Слишком много врагов (СИ) - Розанов Вадим Вадимович. Страница 31

Глава двенадцатая.

Похороны отца Маше запомнились плохо. Да и происходили они как-то скомкано. Ректор университета явно был в сложном положении: профессор был хоть и не светилом, но очень уважаемым и заслуженным врачом, его характера в университете побаивались, но как врача и педагога высоко ценили. При других обстоятельствах проводы были бы по высшему разряду. Но тот факт, что жизнь его перечеркнула очередь из пулемета правительственных войск, ставил всех в двусмысленное положение. Как и что писать в некрологе? И не попытаются ли какие-нибудь еще бунтовщики использовать большое скопление народу на кладбище для новых антиправительственных акций? После попытки переворота многие начали проявлять излишнюю бдительность, поскольку один из посылов большого киноинтервью Верховного именно и касался нехватки бдительности в обществе.

В результате ограничились отпеванием в кладбищенском храме и скромными похоронами, на которые студентам и коллегам профессора приходить аккуратно не рекомендовали. Одни рекомендацию выполнили, другие - нет. Люди ведут себя по-разному во все времена.

Во время похорон пошел дождь. Казалось бы, обычное явление в середине осени, но по небольшой толпе прошел шепот: "Небо плачет. Хорошего человека хороним".

Маша после похорон замкнулась в себе. От Федора уже давно не было писем. Диплом она получила еще в июне и теперь надо было что-то решать с устройством на работу, но сил заниматься этим не находилось. Да и вообще ни на что сил не было.

А тут еще к ней пришел управляющий и, отводя глаза в сторону, стал что-то говорить о необходимости съехать с казенной квартиры. Случившаяся в этот момент у Маши старшая сестра резко выпроводила его, но проблема была вполне реальной - квартира была передана профессору именно на время его работы в университете. Сестра звала Машу к себе, но в ее доме девушке было как-то неуютно - слишком шумно, может быть. К тому же отношения с мужем у сестры были достаточно сложными, а Маше он вообще очень не нравился с самого начала.

Целыми днями она бродила по квартире, смотрела старые фотографии, перечитывала бумаги из семейного архива, вновь и вновь бралась за письма Федора, пытаясь найти там между строчек что-то, что объяснило бы его затянувшееся молчание, и однажды обратила внимание на приписку, которую Федор сделал в конце письма, вероятно, перед самым его отправлением. Речь шла о его приключении в Нижнем и знакомстве со странной дамой, которая предлагала в случае нужды обратиться за помощью к ней и ее мужу. В Казани Маша никогда не была, а сестра давно говорила, что ей было бы неплохо проветриться. Почему-то у нее возникло странное чувство, что эти люди могут что-то знать о Федоре. Никаких разумных объяснений этому не было, он упоминал об Ольге и ее муже коротко всего в одном письме, после этого писал уже из Монголии, однако чувство это не оставляло ее. Трудно сказать, была ли это интуиция, или Маше просто надо было за что-то зацепиться, но у нее крепло убеждение, что ей надо ехать в Казань.

Так и решила ехать. Собраться было недолго. Отправила на всякий случай телеграмму. Сестра, очень довольная тем, что Маша вышла из состояния оцепенения, обещала за время ее отсутствия разобрать все вещи и сдать квартиру университету. Уже в последний день перед отъездом она надоумила Машу обратиться в Главное военно-медицинское управление и попытаться узнать что-то о Федоре.

При других обстоятельствах скорее всего никаких справок там Маше бы и не дали, но принимавший ее чиновник осведомился, не дочь ли она профессора N, и, узнав о постигшем ее несчастье, стал всерьез наводить справки у коллег, которые вели учет военных медиков в Монголии. В результате он отсутствовал почти два часа и вернулся совершенно обескураженным.

- Не знаю даже, что Вам сказать, мадемуазель. Хорошая новость состоит в том, что Вашего жениха точно нет в списках раненых или, упаси Бог, погибших медиков. С ним приключилась какая-то история при нападении на наш госпиталь на марше, но затем медслужба армейской группы сделала отметку, что он вернулся в строй. Только вот что с ним стало потом, вернулся ли он в свой госпиталь или получил иное назначение - на этот счет почему-то никаких сведений не имеется.

- И что это может значить? Где он сейчас?

- Этого я Вам сказать не могу потому, что просто не знаю. И все это очень странно, так у нас обычно не бывает.

- И что мне делать?

- Оставьте свой адрес. У него в личном деле есть только адрес родителей. А будет теперь и Ваш.

Маше ничего не оставалось, как оставить любезному чиновнику, который, конечно, не мог ей сказать, что одна из специальных отметок в учетной карточке Федора свидетельствовала о его откомандировании в распоряжение разведслужбы армейской группы, адрес старшей сестры, а той, в свою очередь, свой будущий адрес в Казани.

Так и уехала, в еще более расстроенных чувствах.

Глава тринадцатая.

Как потом выяснилось, Федор разминулся в Киеве с Машей буквально на пару дней. Известия о попытке переворота и стрельбе на улицах так напугали его, что он, ехал в Киев практически без остановок. Иногда, правда, ему приходило в голову, что по идее следовало бы вернуться в свой корпус, но как это было сделать? Никаких документов кроме выданного в Мукдене паспорта гражданина УралСиба у него не было, правда билет выдали до самого Киева, да при расставании на границе Николай дал еще немного денег. Ситуация была странная еще и потому, что никаких приказов от собственного начальства Федор не имел и вообще перестал понимать, на какой службе он находится. Николай, правда, обещал, что по своей линии сделает все как надо. Так что иногда Федор ощущал себя то ли дезертиром, то ли шпионом. Потому после расставания с Николаем старался в поезде поменьше общаться с попутчиками.

В Киеве ему сразу повезло. Прямо с вокзала он отправился на квартиру к Маше и застал там ее старшую сестру, которая энергично командовала Аграфеной и своей горничной, собиравшими и упаковывавшими вещи. От них он и узнал о смерти профессора. Женщины опять всплакнули, да и Федора эта новость глубоко потрясла. А тут еще и Машин отъезд...

- Не хотелось ее отпускать к незнакомым людям, - сестра Маши давно знала Федора и была с ним откровенна, - но знаете она была в таком состоянии. А здесь ей явно все напоминало об отце и прежней счастливой жизни. А еще и этот переезд. Я как представила себе, что с ней будет, когда придется разбирать наше семейное наследство, решила: пусть лучше едет. Не надо ей этого. А университетские требуют, каждый день мне звонили.

Он хотел немедленно ехать вдогонку Маше, но прежде надо было разобраться с делами службы, а то так действительно в дезертиры запишут. И Федор отправился в то самое Главное военно-медицинское управление, где совсем недавно побывала Маша.

Началось все плохо. Представьте себе, появляется человек, называет себя именем военного врача, который в этот момент должен быть на фронте, документов не имеет, да и причину своего появления здесь объяснить не может. И что с ним делать? Кто-то уже стал предлагать вызвать конвой, но, к счастью, шум вокруг этого неординарного события достиг того военного чиновника, с которым совсем недавно беседовала Маша. Тот в основных чертах помнил содержание личного дела Федора, поэтому задал ему всего пару вопросов, убедившись, что он тот, за кого себя выдает, и предложил срочно связаться с коллегами из разведуправления.

Те, услышав фамилию Федора, приехали сразу, забрали его и последующие несколько дней Федору запомнились как череда новых допросов и сплошной писанины. Его раз за разом просили письменно изложить все его приключения. У него даже сложилось впечатление, что киевских разведчиков в большей степени интересовали не события, связанные с похищением Пуи, а все, что Федор случайно узнал и запомнил о "коллегах" из разведки УралСиба, их явках, приемах, используемом транспорте и прочем.