Времена Амирана (СИ) - Голубев Сергей Александрович. Страница 31

Итак, — сказал он, — через ворота нам не пройти. Значит, будем выходить, минуя ворота. То есть — через ограду.

— А лошади? — спросил кто-то.

— Если у тебя хватит силенок на то, чтобы перекинуть своего коня через ограду, можешь сделать это. — Шварцебаппер улыбнулся. Правда, в темноте этого никто не заметил, так что шутка не удалась. — Остальным придется действовать пешком. Пешая засада против конной группы противника. Мы с вами отрабатывали это. Вспомните — упражнение номер пятнадцать регламента "Взвод в засаде". Я думаю, справимся.

— А перелезем? — Опять засомневался кто-то.

Шварцебаппер, однако, нашелся и тут.

— Ограда, конечно, сложная. Высокая, да. Пики там опять же острые. Поэтому, делаем так: коня ставим рядом с оградой и с седла — на верх столба ограждения. А уж с него — прыгать. Темно, конечно, но, что делать… Постарайтесь при прыжке приземляться аккуратней, не сломайте себе чего-нибудь. Теперь так: чтобы все это было максимально незаметно, нам придется разойтись и преодолевать преграду по одному. Потом соберемся напротив тех ворот, где мы сейчас были. Не заблудитесь в темноте.

Он замолчал. Все ли он сказал? Все ли предусмотрел? Вроде — все. Ну, да если чего, так люди все боевые, опытные, сообразят при нужде и сами.

— Вопросы есть? — Спросил он на всякий случай.

Вопросов не было. Цели были ясны, задачи сформулированы, оставалось только начать.

— Тогда — расходимся! — Приказал Шварцебаппер и потянул своего коня в ту сторону, где, как ему представлялось, должна была находиться ограда.

6

О предстоящей попытке воскрешения собравшихся в вестибюле никто специально не оповещал. Но стоит ли удивляться, что известно об этом стало, тем ни менее, всем и очень быстро. И, разумеется, предстоящий аттракцион стоил бессонной ночи. Так что даже те, кто совсем было уже собрался уходить, взбодрились и решили остаться. Такой случай выпадает раз в жизни, да и то не всем. Будет о чем рассказать, причем, совершенно независимо от результата. Если этот самозваный маг опозорится, а это, скорее всего так и будет — уж вы поверьте! — то и в этом случае событие обещает быть весьма неординарным.

Остались, конечно, не все. Разошлись по своим комнатам те, кто мог оставить вместо себя кого-нибудь, кто, дождавшись возвращения мага, должен был прибежать и известить об этом хозяина. Ну, а тот пока мог позволить себе немного и отдохнуть.

Ушли Салам и Бунимад с женами и наиболее высокопоставленными из приближенных, ушел начальник стражи — правда, не для того, чтобы спать. Какой уж тут сон в такую ночь! Ушел оберлакей и министры двора царя Бенедикта. Ушел и сам Бенедикт, давно уже ощущавший потребность в отдыхе. Сколько они там будут ездить туда-сюда? Есть время вздремнуть пожилому человеку.

***

И уж, разумеется, никуда не ушла Принципия. Она сидела рядом с Геркуланием, положив руку ему на плечо, и смотрела ему в лицо. Лицо было бледно, черты его заострились, глаза были закрыты. Почему-то, в отличие от того, о чем Принципия читала в романах, его лицо вовсе не казалось лицом спящего человека. Отчего-то сразу было видно, что человек этот мертв.

— Ничего, — шептала Принципия, — ничего. Потерпи немного. Сейчас все пройдет. Сейчас все будет хорошо.

Ну, правда, а о чем еще можно разговаривать с мертвым?

Рядом с ней, только по другую сторону от лежащего тела, и тоже на полу устроился Ратомир. Спать ему уже не хотелось. Ушла совсем та, овладевшая было им мертвая и тупая апатия, возникшая после того, как, наконец, вбежав по бесконечным ступеням крыльца, они вломились, ворвались в этот вот громадный вестибюль. Они пришли. Они были дома. И они встали, не зная, что делать дальше. Держащие на руках Геркулания гвардейцы смотрели на него, ожидая дальнейших распоряжений. Каких? Он и сам не знал, что дальше. Все это время надо было одно — донести, дотащить его сюда. Вот, они тут, и что?..

Ратомир стоял, опустошенный и растерянный. Один из гвардейцев, старший, наверное, подошел к нему и тихо спросил:

— Может, положить его пока?..

И Ратомир кивнул, благодарный этому гвардейцу за то, что тот принял хоть какое-то решение и снял, наконец, ответственность с него, с Ратомира.

Геркулания, так и не пришедшего в сознание, положили тут, в центре этого огромного зала. Положили временно, пока не будет другого распоряжения. А оказалось, что навсегда.

И вот теперь Ратомир, тоже глядя в мертвое лицо Геркулания, опять вспоминал, как они сидели там, в этом проклятом кабаке. И как Геркуланий, доверчиво и искренне говорил ему о своей любви. Ратомир взглянул на сестру. Может, рассказать ей об этом? Или не надо? Если все получится, как обещал Пафнутий, Геркуланий сам скажет ей об этом. Если не говорил раньше… А если не получится?.. Да нет! Ну, почему не получится?! Ведь этот Пафнутий маг, настоящий маг. Как он тогда этого!..

Ратомир вспомнил, как горела голова того грабителя, как он орал и корчился, и ему даже показалось, что он снова чувствует запах горелых волос и кожи. Нет, все должно получиться! Ну, а если, вдруг, все же, нет, то тогда тем более не стоит ни о чем рассказывать.

***

Никуда не ушел и Куртифляс. Сейчас он сидел на ступеньке одной из трех парадных лестниц и с этой позиции мог обозревать все пространство вестибюля. Холодный мрамор грозил простудой прямой кишки или воспалением седалищного нерва, но Куртифляс не обращал на такие пустяки внимания. В настоящую минуту его внимание было занято группой из трех человек, один из которых спокойно лежал на спине, а двое других расположились по обе стороны от него. Он был слишком далеко, чтобы слышать, о чем там переговариваются эти двое. Но зато видел он все хорошо. А что до разговоров, то это вряд ли… Похоже, и Ратомир, и Принципия сидели молча, погруженные каждый в свои мысли.

Сейчас именно они были центром событий, именно от них исходила идея воскресить этого Геркулания. Редкий случай, когда он, Куртифляс, был совершенно ни при чем, и от него ровным счетом ничего не зависело. Во всяком случае, пока. Дальше будет видно. Вот он и смотрел.

Куртифляс привык быть в центре событий. Причем, отнюдь не сторонним наблюдателем. Да, он всего лишь шут. Да, это противно и унизительно, зато это дает такую близость к монарху, о которой не могут и мечтать самые расфуфыренные царедворцы, чуть не лопающиеся от собственной значимости и величия. Таким влиянием могут обладать только любовницы. У Бенедикта же любовниц не было, а значит, не было и конкурентов. Что же касается придворных — самые умные из них понимали, что такое есть ничтожный шут Куртифляс, по утрам приносящий в зубах тапочки Бенедикту, понимали и старались с шутом дружить, глупые же… что о них говорить? Они быстро исчезали с горизонта.

Нет, Куртифляс не вмешивался в вопросы высокой политики. Ну, уж, на фиг! Да и что она есть, собственно говоря, эта политика? Не зарься на чужое, и все будет в порядке. Своего выше крыши. А что до чужих поползновений на это самое свое, так давно уже соседи зареклись связываться с Амираном. Себе дороже. Так что, кто бы ни стоял у руля, или, вернее, не думал, что стоит, политика — какая была, такой и оставалась. И, будьте уверены — останется! Ну, а уж о том, какой кормчий достоин занимать место на капитанском мостике, а какой нет, вот тут уже начиналась сфера его, Куртифляса, интересов.

Ежеутреннее приношение тапочек должно оплачиваться. И оно, уж не сомневайтесь, оплачивалось, хотя Бенедикт по привычке и не думал чем-то одаривать верного старого шута, воспринимая его как что-то привычное и приятное, вроде тех же тапочек. Никто же не платит тапочкам? И если бы не природный ум, наблюдательность и энергия, ждала бы Куртифляса нищая старость, как любого уволенного по состоянию здоровья лакея. Но Куртифляс был прозорлив и, глядя на годы вперед, уже давно обеспечил себя соломкой в виде многочисленных счетов в разных банках, преимущественно в других странах, с более мягким, чем в Амиране, климатом.

Особенно продвинулись в этом направлении дела после бракосочетания Гармониллы, четвертой дочери многодетного Бенедикта. Браку этому предшествовало знакомство Куртифляса с будущим ее мужем — Рупшильтом, весьма влиятельным человеком, ссужавшим деньгами целые королевства. На тот момент ему уже стало тесно, а просторы Амирана манили своими сказочными богатствами, по большей части, увы, лежавшими втуне, и ждущими того, кто возьмет их в надежные хозяйские руки.