Восковые фигуры - Сосновский Геннадий Георгиевич. Страница 71

— А далыне-то что же, дальше? — мучительно напрягался Михаил. — Что потом? Ведь придется и фамилию менять и все прочее?

— И заменим! — бодро сказал Алексей Гаврилович. — Все в нашей власти. Возродитесь, как феникс из пепла на древе ливанском. Вместе придумаем. Да с вашей-то фантазией… Например, Бурбулевич. Михаил Андреевич Бурбулевич. Нравится? Или еще что-нибудь. Бурбулевский!

— Опять вранье! Господи, везде вранье! — застонал Пискунов. — Так ведь придется и профессию менять, или необязательно? С этим как?

— Профессию можно оставить, — авторитетно заявил знакомый. — Да и вообще, может, потихоньку все и забудется. Поживете здесь с полгодика. Пишите, сочиняйте, а насчет чего именно, это мы с вами согласуем. Повторяю, есть на вас кое-какие виды, весьма серьезные. Наш разговор в ресторане, в магазине… Держите это в уме?

— В качестве прототипа отрицательного героя? — Пискунов скривился. — Но я же объяснял! Преступник должен быть изобличен. Таков закон жанра… Читатель идет по трупам, чтобы в конце вздохнуть с облегчением: порок наказан, справедливость торжествует.

Алексей Гаврилович выслушал все это с досадливой гримасой. Пискунов почувствовал: есть у него какая-то своя тайная цель. Но какая? А тот процедил с видом официальным:

— Должен вас несколько просветить насчет наших порядков, насчет условной меры наказания. Она означает, что осужденный должен впредь вести себя в точном соответствии с законом и вообще не давать ни малейших поводов… Ни сердить, ни раздражать.

— Понятно. Иначе приговор вступает в силу. Отныне над моей головой будет постоянно висеть дамоклов меч! — подытожил Пискунов с мрачным смешком. — К тому же вы мне жизнь спасли, и я должен как-то отблагодарить. Написать донос, донесение?

Язвительную реплику Алексей Гаврилович мимо ушей пропустил. Лицо его понемногу смягчилось. О другом думал.

— Миша, знаете, на чем свет держится? — сказал он вполне дружески. — Услуга за услугу. Вы для меня, я для вас. И кое-что уже сделал авансом, учел пожелание… Помните, на кладбище?

Знакомый весело прищурился и некоторое время молчал, как бы составляя какой-то внутренний план. Крутанулся на каблуке с глубокомысленным видом и ткнул пальцем в стенку.

— Вот тут мы поставим еще один топчанчик. Не пугайтесь. Во-первых, временно. А сколько человек здесь проживет, зависит от вас исключительно. Будет только ночевать, а рано утром уходить. Уходить и приходить. Присматривайтесь, изучайте как писатель. Вопросики чисто бытовые… Что-то еще хотел… Ах да! Вот вы ворчите, камера не нравится, а тут для вас маленький сюрприз, а это всегда интересно. Ага, огоньки в глазах загорелись! — Поманил лукаво пальцем, физиономию сделал хитрущую — Откиньте-ка, пожалуйста, подушечку! Так. А теперь поднимите матрас. Еще, еще!

Пискунов поднял и обнаружил завернутый в промасленную тряпицу пистолет. Бешено затрепыхалось сердце в отчаянной уверенности: для него предназначено. Что еще за каверзу придумает его мучитель? А знакомый любовно тряпицу развернул и положил пистолет на стол — Михаил глаз не мог от него отвести. Вспомнил, как ему все время что-то мешало ночью под головой.

— Этой игрушкой мы еще займемся, — промолвил Алексей Гаврилович тоном профессионала. — Инструктаж и прочее. А то ведь пульнете не туда, куда надо. Но по крайней мере уже соединили воедино эти два факта — ваш будущий сосед и этот маленький сюрприз? Ну как? — Знакомый привычно клацнул затвором и подбросил пистолет движением фокусника.

— Он должен меня убить? — прошептал Пискунов в ужасе. Страх возник под горлом горячим комочком и ширился, ширился, мертво сжимал своими щупальцами, трудно стало дышать.

Алексей Гаврилович искренне удивился: что за нелепость!

— Почему это, он вас? Не он вас, а вы его!

— Я — его? Час от часу не легче!

— А помните, на кладбище во время приятной ночной прогулки намек сделали. В мой адрес. В смысле, что я вам на многое открыл глаза, прояснил суть, но не целиком, однако… Интересовались насчет конкретных персонажей, исполнителей. Вот мы и заключим наш маленький союз: вы — мне, я — вам. Вспомнили?

— Вы нашли того самого палача, который… — с трудом выдавил Михаил. — Он… моих родителей? — Все еще никак не верилось.

— И пусть вас совесть не мучает или какие-нибудь еще там нравственные соображения, — успокоил знакомый. — Пуля его давно ищет. А неотмщенная кровь, как яд в жилах. Упустите случай, никогда себе не простите! А насчет неприятных последствий, чисто внешних, тут не волнуйтесь. Следы на стене и прочее. Сразу же уберут вместе с кроватью. И свежей красочкой подновить, освежить… Вроде как текущий ремонт. А вы сможете пойти искупаться в озере, смыть с себя, так сказать…

В висках стучало: «Убить мерзавца, уничтожить, как собаку! Должен! И разве не сам просил…» Голова шла кругом, противно подташнивало, и что-то тяжелое, как каменная плита, надвигалось, надвигалось, отрезая путь к отступлению, пока не затормозило со скрипом, оставив лишь маленькую щелку для света, — уверенность где-то в тайных закоулках души, что не сделает этого никогда, не сможет. И тогда презрение к себе на весь остаток жизни! Как часто распалял себя в мечтах, разжигал ненависть: если бы только добраться… тогда своими руками! И вот он случай!

Алексей Гаврилович наблюдал за лицом Пискунова, а оно менялось ежесекундно, с глубоко припрятанной снисходительной усмешкой. Проговорил вполне буднично, как будто дело уже сделано:

— А когда разберетесь со всем этим, — из головы долой! Вот она, отдельная камера со всеми удобствами, вот он, столик. — И знакомый распахнул объятья, как бы с любовью заключая в них все пространство от дверей до оконной решетки, и с наслаждением, полной грудью вздохнул, а затем пообещал немедленно доставить все необходимые атрибуты для творческого священнодействия — машинку и прочее.

Пискунов понуро молчал. А знакомый заботливо поправил розочку в петлице, верхнюю пуговку под галстуком расстегнул: становилось душновато. Сообщил доверительно, как о самом сокровенном:

— Всякими сочинителями всегда ужасно ин-.тересовался: и откуда что берется? Пишут и пишут, и ничем не остановишь! В тот раз в ресторане досконально все разъяснили: такова творческая потребность, результат индивидуального видения и так далее… Ах, какой шармант! Беседа с вами, как источник в пустыне, пьешь и не напьешься. — Алексей Гаврилович подсел поближе и настроился, похоже, на длинный разговор. Пискунов слушал, мучительно напрягаясь: страшно разболелась голова. А тот бубнил под ухом: — И вот еще вопросик крамольный: один об одном пишет, а другой о другом. Мыслю себе так: личные пристрастия, отсюда и выбор темы. Или есть какие-нибудь иные резоны?

«Куда это он гнет?» — вяло соображал Пискунов. Было ясно: разговор опять не случайный, с подтекстом. Чего-то хочет сказать и осторожничает, не решается что ли:

— Помните, просил, чтобы главным отрицательным персонажем — меня! — заявил тот, прижимаясь теснее, голосок вкрадчивый, подхалимский. — Еще признался тогда: отрезанная голова — это так, мелочь, вроде пропуска на Красную площадь. Вы сказали, не годится, преступник должен быть наказан. Так и накажите его — в романе!

— Это насчет детектива опять? — вяло уточнил Пискунов.

— А я все потом думал, даже словарик взял, чтобы просветиться насчет жанра, — торопился Алексей Гаврилович высказаться. — Да и опять запутался. Вокруг чего все вертится? Находят, к примеру, труп, и начинается следствие. И по-шло-поехало. Следователь, бедолага, ночами не спит, все размышляет, ну как бы ему преступника изловить и засадить. Версия за версией. Вещественные доказательства, свидетели, улики, следственные эксперименты, очные ставки, вопросы, допросы… Бог мой! А убитый, извините, какой-нибудь алкаш, ему цена — копейка. А из-за него одного весь сыр-бор! Ну нашли наконец преступника, они бутылку водки не поделили. И он ему врезал. Ну и что?

— Ничего, если не считать человеческую жизнь единственной мерой всех ценностей, — нехотя выдавил из себя Пискунов. Не было никакого желания подобную тему развивать.