Римское дело комиссара Сартори - Энна Франко. Страница 15

— Нельзя сказать. У командора нет постоянного расписания. Иногда он приезжает сюда, а иногда едет спать в Рим.

— Хорошо, я поговорю с монсеньором и судьей Соларисами.

Управляющий отрицательно покачал головой.

— С монсеньором — возможно, — объяснил он, — а с судьей — нет.

— Почему? — спросил Сартори, начиная терять терпение.

— Судья почти слепой и глухой, кроме того, парализован. Знаете, годы. Как-никак, он разменял девятый десяток.

— Согласен, поговорю с монсеньором. А пока постарайтесь разыскать командора Солариса и попросите его приехать как можно быстрее.

— Я провожу вас, — предложил Радико.

Они прошли через створки огромных дверей, пришедших в упадок, и начали подниматься по лестнице из белого камня с изношенными от вре­мени ступеньками. Маленькая лампочка без абажура разрывала тьму. На стенах были заметны контуры выцветшей от времени буколики.

После двух пролетов лестницы трое мужчин очутились в обширной полутемной прихожей, обставленной старинной пыльной мебелью.

— Прошу вас, синьоры, следуйте за мной.

Управляющий пошел дальше. Они пересекли большую тихую комнату со стенами, покрытыми гобеленом и большими мрачными картинами. Экс­курсия завершилась в гостиной с позолоченной мебелью, со средневеко­выми доспехами по углам и с громадными китайскими вазами, полными цветов. Атмосфера в этом старинном доме была удручающей.

— Пожалуйста, проходите. Я доложу о вашем визите монсеньору.

Управляющий двинулся, но комиссар знаком остановил его.

— Да, послушайте! Я бы хотел поговорить с синьориной Соларис.

Радико развернулся вокруг невидимой оси и посмотрел на полицейско­го без всякого выражения на лице.

— С синьориной Мариной? — отчетливо произнес он, почти не двигая губами. — Ее нет.

— А где же она?

— В Риме, уже несколько дней.

— Но она живет здесь?

— Да, а сейчас занимается в университете, и я не знаю. Пойду наве­щу монсеньора. Извините, я на минутку.

Радико вышел, щелкнув каблуками. Корона принялся рассматривать живописного воина на старом, большей частью испорченном от времени холсте в позолоченной раме.

Монсеньор

Он был высокий и худой, даже тощий, неопределенных лет (ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти), однако в нем чувствовалась физическая сила, и в выверенных жестах, и в открытом прямом взгляде. Сложенные вместе руки напоминали руки фехтовальщика; возможно, они переданы ему по наследству от какого-нибудь кавалера из прошлых поколений. На нем были бумазейные брюки и черный свитер.

Когда монсеньор переступил порог, то направился прямо к комиссару, словно решил напасть на него. Но ограничился лишь тем, что остановился перед ним и произнес холодным как сталь голосом:

— Добрый вечер. Вы спрашивали меня?

Он даже на мгновение не сомневался, что обращается к комиссару, а не к кому-нибудь другому, хотя бригадир и одет более прилично, и внешне ничем не отличался. Управляющий остался на пороге.

— Я бы хотел поговорить с вами, монсеньор, — проговорил Сарто­ри. — Конфиденциально, если вы не возражаете.

Не поворачиваясь, монсеньор сделал знак, и Радико вышел, бесшумно закрыв за собой массивную потрескавшуюся дверь.

— Прошу, присаживайтесь.

Все трое уселись в удобные кресла с черно-белой полосатой обивкой. Священник положил ногу на ногу и закурил длинную тонкую сигарету. В его одежде и поведении не было ничего от священника. Он напоминал мелкого помещика из деревни, привыкшего приказывать и видеть повиновение.

— Говорите, комиссар.

Так как фраза осталась незаконченной, полицейский поспешил добавить:

— ...Сартори.

— Ах, да! — воскликнул монсеньор Соларис. — Ваше имя для меня не ново. Вы были у моей невестки, в Риме.

Его тон был твердым, обвиняющим, бледные и холодные глаза угро­жающе сузились.

— Действительно.

— Я должен сказать вам, доктор Сартори, что не одобряю вашего пове­дения, — продолжал монсеньор Соларис. — Расспрашивая жену моего брата, вы позволили инсинуации о морали ее мужа.

— Минуточку, монсеньор, — оборвал его Сартори, сжав зубы. — Хотя вы служите в Ватикане, это не означает, что можете давать рекомендации по моей работе. Повышайте голос в стенах вашей маленькой империи. Но за ее пределами вы должны подчиняться законам Итальянской Республи­ки, как и другие граждане. То же самое можно сказать и о членах вашей семьи.

— Полно, полно! — попытался успокоить его священник, который понял, что зашел слишком далеко. — Я не хотел.

— Нет уж, монсеньор Соларис. Вы хотели и вы сказали. Не толь­ко сказали, но и заставили вмешаться одного из ваших депутатов, чтобы помешать расследованию уголовного дела, которое в дальнейшем может вылиться в серию преступлений. Вы, конечно, одобрить такое не можете. По крайней мере, я надеюсь!..

— Комиссар, вы меня оскорбляете! — выкрикнул монсеньор Соларис.

— Тогда старайтесь не оскорблять работников полиции. Я нахожусь здесь в силу моих служебных обязанностей и пытаюсь пролить свет на исчезновение одной танцовщицы из ночного клуба, одно время находив­шейся в вашем подчинении.

— Не в моем подчинении, — уточнил монсеньор Соларис, — а моего брата Томмазо.

— Согласен, в подчинении вашего брата Томмазо. Это педантство. Она служила вашей семье, и поэтому вы обязаны дать полиции показания, кото­рые могут способствовать решению этого дела. Вам следовало бы оценить тот факт, что я сам пришел сюда, а не пригласил вас в свой кабинет. Но если вы предпочитаете.

— Ладно, комиссар, успокойтесь! — прервал его монсеньор примири­тельным тоном. — Извините меня. Просто я нервный человек. Все мы нервные в этой семье. Эта девушка сведет нас с ума.

— Катерина?

— Да нет же! Я говорю о моей племяннице Марине. Катерина меня совер­шенно не интересует!.. Ну, конечно, мне было бы неприятно, если бы про­изошла беда. Марина — причина нашего горя. Не то, что она плохая, боже упаси, но от нее всего можно ожидать. Ах, современная молодежь! Нет больше религии, поверьте мне. Не желаете аперитив, доктор? И вы, синьор.

— Нет, — ответил Сартори за себя и за Корону. — Расскажите лучше о вашей племяннице.

Монсеньор Соларис вдруг встал, прошелся по комнате, извлек из шлема рыцаря пепельницу и потушил в ней сигарету. Бригадир Корона ликовал в душе по поводу успеха, достигнутого начальником в стычке со священником.

— Марина — девушка современная, — возобновил разговор монсе­ньор, усаживаясь поудобнее, — и ей свойственны ошибки всех современ­ных девушек, которые думают, что могут господствовать над миром. Родители говорят «белое», а они говорят «черное». Родители стараются преподнести им вечные истины, но это как о стенку горох.

— Не хотите быть более точным, монсеньор?

Прелат закурил еще одну сигарету, прежде чем ответить.

— Не вижу, какое отношение может иметь моя племянница к исчезно­вению Катерины. Да, девушки хорошие подруги, они очень симпатизирова­ли друг другу, когда Катерина служила у нас, но я не думаю, что.

— Позвольте решать мне, монсеньор, — возразил комиссар. — В про­цессе расследования я могу допустить, что пути, а может быть, и интересы вашей племянницы часто пересекались с путями и интересами пропавшей девушки.

— Ну уж! — не выдержал монсеньор Соларис. — Вы меня поражаете, доктор.

— Напротив, это действительно так. Вот почему мне захотелось встре­титься с вашим братом и племянницей Мариной. Поэтому я и приехал к вашей невестке, которая, между прочим, была очень любезна со мной и проявила чуткость.

— О, в этом Пирошка — святая женщина! — возвысил голос священ­ник, как будто произносил надгробную речь. — Конечно, Марина и Катери­на имели свои маленькие тайны. Катерина — девушка опасная.

— В каком смысле?

— Опасная для девушки из хорошей семьи, — с каким-то неудобством подчеркнул священник. — Секс. Все плохое в обществе происходит из культа секса. Никакой морали, никакой стыдливости. Моя племянница, вероятно, соблазненная такими перспективами, тоже следует влияниям времени. Знаете, она ведь хотела стать танцовщицей, как Катерина. Поэто­му однажды я вынужден был даже надавать ей пощечин. Уму непости­жимо! Я вижу ее редко, потому что постоянно в поездках, но каждый раз, когда мы встречаемся, ссоры не избежать. У нее нет ни крошки уважения к моей сутане. — Монсеньор Соларис вытер пот льняным платочком. — В следующий раз Марина вбила себе в голову, что может стать бортпровод­ницей, и послала запрос с этой целью в «Алиталию». К счастью я вовремя узнал и смог действовать, оставаясь в тени. Теперь она хочет стать киноак­трисой. Вообразила себя Брижит Бардо или что-то в этом роде.