Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей. Страница 64

— Послание! — приказал Вандегриф, вытянув вперёд ладонь.

Ейко стал снимать с лапки свёрток.

— Вы башню спалили? — обратился Вандегриф к Молнезару и Елене, которые с любопытством ожидали чтения письма. Услышав вопрос, они опустили глаза и словно воды в рот набрали.

— Ну, хорошо! — мягко сказал Вандегриф и похлопал Молнезара по плечу. — Молодец, что не смолчал про голубя. Это может быть важно.

Черноволосый рыцарь взял маленький свёрток из рук Ейко и аккуратно развернул его. Вчитываясь в мелкий, неразборчивый почерк, он произнёс:

— Последнее письмо — ложь: Гвадемальда не видать. Единорог идёт в форт. При нём рыцарь и чернь.

Глянув на Ломпатри, Вандегриф нашёл его в том же состоянии, в котором рыцарь пребывал и до чтения записки. Владыка провинции Айну неподвижно стоял и глядел вдаль на пустой луг уже подёрнутый едва-заметными сумерками.

— Скоро стемнеет, и можно будет выступать, — сказал Закич, глядя вверх на небо, сквозь голые ветви берёз.

— Куда теперь выступать? — спросил Мот. — Откуда мы знаем, кому можно доверять? Этому парнишке, или тому, что говорил жрец?

— Уважаемый жрец сказал неправду! — продолжал настаивать на своём Ейко.

Крепким подзатыльником Вандегриф осёк юнца: рыцарю уже опостыло, что тот беспрерывно твердит о лжи Наимира. Затем, подойдя к Ломпатри, черноволосый рыцарь спросил у предводителя, что им теперь делать. Но Белый Единорог продолжал молча смотреть вперёд. Сначала Вандегриф подумал, что там, на лугу, что-то есть, и сам начал рассматривать открытое пространство, но скоро стало понятно, что Ломпатри просто находится в каком-то оцепенении, в плену своих воспоминаний и дум. Черноволосому рыцарю оставалось надеяться, что размышлял их командир об этой записке в форт, а не о своей горькой доле, как он обычно делал, после кружки-другой браги. Как бы там ни было, Вандегриф решил перестраховаться и сам начал обдумывать план действий. Рыцарь собрал всех у костра, где Лорни всё ещё колдовал над отваром из Идэминеля. Снова с надеждой взглянув на Ломпатри, Вандегриф понял, что помощи от опытного воеводы сейчас не будет.

— Такое бывает на войне, — начал черноволосый рыцарь, слегка переживая за то, что люди не послушаются его так, как слушались опытного лидера Ломпатри. — Навой не даст соврать. Часто сведения о противнике приходят от разных гонцов, и ещё чаще эти сведения противоречат друг другу. Один говорит, что врагов сто человек, а другой сообщает, что тысяча. А затем появляется третий, и сообщает, что враг — это тысяча всадников и сотня лучников. Если такое происходит, то стоит опасаться подобного врага. Но не потому, что у него много войск: в таких ситуациях понятно, что враг сражается сведениями, а значит, он мудр и хитёр. Очевидно — разбойники хотят сбить нас с пути.

— Если так, то чему же верить? — спросил обеспокоенный Мот. — Парнишка твердит одно, Наимир — другое. А мы сидим в глуши и не знаем, что теперь делать!

— Первое, что надо сделать — не суетиться, — ответил Навой. — А ещё, хорошо бы выяснить, кто говорит правду, а кто нет.

— Это в данной ситуации самое сложное, — снова заговорил Вандегриф. — Придётся вернуться в самое начало и хорошенько подумать. А начать надо будет с того, что ваш, будь он неладен, староста, мутил воду с разбойниками задолго до того, как объявился господин Ломпатри.

— Вот те на! — рассмеялся Лорни, протиравший баночки из-под чернил, куда собирался разлить отвар из волшебного цветка. — Сам старик вась-васькался с отребьем, а голову открутить за предательство мне хотели! Господин рыцарь, вы не расскажете охотливому до новостей скитальцу, как именно степковые хотели старосту Бедагоста наказать?

— А это к делу не относится, — буркнул молодой Молнезар, который был уже на грани; столько переживаний и столько сомнений в том, что происходит, ещё никогда не случалось в его жизни.

— Ошибаешься, мой маленький друг, — вступил в разговор Закич. — Если кто-то говорит неправду, то к делу относится всё. Этому старому деду из Степков не сделали абсолютно ничего. Да и что с ним сделаешь! Он и сам рассыплется в ближайшее время; пусть уж доживает свой век. Тем более, старик поступил верно — если бы он стал противиться во время переговоров с разбойниками, они бы вырезали всю деревню. Моё мнение такое: староста хоть и глуп, слаб и с заскоком, но честен.

— Хорошо, дело не в старосте, — заключил Вандегриф. Но вернёмся к жрецу и его парнишке. Наимир пишет: «Единорог идёт в форт». Это значит, что в предыдущих письмах тоже говорилось о рыцаре Ломпатри. Иначе, никто бы не понял, что значит «Единорог». Если бы это был первый раз, когда Наимир пишет о рыцаре Ломпатри, он написал бы полное прозвище «Белый Единорог», или же полное имя «Ломпатри Сельвадо, владыка провинции Айну». Вопрос — с каких пор в форте знают о господине Ломпатри?

— Господин Вандегриф, — робко заговорил Воська, — позвольте заметить, что господин Ломпатри каждый вечер выставляет рядом с палаткой свой стяг, который в здешний просторных краях видать за версту.

— Тогда Наимир, когда увидел Ломпатри в первый раз, уже знал о его прибытии в Дербены, — сказал Вандегриф. — Выходит, жрец притворялся.

— Вернее, лгал, — поправил Закич.

— Жрецы не лгут! — буркнул Вандегриф.

— Твоя вера в праведность этих зазнаек, воистину безгранична! — сказал Закич.

— Должна быть причина. Он не мог врать, потому что хотел. Его заставили. Или же он вовсе не врёт. Возможно, он сказал правду. А этот слуга, — и Вандегриф указал на Ейко, — обычный пластун.

— Я нет, — замотал головой Ейко, который не смог повторить этого странного для него слова «пластун». — Я не тот. Я слуга уважаемого Наимира. Но я говорю только правду.

— А что если ты утёк от руин храма и связался со своими дружками-бандитами? — продолжал Вандегриф, медленно приближаясь к Ейко, который от страха перед фигурой рыцаря, пятился назад и мотал головой на всякое слово против себя. — Затем они написали эту записку. Потом ты выследил нас и выкинул весь этот фокус с голубем. И зачем тебе всё это делать? Ну конечно! Чтобы заманить нас в штольни. То-то ты так распереживался, когда в первый раз увидел господина Ломпатри! За голову Ломпатри — убийцы вирфалийского рыцаря — кого-то из бандитов ожидало бы помилование и тяжёленькая мошна золотых. Ну а тебе? Тебе достаточно насолить своему хозяину жрецу, которого ты явно терпеть не можешь.

Тут Ейко, пятившийся перед Вандегрифом, упёрся в старую берёзу. Душа паренька ушла в пятки, когда громила рыцарь встал к нему вплотную и злобно посмотрел в глаза.

— Хорошо, — хлопнув в ладоши, сказал Закич, который тоже начал опасаться, что Вандегриф сейчас разорвёт этого парня. — По этому разумению выходит, что детки всё же в форте, а не в штольнях. То есть, мы пришли к тому, откуда начали.

— А давайте отпилим этому предателю ногу, — злобно проговорил сквозь зубы Вандегриф, пожирая взглядом Ейко, который чуть не плакал от страха. — И он всё нам скажет!

— Не надо никому отпиливать ноги! — сказал Закич, вскочив.

— Они забрали мою жену! — закричал Молнезар. — Отпилим ему обе ноги! Мы должны знать, куда нам идти! Сколько можно ждать!

Вандегриф схватил Ейко за горло. Навой достал свой боевой топор. Тут даже Лорни, поглощённый своим отваром, оторопел и, открыв рот, стал наблюдать за происходящим, позабыв про бурлящий котелок, крышка на котором уже позвякивала от вырывающегося из-под неё пара.

Мот и Молнезар приблизились к Ейко и взяли его за руки. Воська, предвидя то ужасное, что вот-вот должно случиться, выпучил глаза и закрыл ладонью рот, как обычно делают женщины, когда роняют на пол тарелку.

— Отлично же ты придумал, рыцарь! — крикнул Закич весёлым голосом, хотя внутри, ему было совершенно не до смеха. — Тебе не понравилось, что паренёк оскорбил твоих любимых жрецов, и ты подговорил крестьян отрезать парню ноги, оставив тут на съеденье волкам. Ведь тут водятся волки, так?

— Ещё как, — ответил ему Лорни.