Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф". Страница 20

Льор ненавидел их всех, гордецов, льстецов, ленивых сибаритов или ненасытных завоевателей, всех, кто губил его родной мир. Наверное, в этой череде теней питал неприязнь и к самому себе. Но ни за что не признался бы в этом, ни Софии, ни Эльфу. Какой смысл? Всему миру оставалось барахтаться пару сотен лет, может, чуть больше. Все равно — ни планов, ни стремлений, ни желанья сделать его лучше. Лишь выматывающая скука, которую временно рассеяла своевольная девчонка.

— Я так захотел, — сухо отозвался Раджед, угрожающе скрипнув зубами. — Я властелин своего льората, у меня есть портал. Испокон веков люди в Эйлисе поклонялись нам как богам. Жалкие букашки!

— Но люди на Земле воспринимают это иначе, — негромко отвечал друг. — Отпусти девочек. Зачем они тебе? Ведь и правда хватает других.

На лице льора заиграла хитрая улыбка, собрав складочки-лучи возле глаз. Он отозвался, погрозив пустоте указательным пальцем:

— Это уже игра, кто кого переупрямит. Рано или поздно она сама будет умолять, чтобы я вернул ее в башню.

— Неужели для тебя это только игра? — грустно сдвигал черные брови Эльф, делаясь похожим на Пьеро. Бледный лик, кукла смерти средь ярмарочного веселья жителей Земли.

— Это уже тебе лучше знать, — с горькой издевкой бросил Раджед. — Ты же ведаешь будущее.

Льор подошел к парапету, сорвав розу возле каменной скамьи, где нагло разлегся Сумеречный, изображая из себя надгробную статую. Правда, в Эйлисе титулованных особ хоронили стоя, замуровывая в стену в окружении камней-талисманов. Все превращалось в камень, все… Может, они слишком много внимания уделяли погребениям. И после них не осталось бы даже наследия для археологов, только одинокие башни, что треплют грозы и вихри.

Они разбросали слишком много камней, теперь мудрый беспощадный ветер подхватывал их и возвращал, кидая прямо в лицо. Но нет, валуны по-старому покоились у подножья, подобные сотням гигантских черепах. Раджед все смотрел и смотрел на свои владения, пока холодный морской бриз перебирал взъерошенные волосы. В сердце углем тлела тревога. Льор признавался, что игра превращалась для него не только в способ развеять скуку.

— Подумать только. Прямо в пропасть! — негромко промолвил он, понимая, что от Эльфа ничего не утаить. — В ней что-то есть… Что-то, что привлекает меня, но одновременно неимоверно злит. — Раджед сжал кулаки, вцепившись в металлическую застежку камзола. — Я почти рад, что она не поддалась ни на одно мое искушение, иначе стало бы скучно. Проклятое чувство, от которого я не могу отделаться все эти долгие годы. С тех пор, как увидел ее, оно отступило. София — это как сладость с пряностями.

Эльф слушал, а о чем думал — не в силах чародеев узнать, вернее, Раджед не обладал магией чтения мыслей. Да и кого интересовали измышления неудавшегося Стража Вселенной? Он все равно никого не спас, никому не помог. Как и Раджед. Он обладал порталом мира Земли, мог бы вывести всех из гибнущего мира или даже захватить новый, живой. Но не видел в этом никакого смысла: всюду враги, сам себе враг. Вот и запер себя в высокой башне.

Под ногами цепенел звук собственных шагов вдоль края бездны; ветер крепчал, вновь надвигалась гроза.

— А если она все-таки сломается и станет твоей послушной куклой, не утонешь ли ты снова в океане тоски и однообразия? — оживился Сумеречный, создавая новый бутон на черенке сорванной розы среди паутины и терний.

— Тогда я поищу новые развлечения. Не одними же интригами Нармо и Илэни забавляться, — пожал плечами Раджед. До него все чаще доходили слухи, что топазовая чародейка с восточного материка намерена объединиться с Нармо Геолиртом, злейшим врагом.

Отдаленно даже шевельнулось нечто, похожее на ревность. Впрочем, слишком давно все минуло, все поглотили взаимные обиды, переросшие в ненависть. Илэни, как и все они, желала только власти. Ей под стать гибнущий мир — ее сила заключалась в самой черной магии, общении с мертвецами. Дымчатые топазы – проклятье. Впрочем, может, лгала, пугала всех, как жадная паучиха. Но вместе с Нармо они образовали бы опасный тандем.

— Ты не боишься, что они снова попытаются захватить твой портал? — уловил смутные опасения Сумеречный, но Раджед только по привычке рассмеялся, скрывая все свои страхи за самоуверенностью и показным оптимизмом:

— Чтобы я чего-то боялся? О! Эльф, ты как будто меня не знаешь.

— А если они нападут? Что ты будешь делать с Ритой и Софьей? — резанул по больному верный друг. Нет, все же не привычка эта дружба, скорее зеркало, контраст и сатира на самого себя. Но образ наглеца, не видевшего дальше своего заостренного носа, приходилось поддерживать:

— Похоже, последний приступ тьмы сделал тебя тугодумом, мой друг. Я прогоню этих паршивых наглецов обратно в их льораты, а мои гостьи ничего и не заметят.

Он верил в свою силу, в конце концов, Нармо еще ни разу не удавалось проникнуть в башню. Но Раджед сбился со счету, сколько раз они сталкивались в поединках. Каждый раз готовили друг другу ловушки, но не попадались, сходясь в открытом противостоянии. Самым страшным в поединках с Геолитом было получить хотя бы мелкую царапинку — чародей воздействовал на кровь, выкачивая силу из противника. Но Раджед и не позволял достать себя.

Вспоминался звон магических когтей-мечей, в которые превращались руки врагов. Ярость сочилась по венам вязкой смолой, забирая все оценки и суждения, все больше распаляя взаимную ненависть. Но поединков не было уже десять лет. В последнем Нармо едва не проиграл, когда Раджед в стремительном броске ударил по глазам противника лучом магического ослепления. Враг уполз в свою нору, точно ночная тварь при свете зари. С тех пор казалось, что Эйлис окончательно уснул, замер. Но Раджед чувствовал, что рано или поздно грянет буря.

— Все-таки Софья — умная девушка. Она сразу поняла, в какой опасный мирок ты ее затащил, — явно читал воспоминания Эльф.

— Опасный? Да о чем ты? — отмахивался льор. — Нас всего-то семеро, не семь миллиардов. Я видел, что творится в ее мире. — Улыбка исчезла с лица Раджеда, он устало опустился рядом с другом на скамью, вновь срывая восстановленную розу, растирая ее в руках. — Это… уму непостижимо. Он каждый миг может поставить себя на грань уничтожения. И не видит этого. Как и мы не видели…

— Но Эйлису-то осталось не больше нескольких сотен лет. Ты и сам знаешь, что случилось с некоторыми башнями льоров.

— Сотен! — всплеснул руками льор, раскидывая оторванные лепестки, продолжая сухо и мрачно, как ученый на докладе: — Люди и один век не живут.

— Но все-таки Софья права — оставаться в умирающем мире безрадостно, — мотнул головой Эльф.

— Я знаю… Но все-таки… — с тихим надломом дрогнул голос жестокого повелителя, хотя он вырвал с корнем минутную слабость. — Она забавляет меня своим упрямством. Пусть еще потешит мое самолюбие.

— До того, как чума окаменения заберет всех вас… — вдруг жестоко осклабился Сумеречный. — Умно, ничего не скажешь. Делить уже нечего, а они продолжают воевать.

Собеседники замолчали, тишина хрипела, резала смычком по струнам нервов. Раджед дрожал от нахлынувшего гнева; в последнее время любая мелочь легко выводила его из себя. Видимо, сказывалось вечно давящее сознание скорой гибели мира.

Он некстати вспомнил, что некоторые башни окаменели. Вспомнил, как мучительно просыпался каждое утро и смотрел на свои руки, боясь, что начал тоже превращаться в камень. Он слышал каждый угасающий цветок в рудниках и подвалах своей башни. И что его удивило — София тоже слышала. Но какое это имело значение? Льор просто желал развеяться, хотел послушать притворные похвалы и слова восхищения. Наткнулся же на штыки осуждения со стороны девчонки. И уязвленная гордость обязывала довести до победного конца, подчинить ее, заставить восхищаться умом и силой чародея. Он злился, злоба разливалась в сердце клубком змей, на языке даже чувствовался кисловатый привкус их яда.

— Слушай, не мешай развлекаться! — скривился Раджед, беспощадно восклицая: — Если Эйлис уже умер, то я хотя бы станцую на его могиле.