По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф". Страница 69

Но потом доктор все же наклонился посмотреть, надо ли что-то предпринимать, с каждым мигом понимая, что приехали они не рано и не поздно — Белоснежка постарался достаточно, чтобы оставить раны, не подлежавшие лечению. И заслуженно. Судя по рассказам, Хьюз купил одного из друзей героя Цитры, того самого черноволосого парня, которого маньяк увез вместо Бена после запрета Вааса продавать подчиненных. И вот теперь оба сбежали, пленник был спасен. А это радовало. Хотя… Ценой каких страданий и унижений он вновь мог обрести свободу? Три ножевых ранения. Заслуженно. Показалось, что Белоснежка еще мало постарался.

Удивляло скорее то, что Бак до сих пор пытался пошевелить головой, кажется, силясь сказать что-то.

Доктор милостиво наклонился поближе.

— Какая… ирония! Опять ты! — прохрипел, давясь кровью, маньяк, глядя на Бена, напоследок проведя по его запястью сведенной судорогой агонии кистью, которая через миг обмякла. Хитрый взгляд беса окончательно потух.

— Нас не обвинят, что мы его убили? — осторожно поинтересовался доктор у второго Бена, который на всякий случай обшарил все углы, морщась от случайных находок для «игрищ». Но враги уже давно покинули злополучный подвал.

— Не, — лениво пережевывал слова пират. — Это подозревали. Белоснежка, сто пудов.

— Окей, ну что… Значит, закопаем его?

— Да надо бы, — почесал нехотя в затылке второй Бен, опуская обрез.

Бен видел много смертей, но об этой не сожалел нисколько. Настолько, что даже не удивлялся себе, совершенно не обвиняя. Он ненавидел Бака всей душой, но почему-то им вдвоем с пиратом пришлось чуть позже хоронить маньяка, наспех выкопав неглубокую могилу позади ветхого домишки, возле которого гнил ржавый седан. Вот так и закончился путь Бамби Хьюза, бесславно, даже без нормального захоронения.

Но и правда ирония, что найденной в хибаре лопатой работал все тот же Бенджамин. Отныне Мистер Скальпель, который по-прежнему оставался честен с собой, не пролив чужую кровь понапрасну. Чего нельзя было сказать о Салли, вернее, том существе, Черном Фрегате…

Комментарий к 15. “Черный Фрегат” и “Мистер Скальпель”

За эту часть спасибо автору Stelspatium - за слоган и кличку Мистер Скальпель.

А за мрачное настроение и дух шизофрении спасибо произведениям автора Dead Moon

И selia-meddocs за наводку на группу Hurts.

Перед эпиграфа:

Она простирает крылья, и они затмевают солнце.

Ты не услышишь ее пения, и она уйдет, когда причинит вред.

Глава была написана за один день. Вот так быстро, но она во многом переломная.

Отзывы ждать?

========== 16. Слишком поздно. Саморазрушение чужой болью ==========

Hey you, donʼt tell me thereʼs no hope at all

Together we stand, divided we fall.

Ненависть — всеобъемлющее мерзкое чувство, от которого не избавиться и не удалиться в сладкие грезы, не вытравить его тягучим дурманом. Казалось, оно пропитывало каждый лист, каждую острую колючку лианы, от него подташнивало, оно текло по венам густой отравой. Теперь Салли понимала, что всегда клокотало в душе Вааса, что вырывалось его смехом без малейшего намека на веселье. Ненависть заставила предать, ненависть повелела метнуться хоть к Хойту, хоть к самому дьяволу в пасть, прочь от Цитры. А потом — просто не выбраться уже, поздно. И остается только еще больше ненавидеть, всех вокруг и себя заодно. Никогда еще Салли не испытывала большего понимания того, что каждый миг буквально разрывало на части изъеденную гневом душу главаря.

После первого убийства девушка не ощущала почти ничего, особенно, когда в ее сознании царствовал Черный Фрегат, а в голове — дурман наркотика. Но через несколько дней съемки казни повторились.

На этот раз Ваас заставил ее бить тем же ледорубом по голове привязанного к дереву пленника. Сначала ее ужасно трясло, руки не слушались, но потом ракьят в порыве бесполезной ярости плюнул ей в лицо. Хотя почти не попал, но девушка зарычала, оскаливаясь.

Она и так вынесла за свою жизнь слишком много унижений, чтобы терпеть еще какое-то ущемление своих несуществующих прав со стороны ничтожного дикаря.

Рука сама размахнулась, лезвие впилось в горло пленника, так как проломить череп не удавалось. Но сразу он не умер, начиная захлебываться кровью. Тогда на Салли накатила волна паники, она пожелала скорее закончить страдания ракьят, как будто не до конца сознавая, что это совершила она. Ледоруб блеснул еще несколько раз на солнце, ударяя по телу пленника, но девчонка не ведала, как умертвить мгновенно, из-за своей малой силы причиняя еще больше мучений.

Ваас на это и рассчитывал, он стоял в стороне и с немного отстраненной улыбкой крокодила рассматривал происходящее. Видимо, слышал он, что в Древнем Китае порой пытки доверяли детям, а они от малой силы и глупости измышляли вещи хуже искусного палача.

Когда Салли выронила оружие, испуганная, заляпанная кровью, готовая бежать прочь в джунгли, главарь подошел к ней, заглядывая снисходительно в расширившиеся глаза, говоря глухо:

— Хреново, Салли, когда тебя обвиняют, а ты не виноват. Да… Правда, хреново? Чувствуешь это теперь? — он отрывисто смеялся, как всегда, словно задыхаясь от собственных слов, но сверкая жутко глазами. — Ты… Ты поняла, что я сделал? Сначала я убил вместо тебя, теперь убийца ты! Ты виновата, ты выпотрошила топором ***ого воина ракьят. Как тебе это? Нравится? Ты виновата. Но есть в этом твоя вина? А? Есть, я спрашиваю? — ответа он не требовал, только тяжело хмурясь, словно вспоминая что-то, что касалось его собственной биографии. И смеялся, насмехался, издевался. Над собой, над миром, над окружающими. Абсолютно несмешно!

Салли в тот миг осознала, что все — это финиш, самое дно: ее душа загублена без права возвращения. Она не слишком верила в ад, потому что видела его вокруг на земле, и его наличие не оправдывалось тем, что кому-то надлежало вечно гореть после смерти. Но тогда, размазывая липкую алую жидкость по ладоням, поняла, что отныне при жизни ее погрузили с головой в кипящий котел, захлопывая крышку.

Противостояние с ракьят ожесточало обе стороны, обычных расстрелов уже не хватало для устрашения. Казни с обеих сторон делались все более изощренными. По джунглям полз запах тлена, разлагающихся останков, а небо готовилось обрушить на головы багряный дождь, что впитал в себя кровь, которая стекала в реки. Но Салли не имела на этот счет никакой оценки, только безразличие окутывало ее мысли мутным туманом.

— Ты прирожденная убийца, Салиман! — посмеивался Ваас, когда девушка убила в третий раз. На этот раз вышло с первого раза, четко по горлу, проломила насквозь лезвием ледоруба, потому что она, пребывая на «Вервях Келла» несколько дней, успела потренироваться на пальме, из которой сыпались щепки. Теперь же абстрагировалась от факта уничтожения человеческой жизни, представив просто шероховатую кору дерева. Вдохнула глубоко и медленно выдохнула — и все, ничего не случилось, даже живот не перехватило болью от стресса. Руки немного гудели с непривычки, но это была самая меньшая боль, которую ей пришлось испытать за все время пребывания на острове.

— Да, Салиман, так это и происходит. Сначала ты, ***, просто выполняешь чей-то приказ, чей-то ***ый приказ на***! — голос Вааса взвился до самых высших нот на миг, но он продолжал спокойно, лающе посмеиваясь, как шакал: — А потом, ***, потом это становится привычкой. Еще немного — и ты поймешь, что это удовольствие. ***ый стимулятор. Наркотики *** по сравнению с этим, они так… чтобы расслабиться. Ты ведь ощущаешь это, а, Салиман?

Девушка молча кивала, спокойно, почти не испытывая страха перед главарем, ведь она его прекрасно понимала. Вот оно — его опустошение. И в ней открылась та же неискупимая пустота. Поговаривали, что впервые он убил по приказу сестрицы Цитры, а потом… Потом что-то пробудило в нем небывалую ненависть, которая ныне плескалась и во всем существе Салли, которая вот уже неделю пребывала почти в бреду, не понимая, где кошмарный сон, где реальность. Теперь-то она сделалась настоящей марионеткой хозяина, когда нити незаметны, а публика верит, будто у куклы наличествует своя воля. Кукловод всегда прячется за кулисами, в случае Вааса — на южном острове.