Проданная чернокнижнику (СИ) - Риа Юлия. Страница 16

—      То есть все, с кем я виделась после пробуждения дара… в опасности?

Во рту пересохло. По телу побежали волны мелкой дрожи.

—      Не совсем. Как правило, сила проявляет себя, когда носитель неспокоен. Вот сейчас, например, видь ты мое лицо, я бы попал под воздействие. В дилижансе, надо полагать, тебя тоже что-то напугало?

—      Не в нем, — я качнула головой. — Я… я видела Товера, убегала от него…

—      Что ж, вот и ответ.

Самаэль допил остатки из бокала и налил себе еще вина. Продолжать разговор он не спешил. Я тоже молчала, пытаясь осмыслить услышанное. Получалось плохо. Разум упрямо отталкивал неприятную правду. Я понимала каждое прозвучавшее слово, но это все словно было не про меня. Словно мы просто ведем беседу об опасных способностях, и Самаэль делится знаниями.

—      Как их звали, этих сестер? — спросила я спустя некоторое время.

—      Мория, Рабия, Одия, Энвия, Лурия, — сухо перечислил он. — Теперь их именами зовут пробудившиеся в них силы. Мория — дар смерти. Рабия — ярости. Энвия — зависти. Лурия — похоти. И Одия, — Самаэль подался вперед, ко мне. — Дар ненависти.

—      Что с ними стало?

—      С сестрами? Их убили.

Я не смотрела на Самаэля — уткнулась невидящим взглядом в собственные пальцы, побелевшие от напряжения. В груди тянуло, словно сердце налилось свинцом и теперь стало слишком тяжелым, чтобы выносить его вес. Хотелось согнуться. Сжаться, уменьшиться — спрятаться от пугающей правды. Отталкивать ее становилось все труднее. Она просачивалась сквозь невидимую стену, которую я выстроила вокруг собственных иллюзий, проникала внутрь, отравляла их.

—      А что бывает с теми, в ком пробуждается одна из их сил?

—      Зависит от государства. В Хэйраде убивают носителей. В Нортейне ограничиваются ослеплением.

Я зажмурилась и закусила губу изо всех сил, чтобы только сдержать рвущийся из груди крик.

—      В Эйхаре же их держат в Теневом поместье и ищут решение, — закончил Самаэль.

Отставив бокал, он поднялся и в два шага оказался рядом.

—      Посмотри на меня, Эвелин. Посмотри! — повторил требовательно, не дождавшись от меня реакции.

Я не могла пошевелиться. Кусала губы и глядела на свои сцепленные пальцы все более расплывающимся взором.

—      Эвелин, — произнес Самаэль мягче, коснулся моего подбородка рукой, заставляя повернуться. — Тебе не нужно бояться. Я пообещал дать тебе будущее, и я сдержу слово. У тебя будет все: и свобода, и право на счастье. Только прошу, доверься мне. Мы оба начали… неправильно. Но я хочу это исправить. Согласна?

Я кивнула, ощутила, как по щекам покатились слезы, и закрыла глаза. Поддаваясь порыву, обняла Самаэля. Неважно, какие мотивы им движут, неважна Айрис и ее ложь, и даже мое будущее, ставшее как никогда туманным, тоже неважно. Сейчас единственное, чего я хотела — чувствовать чужое тепло. Знать, что в этой борьбе со внутренней тьмой я не одна, что, несмотря на трудности, от меня не отказались. Какие бы цели ни преследовал Самаэль, он здесь, рядом, крепко обнимает меня в ответ, дает выплеснуть страх и отчаяние и вместе с тем дарит надежду. Надежду, что когда-нибудь над моей головой вновь воссияет солнце.

—      Я верю тебе, Самаэль, — прошептала едва слышно. — Я хочу тебе верить.

Глава 16

Через несколько минут я все же нашла в себе силы отстраниться. Улыбнулась, извиняясь, и взяла со столика бокал. Шершавое горло требовало влаги, однако я не спешила сделать глоток. Задумчиво покачивала пузатые стенки, смотрела на рубиновую жидкость, скользящую по ним. Самаэль отошел к высокому шкафу и, судя по звукам, принялся что-то выискивать: шуршал бумагами, двигал вещи.

—      Самаэль, — негромко позвала я, продолжая гипнотизировать вино, — а тот мальчик в дилижансе… почему он не обезумел?

—      Есть две возможные причины, — дверцы приглушенно скрипнули, когда Самаэль закрыл их. — Первая: ему пока не знакомо чувство ненависти, а значит, и поддаться ей он не мог. Вторая: в нем спит одна из пяти сил.

Нахмурившись, я все же оторвала взгляд от бокала и посмотрела на чернокнижника. Он сел в кресло, опустив на столик между нами серебряный ларец с пирамидальной крышкой.

—      Вы заберете его в поместье?

—      Нет, зачем? — удивился Самаэль, снимая с замка печать. — Даже если предположить, что он действительно носитель, сила пока спит. Да и к тому сомневаюсь, что дело все-таки в этом. Опасные способности пробуждаются редко. За последние сорок лет ты вторая в Эйхаре, кто стал носителем, — откинув крышку, он посмотрел на меня. — Каждый дар сдерживают по-своему. Ярость выжигают кольцом спокойствия. Похоть усмиряют браслетом хлада. Смерть — венцом жизни. Зависть — серьгами безразличия.

—      А ненависть? — спросила я, напрягаясь.

—      Ненависть душат смирением.

С этими словами Самаэль достал из ларца широкую ленту черного бархата с каплей сапфира на серебряном подвесном кольце. Поднялся и подошел ко мне.

—      Позволишь?

Я кивнула, села вполоборота — так, чтобы было удобно застегнуть замочек, — и замерла, чувствуя усиливающееся беспокойство. Вновь вернулись мысли о слабости и о том, что может за ней последовать. Захотелось спросить об Айрис, узнать, что случилось с ней, и какая судьба ждет меня. Однако и мысли, и беспокойство испарились, словно капли воды с раскаленного камня, стоило мне ощутить прикосновение Самаэля.

Мягко переложив мои волосы на одно плечо, он то ли случайно, то ли дразня, провел пальцем по шее. Дыхание перехватило, крошечные волоски на руках встали дыбом. Я почти ничего не слышала — только шум крови в ушах, зато видела все: как мелькнула лента перед глазами, когда Самаэль перекинул ее; как блеснул в свете масляных ламп сапфир; и как начали таять перчатки тьмы на мужских руках.

Артефакт плотно обнял шею, серебряное подвесное кольцо обожгло кожу холодом, но я отметила это лишь краем сознания. Сейчас единственное, что я ощущала отчетливо — прикосновения Самаэля. Его пальцы вновь скользнули по чувствительной коже шеи, поднялись выше, будто примеряясь, на каком уровне лучше застегнуть украшение. Горячее дыхание шевельнуло волоски у меня на затылке, заставило кожу покрываться мурашками. Шум крови в ушах стал громче. Мыслей не осталось. Точнее, осталась лишь одна, которая снова и снова напоминала, что Самаэль заставил перчатки исчезнуть. Откуда-то я точно знала — у этого поступка нет веской причины: того не требовал артефакт или особое таинство усмирения силы. Это Самаэль захотел меня коснуться.

К лицу прилил жар, в горле вмиг пересохло. Непроизвольно я сглотнула, и холодный, еще не нагретый моей кожей камень дрогнул, задевая кастом яремную впадинку. Замочек, тихо щелкнув, застегнулся, однако Самаэль не спешил уходить. Он вновь переложил мои волосы, на этот раз на спину, замер на несколько секунд, продолжая меня касаться, едва ощутимо сжал плечи и лишь после этого вернулся в кресло.