Теория зла - Карризи Донато. Страница 15

Из темноты вынырнуло улыбающееся лицо.

Мила отпрянула. Придя в себя, поняла, что перед ней – тот же амурчик, что и над въездом. На мгновение ей показалось, будто он переместился сюда специально, чтобы напугать ее, но это был всего лишь картонный силуэт. Мила снова подошла к окну и через собственное отражение в стекле различила стойку, покрытую пылью, и стеллаж с буклетами, которые частично посыпались на пол. На стене висел плакат: под логотипом Храма Любви был приведен перечень услуг, оказываемых клиентам. Из текста следовало, что влюбленные пары могли осуществить свою мечту и сочетаться браком в какой угодно атмосфере, на выбор. Помещение в самом деле могли обставить по-разному, и предложения звучали экзотически, заманчиво. Можно было выбрать Венецию или Париж, но также и обрамление, вдохновленное фильмами, такими, например, как «Унесенные ветром» или даже «Звездные войны». В самом низу плаката были перечислены цены за каждую церемонию; маленькая бутылочка французского шампанского прилагалась за счет заведения.

Ветер задул в спину, заставив Милу вздрогнуть и обернуться. Внезапный порыв ветра долетел до входа в храм, и дверь заскрипела.

Похоже, ее оставили открытой.

Лунного света было вполне достаточно, чтобы не сбиться с пути, и Мила выключила фонарь. Вышла на площадку. Асфальт, источенный долгими зимами, скрипел под подошвами. Ветер, полный теней, гнался за ней, в дикой пляске путался под ногами. По пути Мила достала пистолет, стиснула рукоятку. Низкие строения вокруг напоминали руины, оставшиеся после ядерной катастрофы. Двери и окна – словно разверстые входы в сумрачные пещеры, скрывающие тьму тайных миров или всего лишь пустоту, из которой сочится страх. Мила шла вперед, оставляя их за спиной. Черные очи тьмы глядели ей вслед.

Надо было кого-нибудь вызвать, лучше всего Бориса. Я себя веду как героини фильмов ужаса, которые прямо напрашиваются на то, чтобы их убили, подумала Мила. Но она знала, почему так поступает. Это – очередная партия в бесконечном турнире. Идти вперед ей велит монстр, который живет внутри ее и только притворяется спящим. Он же направлял ее руку всякий раз, когда она вонзала лезвие в собственную плоть. Она питала монстра своей болью и страхом в надежде утолить его голод. А иначе – кто знает, что она способна сотворить. Или позволить сотворить с собой.

Дойдя до входа, Мила на мгновение остановилась. Потом по ступенькам начала подниматься к крыльцу. Шагнув внутрь, ощутила, как тьма ей дышит в лицо. И узнала запах. Ведь что хорошо в смерти, так это то, что она не прячется, а сразу заявляет о себе живым. Потом услышала звук. Тихий, как многоголосый шепот, исступленный, как стрекот станка.

Она посветила фонариком, и колышущаяся кишащая масса зверьков рассеялась в мгновение ока. Но не вся: некоторые особи, не обращая на нее внимания, продолжали свое дело.

В центре сцены, вызывающей в памяти Средневековье, лежал заскорузлый матрас, а на нем – человек, связанный по рукам и ногам.

Мила выстрелила в воздух, эхо раскатилось по площадке до самого озера, и крысы наконец отбежали от тела. Только одна медлила и, повернувшись, долгую-долгую секунду смотрела на нее красными глазками, полными ненависти к нахалке, которая вторглась на чужую территорию и не дает спокойно поесть. Потом и она растворилась в потемках.

Мила долго вглядывалась в мертвеца. Мужчина, неопределенного возраста. В майке и синих боксерских трусах.

Ему на голову был надет пластиковый мешок, закрепленный на горле изолентой.

Мила отступила назад, стала шарить по карманам в поисках сотового, и луч фонаря сместился, но на матрасе осталось светлое пятно. Это лунный свет пробрался в капеллу следом за ней, и под его лучом на руке мертвеца что-то блеснуло. Мила подошла ближе, пригляделась.

На безымянном пальце левой руки, обглоданном крысами, сверкнуло обручальное кольцо.

Всю зону закрыли.

На шоссе поставили временные ограждения и, чтобы окончательно отвадить тех, кто желал бы пробиться к озеру, светящийся знак, предупреждающий об оползне. Только полицейские агенты съезжались в эти заброшенные края.

Ожидая, пока коллеги доберутся до Храма Любви, Мила уселась на ступеньки перед церковью, которая церковью не была. Неся караул возле трупа, она наблюдала, как заря взламывает грань горизонта и изливается в долину. Зеркало воды окрасилось огненно-алым цветом, чуть приглушенным тенью листвы, еще густой и зеленой в эту раннюю осеннюю пору.

Бледный дневной свет безжалостно высветил сцену, которую Мила оставила у себя за спиной. Странное ощущение покоя овладело ею. Будто бы она, устав бояться, перестала вообще что-либо замечать. Не двигаясь с места, слушала вой полицейских сирен, потом смотрела, как из ложбинки выныривают проблесковые маячки: войско освободителей на марше.

В тот момент, когда над сценой преступления загорелись галогенные лампы, ужас съежился и пропал, уступив место холодному анализу.

Эксперты-криминалисты уже огородили периметр и принялись собирать вещдоки, фотографировать все подряд и воссоздавать картину преступления. В обычном балете, который исполняется вокруг трупа, настал черед выйти на сцену судмедэксперту и команде санитаров, которые затем вынесут мертвое тело.

– Вроде бы все ясно, но ничего не ясно. – Чан, склонившись над потерпевшим, выдал такое загадочное заключение.

Снаружи сновали агенты, но внутри капеллы, кроме криминалистов, присутствовали только Мила и Гуревич, которого не совсем удовлетворила брошенная доктором фраза.

– Можно поточнее?

Чан еще раз приподнял с матраса, пропитанного всякой органикой, обмякшее тело мужчины, в одном белье и с пластиковым пакетом на голове.

– Честно говоря, нет. – Чан отвечал уклончиво потому, что побаивался инспектора.

Эта нерешимость выводила Гуревича из себя.

– Нам нужно как можно скорее узнать, когда наступила смерть.

Проблема была связана с крысами, которые сильно повредили труп. Особенно пострадали кисти и ступни, почти полностью обглоданные. Под мышками и в паху зияли глубокие раны. При таком состоянии тела определить время наступления смерти при визуальном осмотре было затруднительно, поэтому приписать преступление Роджеру Валину пока не представлялось возможным.

Но, размышляла Мила, даже если бы массовый убийца и мог его совершить, это означало бы радикальную, неслыханную смену способа действия, того, что зовется в криминалистике modus operandi. Было невозможно объяснить переход от полуавтоматической винтовки «Бушмастер .223», стрельба из которой не предполагала никакого физического контакта с жертвами, к тому, что имели они сейчас перед глазами. Вот почему в воздухе витало такое напряжение.

В капеллу вошел Борис и встал в уголке, прислушиваясь к разговору.

– Предположить с большей долей вероятности, сколько времени тело пролежало здесь, можно только после вскрытия, – упорствовал судмедэксперт.

Раздражение Гуревича нарастало.

– Я не требую от вас отчета, а лишь прошу высказать мнение.

Чан задумался: он уже наверняка держал в уме ответ, но боялся сболтнуть лишнее, ведь в случае грубой ошибки на него же и повесят всех собак.

– Я бы сказал, что смерть наступила около суток назад.

Из такого ответа следовало два вывода. Первый, менее значимый, заключался в том, что, если бы даже кто-то и разгадал чуть раньше загадку телефонного номера прачечной самообслуживания, человека, которому надели на голову пластиковый пакет, уже нельзя было спасти. Но более важным следствием было то, что убийство никак не мог совершить Роджер Валин.

Разумеется, Гуревич не был от этого в восторге.

– Второй убийца. Другой почерк. – Он скорбно покачал головой, видя, как усложняется расследование. – Ладно, давайте поглядим, кто убитый.

Теперь наконец они могли открыть лицо потерпевшего. Может быть, подумала Мила, это приблизит их к разгадке новой тайны.

– Приступаю к снятию пакета с головы покойного, – объявил Чан.