По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф". Страница 70

Показательные казни с записью действий заморенной девочки, видимо, поразили Интернет или же шокировали ракьят, если Ваас брал Салли вот уже третий раз для убийства. Черный Фрегат сливался с настоящей личностью девочки, он вечно возвещал о том, что все мечты и сказки растоптаны, разбиты. О, как она просила великих чудес у этого мира! Но, видимо, для них нужна великая вера, великая воля и стойкость пред непосильными испытаниями. А она плыла по течению, и не заметила, как бурный поток сменил цвет с зеленоватого на алый.

Когда ее отправляли обратно на «Верфи Келла», она не могла смотреть в глаза Норе, отвечала односложно, зато остальных девиц научилась гонять сама, огрызаясь даже на караульных пиратов, будто поняла, что ее боятся, что ее повысили в статусе. Ваас оценил ее жестокость, эту спокойную беспощадность. Да! Она всегда хотела выпустить это страшное создание, которое мстило всему свету за всю несправедливость, что случилась с заморенной девчонкой. Это невозможно было простить, все это равнодушие, всю эту неоправданность. Так пусть все белые лебеди и чайки сделаются черными фрегатами!

Салли задыхалась от своей ненависти, последнее время ее часто тошнило, буквально выворачивало от нервов, а потом проходило. И по телу растекалось невероятное самодовольство — вот она, чудовище. Но что еще они хотели получить, в конце концов? Что ждал Бенджамин, когда она убила в первый раз? Она устала ждать, ей не хватило времени, чтобы вытерпеть все унижения и сохранить жалкую толику любви к этому прогнившему миру.

На аванпосте ее стали побаиваться, видимо, записи посмотрели те, кто не присутствовал лично. Хотелось бы оценить себя со стороны, глянуть, сколько шокированных цивилизованных законопослушных граждан охает и ахает. На этой циничной мысли Салли поймала себя, когда призналась внутренне: внушать страх — это невероятная роскошь. Пусть даже и в таких ничтожных сомнительных масштабах. Падать дальше некуда, значит, все дозволено. И единственная цель — просто избегать пыток, а с Ваасом, который выплескивал весь свой гнев на ракьят, это оказывалось не так уж сложно. Сделаться частью его неистовой ярости, раствориться в нем предельным пониманием причин этой мести людям. Ведь порой делают настолько больно, что последний путь — саморазрушение, который несет бешеной вагонеткой в губительные недра. И виды вокруг приносят увлекательные впечатления, если не задумываться о конце рельсов, где пропасть, подземное озеро.

А Бенджамин… При мысли о нем на глаза наворачивались едкие слезы, но их иссушало бешенство. Девушка практически ждала, когда снова ее позовут исполнять приговор. Палач — вот, кем ее сделал главарь. Он добился своего — теперь между ней и Беном пролегла огненная пропасть.

Но, несмотря на казни и иные устрашения, джунгли в лице дикарей наступали, съедали аванпост за аванпостом. «Берег Хуберта» держался, однако на днях едва не сломался. Ракьят неслись, как на крыльях, гибли, но словно Цитра волей древних духов оживляла павших, чтобы вновь они бросались в атаку. Уже каждый день всюду трещали выстрелы, резкими хлопками доносились разрывы гранат.

Салли заставляла себя делаться злее и злее, она верила, что с ледорубом сумеет защититься, а о помощи со стороны племени и думать не стоило, она для них сделалась таким же врагом, как все пираты. Злоба помогала справиться со страхом, как у крысы.

Девушка ненавидела себя, раньше жалела, а теперь именно ненавидела. И не понимала, как Ваас мог столько времени существовать с этим истекающим лавой вулканом вместо сердца. Хойт вот убивал ради смеха и устрашения, не делая особо различия между вещами и людьми. А Ваас… Он все воспринимал серьезнее, для него почти каждая жертва являлась новым счетом в войне с самим собой. Он веселился, так могло показаться со стороны. Лишь до тех пор, пока Салли не встала сама в этом темный ряд бессмысленно проливших человеческую кровь. За этой чертой не оставалось привычных для всех определений веселья и печали, все смешивалось в один ком ненависти, все искажало свои смыслы. И давняя любовь, и прежние страхи.

Однажды вечером с поздним джипом прибыл Бенджамин. Салли больше не боялась звука моторов. Взгляд ее сделался колючим, лишь губы отражали какую-то детскую обиду, словно она пыталась состроить страшное лицо, а выходила гротескная маска неуверенности и потерянности. Видимо, по этой причине доктор при встрече с ней вместо приветствия тихонько начал, стремясь погладить ласково по плечу:

— Салли, мне так тебя жаль…

— Жалость ничего не стоит, — криво усмехнулась девушка, вскидывая резко голову. — Иди своей Норе поплачь.

Она гнала от себя любимого, оставшегося в замешательстве, словно от зачумленной, прокаженной. Но раздражение и безысходность грызли ее сердце, прорывали червивые ходы в разуме: «Легко сказать „бедная девочка“, так делали все, все, кто видел меня, голодную, неопрятную там, типа дома. Сказать и пройти мимо. Жалость ничего не стоит, в отличие от любви. Если бы хоть кто-то полюбил как друга или как любовницу — это бы стоило хоть каких-то затрат души. А жалость — это тоже унижение».

Больше унижений девушка не намеревалась терпеть, хотя догадывалась, что казни с ее участием — это последняя стадия окунания в грязь. Отныне она видела смерть повсюду, она сочилась незримым черным дымом по воздуху, шевелилась змеями вдоль земли, выглядывала акулами из воды. Она пожирала огнем взрывов деревья.

Глаза Салли от нового опыта горели, словно у одержимой. Тление — вот и все, что ей осталось отныне. Ее сделали убийцей, следовало соответствовать.

Однако Нора и Бен все еще жалели ее, делали в своих суждениях жертвой обстоятельств, несчастным ребенком, мученицей какой-то. Нет, она — мерзкая тварь, она — сволочь, она — чудовище. И как там еще называл отец в пьяном угаре? Она опрокидывала на себя чаны со всеми возможными ругательствами, изобретенными человечеством.

Салли решила доказать, что все эти слова — о ней. Ведь если иначе не называют, значит, такая и есть. Жалкая мерзость, которая ни на что не способна!

Теперь у нее появился ледоруб, и с его помощью она собиралась обрубить последний уступ, за который цеплялись Нора и Бен, сделаться монстром в глазах любимого, чтобы он не пятнал свою душу о такое ничтожество, как она. А спасительная сила любви — сказка. Люди вообще рассказывают истории, чтобы как-то смягчить ужас реальности. Но зачем только лгут будущим поколениям своей доброй мудростью? Впрочем, старые сказки содержали немало жестокости. Потом их отбелили, отреставрировали, придав лоск и приемлемость для детей.

Закончился ее лимит ожидания спасения и сказок, она больше не надеялась, не верила.

Ночью Салли бесшумно встала, взяла ледоруб, который Ваас подарил ей вроде как для самообороны, что являлось невероятной милостью с его стороны. Нет, он вручил ей орудие ее первого убийства как символ, что теперь она не просто рабыня, что отныне она палач. Однако статуса «личной вещи» никто не отменял. Главарю нравилось уничтожать, растаптывать личности людей, низвергать их в ту пропасть, где очутился он сам. Ему удалось, да, Салли спокойно признала, что проиграла. Осталось сделать себе еще хуже, разрушить свою чистую и искреннюю любовь до основания.

Девушке все больше казалось, что в этом и крылась истинная причина лютой вражды главаря и жрицы — он тоже все еще питал привязанность к ней, но вытравлял это чувство, глумился над ним, издевался, топтал все новой жестокостью по отношению к тем, кто раньше являлись союзниками.

Слишком давно.

Осталась только ненависть. Нет страшнее чувства, нет страшнее действия, чем всеми силами будить к себе неприязнь тех, кто неизбежно занимает значимое место в сердце. Но Салли поняла: так надо.

В кромешной темноте неслышными шагами она выскользнула из штаба, где другие рабыни уже не покушались на ее вещи, словно догадывались: она и их теперь может огреть ледорубом. Что ж — не ошибались. Она теперь все могла, последние нити, сдерживающие Черного Фрегата, лопались, и силуэт черной птицы заслонял небесные светила.