества дэя Эгры. Но как я могу противиться приказу наследника, — я все понижала голос и уже почти шептала в конце. — все таки я простая вилланка, ваша собственность.

Дэй Гролл открыл окно. На улице начиналась гроза. Дождь уже потихоньку набирал силу и в створки ударил, несущий приятную свежесть, порыв ветра. Резко постаревший барон, ссутулившись, жадно дышал этим запахом молний и чистой, смывающей пыль, воды, тяжело опираясь о подоконник одной рукой. Вторая рука продолжала растирать грудь.

— Скажи там кому-нибудь, пускай позовут моего старшего, я сам с ним переговорю. И лекаря, — добавил он. — давит. Ступай.

Утром, встав и умывшись, я осторожно радовалась встающему над лужами солнцу. Только эта радость мне и оставалась. Разговор отца с сыном вышел тяжелым. В кабинете пару раз что-то падало. Голоса, приглушенные тяжелой дверью, неразборчиво наполняли приемную, постепенно накачиваясь злобой. Я сидела в кресле для посетителей рядом с сухоньким старичком-лекарем, сокрушенно качающим головой.

— Нельзя ему так волноваться! С сердцем шутки плохи, — вполголоса приговаривал целитель. — как есть сляжет, ох барон-барон.

Дверь тяжело бахнула об стену, резко открывшись от удара. Дэй Эгра, с всполохами ищущей выхода силы в глазах, вылетел из кабинета и замер, заметив меня. Подобравшись, как для прыжка, он, крадущимися шагами, направился в мою сторону. Лекарь, подобрав сундучок с отварами, поспешно скрылся в кабинете, закрыв за собой дверь. Дэй Эгра наклонился, положив руки на подлокотники моего кресла, и приблизив свое лицо к моему, прошипел:

— Оказывается, сестра. Нажаловалась тварь! — я сжалась, мечтая исчезнуть из кресла, из замка, из баронства вообще. — Побрезговала братцем, значит. Не убыло бы с тебя, ночку бы покувыркались.

— Все таки, мы недостаточно тщательно отмыли вас на речке в тот раз, дэй, видать часть дерьма проникла сквозь кожу. — меня начало трясти, уже не от страха, а от отвращения.

Глаза наследника полностью заполонила фиолетовая пелена, спинка моего кресла разлетелась в щепки. Вокруг начал закручиваться вихрь из обломков, вовлекая бумаги со стола секретаря барона, подтягивая мебель.

— Эгра! — в дверях стоял барон. — Прекрати немедленно. Некуда девать дар, возьми у матери пару накопителей. Для тебя Алатана неприкосновенна, ты меня услышал.

Танцующие щепки с клочками бумаги остановились и, повисев немного в воздухе, безжизненно опали на пол. Дэй Эгра не отворачиваясь, не моргая, смотрел на меня.

— Присматривай бордель в порту, стану бароном, продам туда за пару медяшек. — резко выпрямляясь бросил он мне в полголоса и, с нарочитым спокойствием, пошел к выходу. — Не беспокойся, отец. Я тебя услышал.

Барон обессилено обвис на руках лекаря, выцветая до синевы лицом.

К утру, вместе с окончанием грозы, кончился и барон. Хозяйство легло на плечи ненавидевшей меня вдовы барона. Дэй Эгра Клобак вступал в права наследования по достижению восемнадцатилетнего возраста. Через месяц после этого исполняется восемнадцать мне и на меня перестает распространяться запрет на продажу, который, как сироту, до сих пор меня прикрывал.

Максим Медведев

— Максим, вниз ходить! — крик хозяйки застал меня на крыше. — Сейчас день работать нет.

Я, всё-таки, с утра залез на чердак, посмотреть, что можно сделать с кровлей. Пройдя по доскам потолка и проломив одну, убедился, что тот круг с палочками, нарисованный на бересте давеча, я перевел правильно. Вопросик в словаре можно затереть, из всех слов, что мне наговорила хозяйка, похожего на «солнце» не было.

— Женщина, теперь скажи это правильно. — грозно прорычал вниз я, выглянув из-за края крыши. — Я хочу уметь говорить как надо.

— Сегодня нельзя работать. — тетка, улыбаясь, почему-то мой рык её смешил, медленно, и, я надеюсь, правильно построила фразу. — Я ходила на рынок, слышала, объявили запрет на работы. Сегодня.

— Что? — попытался я подобрать верный вопрос, глядя на Аглаю. — Зачем?

Хозяйка отрицательно покачала головой:

— Ты хочешь спросить — почему? — я мысленно повторил, пытаясь уловить звучание и смысл. Кивнул. — Утром умер старый барон, дэй Гролл Клобак. Всем вилланам запретили работать. — непонятное слово, — говорят, плакать, всем плохо. Всем плакать. — гм, положим, непонятное слово будет «траур».

— Аглая, как будет вода рот из сделать? — поинтересовался я и продемонстрировал, сплюнув сквозь зубы, как научили ещё маленького меня старшеклассники в школе. — Вот так.

Женщина подвисла минуты на три:

— Плюнуть?

— Вот да. Плюнуть на траур! — я кивнул. — Я не виллан барона.

— Правильно — плевать на траур. — закручинилась Аглая, и, довольно таки непоследовательно, продолжила. — Но это не правильно.

— Я не знать барона…

— Я не знал барона. — тут же поправила она меня.

Я закрыл глаза, ну в принципе, я этого и добивался, мне же нужно учить язык.

— Не знал барона. — я посмотрел на женщину, та ободряюще кивнула, мол, так правильно. — Надо делать крышу. Барон умер, ты живая, один сын, два сын, три сын — живые. Еще один ночь дождь, или холодно придет, пойдете с старый барон разговаривать туда. — я кивнул вверх. — Хочешь быстро к барон?