Ритуалы плавания - Голдинг Уильям. Страница 34

— Что скажете, мистер Тальбот? — спросил, повернувшись ко мне, Саммерс.

— В столь хладном теле не может теплиться жизнь.

Олдмедоу закатил глаза и, мягко скользнув по переборке, осел на пол. Виллер, с тем же выражением неземного знания, быстро пригнул голову бравого офицера вниз и сунул ее между его же коленями. И вот тут, из всех немыслимых в этих обстоятельствах персонажей, появляется — кто бы вы думали? Ну конечно, наш Силен — Брокльбанк, несколько, быть может, протрезвевший, а быть может, напротив, впавший в какой-то необъяснимый хмельной транс. Пошатываясь, вылез он из своей каюты и одним движением стряхнул с себя обеих пытавшихся удержать его дам. Женщины из толпы в коридоре было заверещали, но тотчас же и стихли, зажатые, как в тиски, соединением столь разных чрезвычайных происшествий. Сей господин явился нашим взорам без ничего, в одной рубахе. Нетвердой походкой он решительно направился в каюту Колли и там отшвырнул Саммерса с дороги с такой силой, что старший офицер едва устоял на ногах.

— Знаю я вас, — орал он, — всех, всех знаю! Я творец! Он не умер, а впал в шпячку! У него нервическая горячка. Дайте ему хлебнуть горячительного, и он восстанет…

Я крепко схватил буяна и поволок его прочь. Ко мне присоединился Саммерс. В эту кутерьму затесались еще и Виллер и спотыкающийся на каждом шагу Олдмедоу. Право слово, смерть это все-таки смерть, и уж ежели кэтому не относиться с приличествующей серьезностью… С грехом пополам мы выволокли Брокльбанка в коридор, к пассажирам, среди которых снова воцарилось гробовое молчание. Бывают ситуации, когда всякие слова и действия неуместны, — возможно, лучшее, что все они могли сделать, это тихо удалиться. Кое-как мы доставили его назад, к дверям его каюты, под непрерывное бормотание о горячительном и нервической горячке. Его дамы поджидали нас, испуганные и притихшие. Я же, в свою очередь, как и он, непрерывно что-то бормотал.

— Ну, будет вам, дружище, а ну-ка, назад, в койку!

— Нервическая горячка…

— Что за выдумки — какая еще нервическая? Так, теперь в каюту, в каюту, я сказал! Миссис Брокльбанк… Мисс Брокльбанк, прошу вас, помогите… Бога ради…

Они и точно пришли на подмогу и, едва он переступил порог, немедленно захлопнули за ним дверь. Не успел я обернуться, как увидел капитана Андерсона, который вновь спустился по трапу в коридор.

— Итак, джентльмены?

Я ответил за себя и за Олдмедоу:

— Я твердо убежден, капитан Андерсон, что мистер Колли мертв.

Он вперил в меня свои крохотные глазки.

— Я, кажется, слышал, как кто-то упомянул «нервическую горячку»?

В коридор вышел Саммерс, прикрыв за собой дверь в каюту Колли. Удивительно, как он догадался сделать именно то, что следовало. Он стоял, переводя взгляд с капитана на меня и обратно.

— Эти слова произнесены были мистером Брокльбанком, который, сдается мне, не вполне собой владеет, — неохотно сказал я.

Готов поклясться — щеки капитана собрались в складки, в глазах зажглись веселые искорки.

— Однако же мистер Брокльбанк до некоторой степени сведущ в медицине?

Прежде чем я успел выдвинуть свои возражения, он заговорил вновь, на сей раз с властными нотками, благоприобретенными на командной должности:

— Мистер Саммерс! Проследите за выполнением всех положенных приготовлений.

— Слушаюсь, сэр.

Капитан развернулся и поспешным шагом вышел. Далее распоряжения отдавал Саммерс, тем же или почти тем же командным тоном, что и капитан.

— Мистер Виллис!

— Здесь, сэр!

— Приведите сюда парусника с помощником и троих-четверых матросов покрепче. Можете взять наказанных из подвахтенных.

— Есть, сэр.

Здесь не было и следа напускной скорби, которую наши похоронных дел мастера несут как драгоценную печать своей профессии.

Мистер Виллис опрометью бросился на бак. А старший офицер обратился к собравшимся пассажирам — уже в своей обычной мягкой манере:

— Леди и джентльмены, вам лучше не присутствовать при том, что сейчас воспоследует. Могу ли я просить вас освободить коридор? Свежий воздух верхней палубы будет всем полезен. Прошу вас!

Коридор постепенно очистился, и в нем остались только я, Саммерс и услужающие матросы. Дверь каюты Брокльбанка отворилась, и сам хозяин ее застыл на пороге во всей своей чудовищной наготе. С потешной серьезностью он наставительно произнес:

— Джентльмены! Нервическая горячка — это горячка от нервов. Всего наилучшего!

Его изо всех сил потащили назад, он покачнулся, и дверь за ним захлопнулась. Тогда Саммерс обратился ко мне:

— А вы, мистер Тальбот?

— Я следую личной просьбе капитана оказывать вам посильную помощь. Разве эта просьба уже не действительна?

— Полагаю, действие ее прекратилось со смертью несчастного.

— Мы, помнится, рассуждали о том, что значит «noblesse oblige» и «честная игра». Давеча я нашел способ объединить эти два понятия в одно.

— Какое же?

— Справедливость.

Саммерс, по-видимому, что-то обдумывал.

— Вы уже решили, кто будет обвиняемый?

— А вы разве нет?

— Я? Но власть капитана на корабле… и к тому же, сэр, у меня-то нет покровителя.

— Не будьте так уверены, мистер Саммерс.

Какое-то время он ошарашенно смотрел на меня.

— Я?.. — выдохнул он, обретя дар речи.

Однако к нам уже на рысях бежали посланные Виллисом матросы. Саммерс глянул на них, потом на меня.

— Могу я предложить вам пройтись по палубе?

— Глоток бренди был бы, по-моему, больше к месту.

Я направился в пассажирский салон, где обнаружил

Олдмедоу, который бесформенным тюком сидел на стуле под большим кормовым окном, держа в руках пустой стакан. Он тяжело дышал и обильно потел. Зато на щеках у него снова играл румянец.

— Чертовски глупо получилось, — пробормотал он, увидев меня. — Сам не знаю, что на меня нашло.

— А как на поле брани? Там вы тоже иногда даете слабину, Олдмедоу? Простите, беру свои слова обратно. Я что-то тоже не в себе. Увидеть мертвеца, да еще в той же позе, в какой я только недавно застал его… а может, он и тогда уже… но теперь, окоченевший, твердый, как… Куда, черт его дери, запропастился стюард? Стюард! Живо бренди мне и добавь еще мистеру Олдмедоу!

— Я понимаю, о чем вы подумали, Тальбот. Скажу вам по чести, я не бывал на поле брани, да и свиста вражеской пули не слыхал, если не считать одного случая, когда в меня целились, но промахнулись на добрый ярд. Какая вдруг тишина на корабле!

Я кинул взгляд в сторону открытой двери салона. Несколько матросов втискивались в каюту Колли. Я захлопнул дверь и снова повернулся лицом к Олдмедоу.

— Скоро все будет кончено, Олдмедоу!.. Вы по-прежнему не в своей тарелке?

— На мне мундир офицера королевской армии, а я до сих пор ни разу не видел мертвеца, кроме разве одного-другого закованного в цепи черномазого, ну да это не в счет. Я совсем раскис — как дотронулся до него. Я, видите ли, родом из Корнуолла.

— С таким-то именем!

— Далеко не все имена начинаются у нас с Тре-, Пол— или Пан-. Господи, какая она скрипучая, наша посудина! И ход у нее теперь какой-то другой, а?

— Да нет, с чего бы.

— Тальбот, а как вы думаете…

— Да, сэр?

— Нет, ничего.

Мы сидели молча, и я упивался приятным ощущением тепла, разливавшегося по жилам от бренди, обращая мало внимания на все остальное. Вскоре появился Саммерс. Позади него я успел заметить кучку матросов, которые уносили куда-то дальше по палубе запеленатый предмет. Саммерс и тот не вполне еще оправился от некоторой бледности.

— Бренди, Саммерс?

Он мотнул головой. Олдмедоу поднялся.

— А мне, я думаю, лучше бы выйти на палубу глотнуть свежего воздуха. Чертовски глупо получилось. Глупее не придумаешь.

Мы с Саммерсом остались одни.

— Мистер Тальбот, — сказал он негромко, — вот вы тут помянули справедливость.

— Да, сэр?

— Вы ведете дневник.

— И что же?..