Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф". Страница 44

София! Это имя вело вперед, Раджед верил, что уж после спасения девушка поймет, что не он злодей в этом мире, совсем не он. Впрочем, в тот момент, когда когти разворотили надежную дверь, льор не думал ни о чем.

Он застыл на пороге, впившись взглядом в Илэни, которая только потрясала руками, точно била кого-то незримого, стремясь поймать ветер или луч света. При приближении противника, который приставил к ее шее лезвие, встрепенулась, укрепляя магический щит.

— Где она? — проревел Раджед, с рыком хватая ртом воздух.

Илэни, лицо которой до того искажал гнев, вновь играла безразличие:

— Ты опоздал, твою зверушку забрал малахитовый льор Тилхама.

— Что?.. — Раджед отшатнулся от чародейки, озираясь по подземелью, не веря своим ушам. Он все еще искал где-нибудь в углу заплаканную Софию, укрытую либо магией, либо как-то иначе спрятанную от его глаз. Он впадал в какое-то лихорадочное состояние, слабо осознавая, что цель всех его подвигов так и не достигнута. А это означало, что он вновь сражался только ради себя одного.

Впрочем, осмыслить в полной мере, что его вновь оторвали от Софии, Раджед не успел. Нармо шел по пятам, не зевая, хотя со лба у него сочилась тонкая струйка крови. Но когти-мечи не утратили стремительности своего смертоносного полета.

Раджед же впадал в почти неконтролируемый гнев, жертвой которого при побеге Софии пали барельефы в его башне. Теперь же с безумием берсеркера он кидался на врагов, то стремясь пробить щит Илэни, то сокрушая остатки защиты Нармо. Чародей кровавой яшмы восстанавливал их, аура его колдовства больше не светилась привычно алым цветом. Казалось, что он присвоил еще несколько самоцветов, которые неведомым образом срослись с его врожденной магией. Но Раджед в пылу борьбы не рассуждал, сознание менялось, замечая только насущные угрозы: выпад, уклонение, атака, блок из когтей.

Янтарные лезвия светились в подземелье. От нахлынувшей волны негодования и несбывшегося желания, черного разочарования, льор сделался в сотню раз злее. И даже тесноту оценивал теперь скорее как плюс, нежели как преграду, ведь свою скорость он временно потерял. Но и Нармо не представлялось возможности разогнаться.

Совершив почти удачный выпад, заставивший сползти самодовольную ухмылку с лица противника, Раджед сам рассмеялся, только возглас его напоминал скорее вой. Зато почти торжествующий: он теснил врага, намереваясь теперь уничтожить их любой ценой, раз у него вновь отобрали Софию. Нармо уходил в глухую оборону, его не спасали уже ни чужие — наверняка украденные — талисманы, ни вставки на тяжелых ботинках.

Чародей, сдвинув брови, пятился к дальней стене. Но не являлось ли все это искусным представлением? Войдя в раж борьбы и наступления, Раджед уже почти ничего не замечал. Когти неслись, чтобы отделить от плеч голову Нармо, но внезапно все тело янтарного льора прошила острая боль, которая обожгла буквально каждую клетку. Льор подавился воздухом, изогнувшись, как под ударом хлыста. Словно поразило молнией среди бела дня, так как Нармо не успел нанести никакой раны.

«Так вот какая твоя… истинная сила», — через пелену, заволокшую разум, подумал Раджед, скосив глаза на самодовольно ухмылявшуюся Илэни.

Чародейка скалила крупные клыки нежити, от ее ладоней исходили черные хлопья пепла, незримо пронзавшие тело противника. Беспричинная боль — одна из самых опасных способностей топазовых льоров, за что их и признавали проклятыми. Буквально каждый орган, каждая частица тела горела и пульсировала, точно разрывали на куски, точно били током. «Там был еще аккумулятор…» — вспомнились слова Сумеречного Эльфа про далекие острова. Странно, что даже льоры страдали от боли так же, как люди. Как люди… Ячед? Льоры…

Сознание желало покинуть, но Раджед призвал на помощь всю свою ненависть. Только она плохой советчик, когда смешиваются все миры, когда жизнь и смерть ведут борьбу возле хрупких чаш весов. И где-то на грани забытья донесся собственный отчаянный голос: «София… Где ты?»

София… Если ее кто-то вывел из подземелья, значит, она была жива, значит, еще оставался шанс спасти ее. И умирать в бесконечной борьбе не входило в планы. Если бы он не поддался гневу, то не упустил бы незаметных манипуляций Илэни с магическим полем.

— Подло! — прохрипел янтарный льор, которого точно на дыбе пытали.

— А как же иначе в войне льоров? — рассмеялась Илэни, глаза которой светились в темноте. Она впадала в экстаз, точно питаясь чужими страданиями. В помощники ей наверняка пришли все темные силы. Кто же такие проклятые чародеи дымчатых топазов? Неужто и правда общались с миром мертвых, с самими демонами? Одним из них представала властолюбивая ведьма.

Чародейка все еще сковывала болевым шоком, и в тот момент одновременно Нармо вскинул когти. Раджед, собрав всю свою волю в кулак, разорвал оковы мучительного оцепенения, отпрянул. Но брызнула кровь; со звоном, как в замедленном сне, отлетали позолоченные застежки камзола, разрывалась ткань рубашки. Пять глубоких порезов прочертили вдоль груди от ключиц до ребер. Второй удар Раджед сумел отразить, хотя Нармо попытался пронзить его насквозь, насадить, как кузнечика, на мечи.

И от сравнения Раджед пуще прежнего разъярился. Он рисковал больше, чем когда бы то ни было, но выбора не оставалось. Теперь он отражал удары Нармо лишь одной правой рукой, а в левой у него вновь оказалась трость, которую он направил на Илэни, улавливая линии ее магии. Сложный узор, совершенно непривычный, однако через него удалось пробиться к шее чародейки в обход щита, часть энергии которого уходила в мерзкую, подлую магию.

Чародейка схватилась за горло, беспомощно вытаращив глаза, шипя:

— Нармо, сделай что-нибудь!

Сила ее магии ослабла, она отбивалась от цепких пут янтарного льора, затягивающих аркан. Раджед сам едва не потерял сознание, ведь когда заклятье отпустило, ощутимее проступили другие раны, особенно свежие отметины на груди. Обильно сочилась кровь, пропитывая лохмотья одежды. Но при виде растерянного лица Илэни и недовольства на широкой роже Нармо, Раджед нашел в себе силы надменно высказаться:

— Магия янтаря тоже связана с духами, твои дымчатые топазы не возьмут меня под контроль. Тебе повезло, что не в моих правилах мучить женщин.

— По твоей «гостье» не скажешь, — тут же съязвил Нармо, опасливо примеряясь, с какой стороны теперь лучше атаковать. Раджед же сдержал свое слово: аркан на шее топазовой чародейки ослаб, однако теперь он просто сковывал ее магию.

— О! Как она визжала, когда мой нож изрезал ее смазливое личико, — разъяренно сипела Илэни, потрясая кулаками, пытаясь вновь сформировать «хлопья» пепла, однако их рассеивали янтарные лучи трости. Столкнулись сами свет и тьма, день и ночь.

— Замолчи! — яростно обрушился Раджед, откидывая чародейку к стене, прямо в клетку, где томилась Софья.

— А сражаться ты будешь одной рукой? — рассмеялся Нармо, атаковав с левой стороны, рассчитывая пробить и без того поврежденную защиту противника.

— Чтобы победить тебя, хватит одного лезвия! — отразил его выпад Раджед, тяжело проговорив с явной угрозой: — И, клянусь, если вы действительно что-то сделали с Софией — не ждите быстрой смерти.

Битва вскипела с новой силой, теперь Раджед практически не двигался, стоя на одном месте и отражая атаки обоих врагов, которые поставили перед собой целью извести его в этом мрачном каземате среди запахов плесени и смерти. Приходилось рубить нити черной магии Илэни и алой — Нармо, чтобы кровавый льор не выпил жизненную силу, а топазовая чародейка не заразила ядом смерти.

Перед глазами от напряжения плясали разноцветные пятна, весь мир сливался и двоился. Но потом вновь открылось это, нечто — рисунок и узор мира. Раджед на миг потерял связь с реальностью, скорость мыслей увеличилась в сотни раз, показалось, что Нармо совершенно замедлился.

Все поглотило созерцание сотен разнообразных нитей, бегущих от каждого предмета. Больше всего колыхалось вокруг живых существ и поющих камней, чьи голоса вплавлялись разноцветными нотами со всего Эйлиса.