Римское дело комиссара Сартори - Энна Франко. Страница 17

— Пирошка, — снова принялся ворчать судья, будто разговаривая с самим собой. — Что за имя? Мне по сердцу Марина. Марина читает мне письма и книги, которые я люблю.

— Ему нравится слушать голос моей дочери, — пояснил Томмазо Соларис, обращаясь к комиссару, — даже если не понимает, что она ему читает.

— Я понимаю, я понимаю! — сурово прервал его судья. — Это ты никогда ничего не понимаешь. Ты родился кретином и останешься крети­ном! И теперь тебе здорово пощипали перышки с твоим предприятием. Кто вбил тебе в голову стать промышленником? Ты хорош только когда живешь от ренты и когда тебя водят в постель проститутки.

— Папа, у нас гости! — сухо предупредил его прелат.

— А ты молчи, фальшивый иезуит! Все вы только думаете, как бы при­своить мои денежки. Ну ничего, завещание поставит вас на место!..

— Довольно, папа! — взорвался Томмазо.

— Да, довольно, довольно. Так будет лучше. Марко, отвези меня в мою комнату.

— Синьор судья, вы окончили? — спросил управляющий.

— Кончил, кончил!.. Синьоры, мое почтение и мои извинения.

Марко Радико поднял хозяина на руки, опустил на сидение коляски и

выкатил коляску из комнаты. Комиссар проводил фигуру старого Солариса взглядом, полным симпатии.

— Наверное, он был очень строгий в свое время, — заметил Сартори, принимаясь за еду.

— Строгий? Скажите лучше ужасный, — возразил командор. — Когда он своим голосищем подзывал к себе сыновей и племянников, мы момен­тально превращались в ребятишек. Сейчас он уже тронулся умом. В его годы это понятно.

Ужин подходил к концу.

— Пройдемте в гостиную, — предложил Томмазо Соларис.

Марко Радико принес напитки и кофе, после чего ретировался на цыпочках, закрыв за собой дверь. В камине потрескивали дрова, взрываясь искорками, и это скрашивало тяжелую атмосферу комнаты.

Монсеньор Соларис встал после того, как выпил кофе. Он пожал руку обоим полицейским и извинился, что не может остаться дольше, так как завтра должен уехать очень рано.

— Еще виски? — поинтересовался Томмазо Соларис, когда брат вышел.

— Нет, спасибо, — отказался комиссар. — Уже поздно.

— Уже. Почти одиннадцать. — пробормотал командор, бросив взгляд на большие настенные часы, придвинутые к камину. Опустошив свой бокал, он продолжил: — Ну вот, мы одни. Знаю, что вы искали меня несколько дней, сначала в «Гранкио Адзурро», потом в моем доме в Риме. Я к вашим услугам, комиссар.

— Расскажите мне о Катерине Машинелли. О Кате, если вы предпо­читаете. Это не суть важно.

Командор Соларис согласился. Сейчас он казался более старым и уставшим, чем вначале.

— Я не много могу сказать вам, комиссар. Моя дочь Марина и Катерина или одна из них, должно быть, что-то натворили, но что, точно не знаю.

— Вы отдаете себе отчет в важности вашего заявления?

— Это правда.

— Почему вы несколько дней тому назад перевели пять миллионов на счет Катерины Машинелли? — вдруг спросил комиссар.

— Я? — удивился Томмазо Соларис. — Я дал Кате пять миллионов?

— В филиал Неаполитанского банка в Риме поступил чек с датой пят­надцатого октября для выдачи всей суммы на имя Катерины Машинелли.

— Комиссар, клянусь вам, что ничего не знаю! — Командор резко обо­рвал себя, как от внезапной мысли. — Разве только.

— Что разве только?

— Разве только моя дочь, комиссар. Ведь так легко вырвать бланк из блокнота и подделать подпись, особенно если это подпись отца.

— Вы обвиняете свою дочь в подделке чека и незаконном присвоении денег, командор.

Томмазо Соларис откинулся в кресле, как от удара кнута.

— Боже мой, действительно! — воскликнул он со стоном. — Однако это может быть правдой, несмотря на то, что речь идет о моей дочери. Конечно, на суде я не подтвержу такое, чтобы не навредить. С чего это мне давать пять миллионов Кате? И если бы я дал их или хотел дать, то никогда бы не подписал чек, никогда бы не дал наличными. У меня не было для этого мотива, уверяю вас.

Потянулась длинная пауза. Над виллой прокатился гром. Бригадир Корона сидел неподвижно, как статуя, держа в руках бокал.

— Знаете, где была ваша дочь днем одиннадцатого октября? — спокой­но продолжал вопросы Сартори.

— Днем одиннадцатого? Как вам сказать? Марина уходит и приходит, пропадает и появляется. Днем одиннадцатого? Нет, ее не было, ни здесь в Анцио, ни в Риме. Это я могу вам гарантировать.

— А Катерина? Вы не знаете, Катерина Машинелли была с вашей дочерью?

Командор вскочил на ноги и закричал:

— Откуда мне знать!? Я ей не нянька. Мне надоела моя дочь, а тут еще одна, такая же взбалмошная. Судя по тому, что я о них знаю, обе они вполне могут быть сейчас в Перу. Что может сделать отец, если дочь выскользнула из-под контроля?

— Ваша дочь богата?

— Богата, конечно. Но на бумаге.

— Объясните подробнее, пожалуйста.

— Марина богата, но не может располагать наследством моей матери до тех пор, пока не вступит в брак с дворянином. Да, я знаю, это может показаться парадоксальным, но таково было последнее желание моей матери. Если Марина не вступит в брак с дворянином, ни она, ни я, ни мой брат не получат наследство; оно уйдет в детский дом. Уму непостижимо, правда? Но это так. А дело идет почти о восьмистах миллионах в недви­жимом имуществе, землях и остальном. Больше того, прибавьте сюда то, что мой отец оставит ей еще около миллиарда. В то время как моим детям останутся крохи. И несмотря на это, моя дочь обращается ко мне за деся­тью тысячами лир. Нет ничего удивительного, если она подделала мой чек к выгоде своей закадычной подруги.

— Намекаете на Катерину?

— Вот именно.

Томмазо Соларис, не вставая, налил себе виски и выпил его двумя длинными глотками.

Комиссар был в нерешительности.

Корона казался обескураженным.

— Вы знаете, что с одиннадцатого по шестнадцатое число этого месяца Катерина Машинелли находилась в отеле «Гранада» в Сан-Феличе Чирчео, выдавая себя за вашу дочь?

Командор Соларис смущенно посмотрел на полицейского.

— Что вы сказали, комиссар?

— Именно так!.. Так к чему же эта комедия?

— Не знаю, что и предположить, клянусь вам!

— Какие отношения были между вами и Катериной? — начал сызнова Сартори.

— Ничего интимного, комиссар, если это то, о чем вы думаете, — отве­тил Томмазо Соларис решительным тоном. — Я не буду размениваться с девчонкой, которая, между прочим, была нянькой моих детей. Я хотел ей только хорошего, как своей дочери, поверьте. Во всяком случае, никаких прецедентов не было, я хочу сказать.

Он оставил предложение незаконченным.

Комиссар встал, за ним последовал бригадир Корона.

— Я приму к сведению все, что вы сказали, командор, — произнес он официальным тоном. — Благодарю вас за гостеприимство и ваше терпение. Думаю, что вынужден буду побеспокоить вас еще раз в ближайшее время.

— Я в вашем распоряжении, комиссар.

Он проводил их до дверей, где в молчаливом ожидании стояли управ­ляющий и овчарка.

— Спокойной ночи, командор.

— Спокойной ночи, доктор Сартори, бригадир.

Томмазо Соларис остался смотреть вслед автомобилю, который под сильным дождем направлялся к решетке. За его спиной как статуи выси­лись тени управляющего и овчарки.

Комиссар обдумывает ситуацию

Не зная почему, Сартори сердился на самого себя. Причина недоволь­ства, которая оправдывала бы это состояние души, была неизвестна.

В чем он ошибался?

Он действовал, следуя логике или интуиции? Знал, что находится на правильном пути, но никак не мог разобраться в этой путанице гипотез, предположений, противоречий. Ко всему этому добавлялись уклончивые или просто лживые объяснения людей, прямо или косвенно вовлеченных в дело Машинелли.

Одно было определенно: между Мариной Соларис и Катериной Машинелли должен быть сговор с самого начала этого необычного дела.