Вторая и последующие жизни (сборник) (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич. Страница 11

— Вот тебе, бабушка и хлорциан.

Самопал поднялся из дыма, как новое здание из развалин — спокойный, уверенный в своих силах и даже похорошевший.

— Принимай планету, Савва! Со всем содержимым, по описи.

Держа карабины наперевес, мы вышли наружу. Вокруг лежали обломки деревьев, на первый взгляд ничем не отличавшимися от земных.

— Записывай! Лес поваленный — один!

— Трассер искореженный — также один. — Откликнулся я.

— Космические гости в лице двух человек — одна пара! — продолжил мой друг.

— Космические гости идут отдельным списком. Как приглашенные на банкет, — возразил я.

Говорить-то мы говорим, точнее, треплемся, от нервного напряжения избавляясь, а природа кругом этому сильно способствует.

Виды вокруг — слов нет! Не природа даже, а отдохновение глаз.

— Тут нам самое место, — говорит. — Тут лагерь и раскинем. Речку нарекаю Дуболомкой…

Огляделся я. А что? Хорошее место! Вот лес, вон развалины наши, а вон там речка бежит… А вверх и вниз по течению деревья стеной. Под ногами у нас песчаный берег языком в воду уходит, а вода в Дуболомке до того прозрачная, что мы с Мефодием с первого-то взгляда и не разобрали где она начинается — так незаметно берег входил в неё.

Вытащили мы из трассера аварийный запас, и начали лагерь ставить шагах в двухстах от берега. Пока я с палаткой возился да охранную систему налаживал, Мефодий охотничий сезон открыл — удочки забросил да в воздух пальнул пару раз.

С местом мы точно не прогадали. Природа нам на это сразу намекнула — клев начался прямо сумасшедший. Поплавок только воды коснулся, как на него кто-то уже набросился. Мне за делами не видно, но чувствую, процесс идет — кряхтит Мефодий и восторженно поругивается. Потом дружок мой закадычный завопил. Басом. Я выглянул. Я тут тружусь, а мой дружок, оказывается, там с кем-то силой тягается. Удилище изогнулось и он в позе «упрямый колышек» наклоняясь к песку градусов под 30, упирается в берег конечностями и сопротивляется чьей-то агрессии.

Только упертость его ничего не давала — тот, кто сидел в воде стаскивал Митрофана к себе. Явно зверь-рыбу зацепил…

— Бросай, чудило! — заорал я. — Тебя сожрут, кто банкет готовить будет?

Послушался, бросил.

Только вместо того, чтоб помочь мне, как хороший друг другу помогает, он бошку свою в небо задрал и стал там что-то разыскивать. Я и сам из любопытства посмотрел — ничего. Ругаться с ним не стал, плюнул только выразительно. Только плюй — не плюй так всегда в первый день получается. Восторженный какой-то…

А потом слышу «бах!» и визг рикошета…

Гляжу я на Самопала, а тот на меня таращится.

— В кого попал? — спрашиваю, а потом и сам голову вверх деру. Ничего. Облака, ветер… Птиц и тех нет…

Мефодий от ошеломления бинокль достал, словно ни своим, ни моим глазам не доверяет. Руки у него ходуном ходят — ясно видно, что страшно крикнуть хочет — вон он, там! Туда смотреть…

Только как мы глазами по горизонту не мели и зенит не рассматривали, повода для радости не нашлось. Слова продолжали висеть гроздьями на кончиках языков, но повода сорваться для них не обнаружилось. Напряжение разрядил Самопал. В сердцах друг мой сказал такое, что в книжках говорят только отрицательные персонажи.

— Ты слышал?

— Не глухой, чай… — отозвался я, все еще пытаясь найти глазами загадочный кусок железа.

— Может птица? — предположил осторожный во всем Мефодий. — Или зверь…

Он еще чуть-чуть подумал.

— Или рыба…

— Я только одну птицу знаю, которая так кричит, когда в неё стреляют. Я её в музее транспорта видел: железнодорожный рельс её зовут. Ты что палить-то начал? Увидел чего?

Он плечами пожал.

— Ничего я не увидел. А стрельнул от восторга…

Ну что тут скажешь? Правильно ничего. Все плохое, что я о своем друге могу сказать, он уже знает. От меня же…

— Предлагаю считать это рикошетом по металлу, — говорю я. Мефодий с интересом смотрит на меня, ничего, впрочем, не понимая.

— Будем считать, что ты, брат, чуть не сбил космический корабль пришельцев.

И снова мой друг промолчал.

— Мы ведь отдыхать прибыли? Ну и давай отдыхать, разыгрывая поиски чужого разума на фоне девственной природы. Рикошет имел место? Имел! Факт есть факт. Его надлежит отметить, но всерьёз не принимать.

— А что надо воспринимать всерьез, — спрашивает он на автомате. Ну так я его к этому вопросу и подводил.

— А всерьез надо воспринимать разбивку лагеря и подготовку банкета.

Размечтался я.

Мефодий как про лагерь услышал, бросился птерокар собирать. Собрал, конечно.

А как собрал, так его после этого как шилом ткнули, орет в полном восторге:

— Давай, Савва на разведку мотнемся. Обозрим угодья с воздуха! Может на твою летающую рельсу наткнемся!?

Это он мне так сказал. Чего там разведывать? Планета пуста как карман перед получкой и есть уже хочется. Я уж лучше бутербродами с тунцом займусь.

— Нет уж, Мефодий. Давай сам. У меня тут и так дел в двух руках не унести… Только через полчаса чтоб как штык тут стоял. Как Сивка-бурка, вещая каурка… Как…

Он, разумеется, недослушал и умотал в зенит.

Ну, конечно, вернуться опоздал. Появился где-то через час, и выражение лица его источало такую обиду, что впору было ему утиральный платок подать и сопли вытереть.

Оказывается, полоса невезения, начавшаяся утром, когда его чуть не утащила в реку зверь-рыба, продолжилась и в воздухе…

Сперва чуть какие-то птицы его не заклевали, потом воздушным течением его чуть в вулкан не затянуло — есть тут оказывается такой…

Повезло ему только раз, да и то не до конца.

Километрах в десяти отсюда, когда он, снизился, на него напал кипятильник. Живет тут, оказывается, такая тварь — кипятком плюётся, за то так и назван. Струя перегретого пара прошла в десятке сантиметров от птерокара и только крутой вираж спас моего друга от второй порции кипятка. Вот на этом везение и прекратилось — этот маневр обошелся нам в ящик пива, который непонятно каким образом оказался в машине…

Я только головой покачал. А ведь говорили — банкет, банкет… Какой теперь банкет? После этого известия страшно захотелось пить и именно пива.

Мефодий ругался, а машина стояла, сложив желто-оранжевые крылья на небольшом пригорке. Под её полупрозрачными крыльями уже началась та мелкая жизнь, которую на Земле называют муравьиной. Трава шевелилась, скрывая длинные тела червей и суставчатых многоножек, блестевших, словно металлические цепочки. В тени крыла уютно устроилась компания летающих пауков доктора Брюса-Ли.

Пауки, раздув пузыри, висели в воздухе как воздушные шары времен завоевания атмосферы. Слушая друга, я понял, что совершенно напрасно теряю время. Отдыхать надо, раз уж на природу выбрался, а не разной фигней заниматься, с кухней да сортирами возиться. Это все как-то как-нибудь само собой устроится.

— Дьяволы! — выругался Самопал. — Ну и планетку ты выбрал…

— Я?

— Ты, конечно… Стоит отойти, как обязательно кто-нибудь в аппарат нагадит!

Достав «пищалку» он провел ей перед собой, обрезая ультразвуком паутину. Шары качнулись и начали подниматься. Пауки лихорадочно зашевелили лапами, разбрасывая невесомые нити в разные стороны. Они ловили друг друга, собираюсь в группу. Это длилось 2–3 секунды. Собравшись в большой розовый комок насекомые, подхваченные ветром, двинулись к ближайшему болоту.

Так мне обидно от его слов стало, просто не передать… Но тут Мефодий в моих глазах реабилитировался.

— Садись, Савва, поедем жадного кипятильника убивать. Твой выстрел — первый!

Мефодий смахнул с седла насекомое, похожее на десятисантиметрового медведя.

Огражденные от ветра пластмассовой оболочкой, мы поднимались под слаженные взмахи птерокаровых крыльев. Кабина то затенялась ими, то освещалась стоящим довольно высоко солнцем.

Это мелькание странным образом подействовало на меня, доводя обычное, человеческое желание выпить холодного пива до эпического чувства жажды.