Пепел Вавилона (ЛП) - Кори Джеймс. Страница 41

Но она старалась. Теперь «Хорнблауэр» вместо того, чтобы навсегда улететь за врата, обеспечит провизией Япет и позволит этой станции оказать помощь другим. «Конноту» и прочим кораблям не нужно разбираться с распределением. Только добыть припасы, передать их и позволить механизмам торговли и общественной природе Пояса выполнить остальное.

Она надеялась, что этого будет достаточно.

Оксана за своим пультом чему-то смеялась. Не весело, скорее изумлённо и недоверчиво.

— Ке? — спросил Эванс.

Оксана покачала головой. Мичо хорошо её знала и в этом жесте увидела тень смущения. «Нет, пока я на посту». Сохранять дистанцию между семейными отношениями в нерабочее время и службой Оксане всегда было важно. Обычно и Мичо тоже, но во время ожидания доступа в док и неприятных вестей от Марко любая возможность отвлечься — просто подарок.

— В чём дело, Оксана? — спросила Мичо.

— Да просто кое-что необычное в новостной ленте с Цереры, сэр.

— Что ж, надеюсь они не собираются нас подорвать. Выведи на экран.

— Есть, сэр, — сказала Оксана, и кнопки управления на экране Мичо сменились профессионально сделанной видеосъёмкой из ленты новостей, с бегущей строкой снизу и параметрами фильтрации с одной стороны. С экрана на неё глядело открытое и честное лицо Джеймса Холдена. На миг Мичо опять оказалась на «Бегемоте», но тут же вернулась обратно. Джеймс Холден, словно давно забытый вкус или запах еды из детства, принёс с собой отзвуки чувства вины и страх, напоминание о вспышке насилия.

Джеймс говорил, картинки менялись — ужасающе старый астер со смеющимися глазами, две женщины, постарше и молодая, хлопающие в ладоши как при игре в «ладушки», темнокожая женщина в рабочем комбинезоне, со спокойным лицом, стоявшая у ёмкости с гидропоникой, пока камера не отдалилась настолько, что та слилась с фоном станции. «Меня зовут Джеймс Холден, и я хочу познакомить вас с некоторыми людьми, которых встретил здесь, на Церере. Я хочу, чтобы вы услышали их истории. Давайте узнаем их, как наших сослуживцев по кораблю или соседей. Надеюсь, вы, как и я, не останетесь равнодушными к этим людям».

— Что за хрень? — усмехнулся Эванс. — Смешно смотреть, как дрессированные астеры пляшут под его дудку?

— Нет, это же Холден, — сказала Оксана. — Он вместе с АВП.

— Серьёзно?

— АВП Джонсона, — возразила Мичо. — Он и Земле служит. И Марсу.

Холден на экране протягивал древнему старику грушу с пивом. Щёки астера уже немного порозовели, но речь оставалась внятной. «...Тогда на каждую женщину на станции приходилось по пять мужчин. Пять на одну».

— Ты летала с ним, са? — спросила Оксана. — Тогда, в медленной зоне?

— Немного, — ответила Мичо. — А ещё он спит с матерью Филипа Инароса. Знаете, кого Марко никак не удаётся убить? Вот, это он.

— И ещё объявляет Инаросу и аллес, где он сейчас? — сказала Оксана. — Надо же. Такой храбрец или чокнутый?

— Не мне его осуждать, — сказала Па и тут же содрогнулась от ужаса.

Долю секунды она даже не осознавала отчего, а потом поняла, что увидела. Бегущая строка по низу экрана уже ускользнула вбок. «Аэндорская волшебница». Она ухватила ползунок и перетащила назад. Корабль, уничтоженный Вольным флотом, опознан как «Аэндорская волшебница».

Она включила питание. Экран засветился. Холден и старый астер смеялись над тем, какой была когда-то Церера, но Па их уже не слушала. На её экране разворачивалась гиперреалистичная картинка с разведывательного телескопа — корабль под большим ускорением, шлейфы от двигателей как будто гнулись, когда корабль ускорялся на поворотах. По форме кривых Па понимала, что он вытягивал почти десять g. Картинка не показывала то, от чего они убегали — торпеда, способная пробить защиту, движется слишком быстро, её невозможно увидеть. Корабль дёрнулся, закружился на долю секунды и превратился во вспышку света. «Неясно, — говорил комментатор, — почему силам Вольного флота пришлось атаковать собственный корабль, но доклады подтверждают выхлопы двигателей и на некоторых других известных локациях противника на векторах, несовместимых с атакой сил объединенного флота...»

— Сэр? — переспросила Оксана, и Мичо поняла, что, должно быть, произнесла что-то вслух.

Она встретила почтительный и твёрдый взгляд Оксаны. И глаза Эванса, мягкие и встревоженные. Её экипаж и её семья.

— Мы получили ответ от Марко, — сказала Мичо.

— Да, изменение языка — это изменение сознания, — сказал Джозеф. Он был в спортивном костюме, как и Мичо. Только пристёгнут к креслу-амортизатору. Сложный график отображал состояние солнечной системы — насколько она её знала. Красным — корабли, подчинённые внутрякам, сгрудившиеся у Земли, Цереры и Марса. Вольный флот под командованием Марко — синим. Горстка её пиратов-идеалистов — зелёным. А золотая россыпь поверх всего этого отмечала места, где Марко хранил сундуки с сокровищами.

— Мышление складывается из аналогий, — вещал Джордж, не особо нуждавшийся, чтобы она поддерживала беседу. — Проходит время, меняется оболочка. Прежде были внутренние против внешних. Теперь объединённые против разъединённых. Вольный флот. Объединённый флот. Те, кто сбрасывает цепи, против тех, кто сам себя связывает.

Перспектива битвы с Марко лицом к лицу как-то не впечатляла. Кораблей у него слишком много, а обращения Мичо к Розенфельду, Доузу и Санджрани не удостоились ни единого ответа. Правда, и отклонены не были. Пока только Марко открыто объявил её предательницей их общего дела. Она полагала, что остальные просто следуют за вождём.

За последнее время ситуация не улучшилась.

Она чертила маршруты и включения двигателей своих зелёных кораблей, дуги, которые должны увести их из зоны поражения Вольного флота, но всё же дать возможность доставить припасы туда, где в них больше всего нуждались. Это походило на решение сложной математической головоломки, без уверенности, что оптимальное решение вообще существует. Поиск наименее неудачного ответа.

— Мы — свободнейшие из свободных. Разобщённые среди разобщённых, — продолжал Джозеф. — И потому мы вступаем в объединение. Отчуждённые из-за нашей приверженности к сообществу, понимаешь? Ян внутри инь, свет, растущий внутри темноты. Шиката га най. Тут ничего не поделать. Поскольку у нас есть лишь один выбор. Такова форма замысла Бога. Минимум и максимум соединяются в одну кривую. В оболочку, сотканную из объяснений.

Мичо сохранила в личных файлах данные с тактического дисплея, дотянулась до поручня и перебралась к креслу. Джозеф с детской радостью глазел на неё. Зрачки так расширились, что глаза казались чёрными.

— Надо кое-что сделать, — сказала она. — Обойдёшься без няньки?

Джозеф фыркнул.

— Я был мыслящим человеком ещё до твоего рождения, детка. Я могу вечно плыть в пустоте, не помру.

— Ладно, сказала она и заблокировала паролем ремни на кресле. — Я установлю систему наблюдения за твоим состоянием. Может, Лаура придёт с тобой посидеть.

— Скажи, чтобы прихватила коробку с го. Когда я под кайфом, играю получше.

— Я скажу, — ответила Мичо. 

Джозеф взял её руку в свою, нежно сжал пальцы. Он пытался что-то сказать — что-то глубокое, нежное, но возможно, непостижимое трезвым умом. Па видела в этом только любовь. Она приглушила свет, включила тихую музыку — арфа и женский голос, такой прекрасный, что казался искусственным — и оставила его в одиночестве. По пути вверх, на командную палубу, Мичо отправила сообщение Лауре и получила ответ. Джозеф, возможно, и не нуждался в присмотре, но лучше перестраховаться. Затормозив лодыжкой о ножной поручень, она посмеивалась над собой. Заботиться о мелочах, пренебрегая серьёзными проблемами.

В кресле Па сидел Бертольд, из-под наушников на его голове доносилась музыка, а монитор с индикаторами состояния корабля радостно светился зелёным. Всё прекрасно — до тех пор, пока Па не заглядывает чересчур далеко вперёд.

Бертольд кивнул ей, и Мичо опустилась на место Оксаны. Она всё ещё странно чувствовала себя на марсианском корабле, построенном с такой тщательностью, что она до сих пор не могла во всём разобраться — по-военному дотошно и строго. Предположительно, всё от того, что разработчики выросли в условиях постоянной гравитации, тянущей вниз, но возможно, это не так. Может, он такой просто потому, что с Марса. Не внутренние против внешних, а негнущиеся и ломкие против парящих свободно.