Я вам не ведьма! (СИ) - Эйта Аноним. Страница 33

Я поймала себя на абсурдном желании начать собирать маки в передник, напевая при этом глупую-глупую песенку. Красивые, все-таки, цветы… Так, спокойно, я не совсем понимаю, что происходит, но ставлю семь против пяти, что я заснула.

Заснула, когда притворялась спящей, чтобы не объясняться с Бонни.

Да, хорошая версия, красивая. Все сразу становится понятно и нормально. И поле, и дорожка, и старушка, цепко впившаяся в меня коготками.

— Бабушка, э-э-э… — лицо ее мне было странно знакомо, и я вгляделась повнимательнее, — э-э-э?! Бабушка?!

Никогда ее не видела вживую. Ее строгое лицо, высеченное на надгробии, сверлило меня пустым взглядом каждый День Мертвых, но… Сложновато узнать человека, если до этого видел лишь каменную статую, созданную по заказу безутешного сына и потому немного… льстящую оригиналу.

Впрочем, стоило мне произнести это слово вслух, и я почувствовала, что права. Таковы уж сны: иногда в них всплывают факты, которых ты никогда раньше не знал, и которые в реальной жизни кажутся полным бредом, но во сне кажутся незыблемыми, как основы Мироздания.

— Внученька! Всегда хотела тебя повидать. Ты так выросла… В последний раз я видела тебя еще в животике твоей мамы.

Я сглотнула, изо всех сил не желая продолжения, но бабушка старательно квохотала:

— Ты была во-о-от такусенькая, с абрикосовую косточку, и милый хвостик…

Я предпочитала думать, что дети просто… находятся в капусте. Или их аист приносит. Не то чтобы я не бывала на крестинах детей моих недавних подруг и не знала из девичьих шепотков и смешков, как именно получаются дети.

Но вместо подробностей я представляла себе капустное поле. Бескра-а-айнее капустное поле. Вот как это, только с капустой.

Пейзаж на секунду мигнул; но не успела я толком разглядеть, какая уродилась капуста, меня снова окружали маки.

Дорожка стала шире и превратилась в настоящую дорогу, на обочине которой мы с бабушкой и стояли.

Я пошла вперед, касаясь свободной рукой алых лепестков; переходить через дорогу не было никакого желания.

— Еленька, что же ты…

— Бабушка, ты никогда раньше мне не снилась, — сказала я задумчиво, — но вот сначала непонятный старик зовет меня полетать, потом… один парень рассказывает про призрака под моими окнами, и вдруг я вижу тебя; бабушка, ты помогла папеньке стать тем, кем он стал, и отнюдь не добрым словом и материнскими пирожками; бабушка… очень тебя прошу, не держи меня за дуру.

— Ну конечно, — бабушкин голос неуловимо изменился; я заметила, как вянут от холода рядом с ней маки, и сама поежилась, — стоило ли ожидать иного?

— Это все-таки мой сон, на что ты надеялась? — я сорвала бутон и обернулась, чтобы оказаться с бабушкой лицом к лицу, — Петух или курица?

И лицо ее дрогнуло в непритворном удивлении.

— Что?

Этой игре меня научил папенька. Нужно распотрошить бутон и посмотреть, какие там лепестки. Если красные — то петух, если розовые — то курица.

Тот самый обход сыроварен и прочих коровников, на котором меня увидела Бонни, запомнился мне не только запахом коровьих лепешек, но и этой игрой. Я смогла провести с папенькой целых три часа, прежде чем мы дошли до деревни, и бумаги снова его у меня отняли. Это был сложный год.

Но счастливый.

Как и все мое детство.

Папенька рассказывал, его этой игре в далекой юности научила бабушка. Но, похоже, он что-то перепутал за давностью лет, или, быть может, бабушка ее позабыла. Иначе вряд ли в ее голосе было бы столько недоумения.

— Ты мне вызов бросаешь?

— Да так, просто спрашиваю. Петух или курица?

— Курица?

Я продемонстрировала белые прозрачные лепестки:

— А вот и нет. Цыпленок. Но ты не расстраивайся, у тебя еще две попытки.

И я сорвала еще два бутона.

Мир мигнул и изменился. Теперь мы с бабушкой оказались на берегу речушки. Даже, скорее, не речушки, а ручья, достаточно широкого, чтобы через него была перекинута шаткая доска: похоже, мне стоило скинуть мои деревянные башмаки… Надо же, настоящие деревянные башмаки, в жизни таких не носила, вот это мне снится! Ой, и чулки, чулки какие, вязаные, полосатые! И пересечь реку вброд, поддерживая бабушку под руку.

Нет, не хочу я, чулки жалко, стирай их потом…

— А через ручей переведешь? — Хмуро спросила бабушка.

— Петух или курица?

— Петух! — Рявкнула бабушка и уставилась на бедный бутон, будто желая испепелить его на месте.

— Цыпленок, — констатировала я, снова обнажая белые лепестки, — значит, не судьба.

К следующей смене пейзажа я была уже готова.

Бушующее озеро, другой берег которого теряется где-то в тумане, неожиданно холодный воздух… А туман противный, липкий, оседает на коже мелкими капельками.

Я поежилась, стараясь закутаться… в полупрозрачное белое платье до колен? Ну, сон! Хоть бы оставил мне те теплые чулки, они мне нравились! Я бы сказала, что я об этом думаю, громко и вслух, но подувший в лицо ветер забил мне рот моими же волосами.

Мы с бабушкой стояли на деревянном причале, и рядом с нами была пришвартована лодка.

— Переправишь на другой берег? — Бабушка уперла руки в боки, — А, внученька моя любимая, переправишь? Я отблагодарю тебя, уж я-то тебя отблагодарю, как не отблагодарить любимую внученьку, под крылышком не пригреть такую талантливую…

Я не хотела. Но и так просто сказать «нет» тоже не могла. Это было бы… Да. Неправильно. Это было бы неправильно.

Этот сон не знал слова нет.

Ближайшим синонимом было…

— Петух или ку… — тут я закашлялась, отплевываясь от очередной пряди волос, — кху-кху-кхурица?

— Я отвечу, — веско сказала бабушка, — позже.

— Ладно. Буду ждать ответа, — кивнула я, наблюдая, как потихоньку исчезает и озеро, и тучи, и липкий туман, — Пока. Пока-пока.

Помахала призраку рукой с все еще зажатым в ней бутоном.

И проснулась.

Бутон спрятала в пенале для чертежных принадлежностей. Не хотелось его оставлять без присмотра, но просто опустить в карман штуку, которую я притащила из сна, где общалась с призраком бабушки, казалось… кощунством, пожалуй.

Пенал закинула в сумку. Сумку повесила за ручку на столбик кровати, чтобы в любой момент до нее можно было дотянуться.

Заметила, наконец, что за окном только-только светает, перевернулась на другой бок и снова постаралась заснуть.

Знаете, все эти волшебные сны — это, конечно, очень все захватывающее и волнующее. И соображай я чуть получше, я бы, конечно, побоялась засыпать снова — а вдруг во сне снова начнет твориться что-то непонятное с участием моих усопших, мир их праху, родственников?

Но иногда человеку настолько хочется спать, что он спокойно уляжется на тропе, по которой ежечасно проходит к водопою тысяча слонов.

Так что… да. После такого-то приключения я даже умудрилась выспаться.

Глава 13

— Бонни, мне нужно кое-что рассказать, — сказала я.

Сердце билось бешено, руки дрожали, коленки подгибались: я очень боялась, что сейчас подруга возьмет поднос и пересядет за другой столик, и я останусь одна, и мне совсем не с кем будет поговорить.

Она так быстро убежала из нашей комнаты! А Марка поймала меня в коридоре и с каким-то даже ликованием донесла, что Бонни узнавала про другие комнаты и все такое.

Наврала, наверное, но…

— Ты чего? — Бонни склонила голову на бок и даже отложила в сторону недоеденный бутерброд с маслом, — ты заболела? У тебя лицо, как будто зуб болит, или лимон съела…

В этом голосе была забота.

— Ты сильно на меня обижаешься? — Жалобно спросила я, — За то я что я не так смотрю и все такое? Ты хочешь отселиться?

— Просто, — Бонни отвела глаза, — иногда ты говоришь обидные вещи. Когда говоришь обидные вещи, люди обижаются, вот и все. И я знаю, что ты не желаешь зла, и если и считаешь меня дурой, то совсем чуть-чуть, но когда тебя жалеют…

Я покачала головой.

— Кому-кому, а не мне тебя жалеть. Ты сильная ведьма, а я даже чайник согреть не могу.