Глядящие из темноты - Голицын Максим. Страница 26
— Только трое? — брезгливо поморщившись, произнес Варрен. — Экие же вы храбрецы…
— Да их больше было, сударь. Бабы говорят, еще четверо их было, целая шайка, но одного хуторяне положили, а куда еще трое делись, только Двоим и ведомо. Говорят, небесным огнем убило…
— Небесным огнем, говоришь… — задумался Варрен. Он вновь поглядел на ладную лошаденку, впрочем, порядком уже запушенную — грива спутана, хвост в репьях, брюхо и бабки в комьях засохшей, светлой, и свежей — бурой грязи. — Приведи-ка его сюда, этого душегуба, братец…
— Мы с ним сами разберемся, ваша милость, — угрюмо сказал старший, — пускай на воротах повисит, чтобы другим неповадно было…
Варрен выдвинул из ножен лезвие меча — на ладонь, не больше, но этого хватило, чтобы старший торопливо дернул за веревку, и разбойник, проехав мордой по грязи, оказался перед Варреном.
— На воротах, — задумчиво произнес Варрен, разглядывая обезображенное лицо, — это хорошо… Но у нас, братец, его светлость держит в руках жизнь и смерть своих подданных. Ты что-то хотел сказать, парень?
Старший угрюмо поглядел на него, но промолчал.
— Развелось этой швали видимо-невидимо, веревок не напасешься. Его светлость намерен вновь открыть рудник в Мурсианских горах. Так что судьба его — в штольне заступом работать… Хоть какая польза… Эй, — он кивнул своим людям, — возьмите его…
— Но, сударь… — попробовал возразить старший.
— Закрой пасть, пока зубы целы.
Пленник, до которого долетали обрывки разговора, взвыл, упал на колени и, меся грязь, подполз к копытам лошади Варрена.
— Только не рудники, — прохрипел он в ужасе, обратив к Варрену безумные белые глаза. — Только не рудники… нет!
Варрен задумчиво кивнул — не столько стоявшим перед ним людям, сколько сам себе.
— Забирайте его, — холодно приказал он.
Глаза душегуба еще больше закатились, разбитый рот распахнулся.
— Нет, — заорал он, — ради Двоих, нет!
— Странно, что ты вообще о них вспомнил, — задумчиво проговорил Варрен, осаживая жеребца, шарахнувшегося было от внезапного крика. — Что ж, можно обойтись и без рудников… скажи-ка мне, где вы раздобыли эту лошадь?
— Ты только погляди, — сказал Айльф, — что творится!
В голосе его слышалось восхищение, хотя восхищаться тут было особенно нечему.
Они стояли на холме — стена деревьев синела за спиной, а впереди расстилалась возделанная земля. Вернее, то, что еще неделю назад было возделанной землей — лоскутное одеяло полей сплошь залито водой, ростки злаков торчат, точно стебли осоки в заводи, и все это кипело, пускало пузыри, дрожало под напором бесконечных струй, льющихся с нависшего черного неба.
— Запруду прорвало, — задумчиво констатировал юноша, озирая жутковатый пейзаж. — Видали, сударь? Поток воды своротил мельничное колесо — уцелевшие лопасти вяло вздрагивали, точно зубы в старческом рту, но сама мельница уцелела — бревна, из которых она была сложена, почернели и перекосились, солома на крыше погнила, зеленая мутная вода плескалась в шаге от порога, но распахнутая дверь так и манила к себе, обещая желанный приют.
— Думаешь, там кто-то есть? — спросил Леон. Оказаться бы под чьим-нибудь гостеприимным кровом, на сухой постели — пусть грязной, пусть жесткой, пусть кишащей насекомыми… чтобы перестали ныть сбитые, кровоточащие ноги… Можно, конечно, помечтать о горячей воде и о горячем завтраке, но это уже чересчур… Незачем себя растравлять.
— Уж и не знаю, — покачал головой Айльф, — будь я на месте хозяев, я бы в деревню подался — на что нынче мельница? Река, опять же, шалит… Неспокойно тут…
Леон оглянулся: Сорейль стояла за спиной, по-прежнему кутаясь в его плащ — он потерял цвет и сейчас казался грязно-бурым, под стать остальному миру. Она оказалась выносливей, чем он поначалу думал, — ни разу не пожаловалась, но надолго ли ее хватит?
— Может, — предположил он, — мы там отыщем что-нибудь съестное
— Маловероятно, сударь, — Айльф покачал головой, — они ж с зимы все подъели… будь сейчас нормальная весна, тогда другое дело… Поглядеть, впрочем, не мешает… Да и отдохнуть вашей даме надо бы — вон какая бледненькая…
Леон вздохнул и вновь замесил башмаками глину. «Уж не знаю, что лучше, — размышлял он на ходу, по мере того как темная громада мельницы становилась все ближе, — пустой, неприютный, покинутый дом, или отчаявшиеся, озлобленные хозяева, готовые в каждом незваном госте усмотреть грабителя или мародера. Да, — думал Леон, — передатчик и остальная аппаратура безнадежно погибли, не выдержав прямого удара небесного огня, поскольку находились в сумке у предводителя разбойников, но золотые монеты выдержали чудовищную температуру, лишь профили старых государей оплавились и стали неразличимы. Золото остается золотом — но что оно стоит в такие вот времена…»
— Потерпи, — сказал он Сорейль, молчаливо бредущей рядом, — еще немного…
— Да, сударь, — тихо ответила она.
«Молчаливая, — подумал он. — Ни разу не пожаловалась, идет, опустив глаза, точно скользит, — даже по этакой грязище. А ведь сколько мытарств ей пришлось вынести…»
Дождь лупил по поверхности воды, из зеленой мутной глубины поднимались на поверхность и лопались огромные пузыри, кругом стоял неумолчный, монотонный шум, и лишь человеческое жилье возвышалось перед ними, молчаливое, точно надгробие на кладбище.
«Неужто тут тоже… — мелькнуло в голове у Леона. — Если и тут трупы…»
Айльф уже взбежал на крыльцо по скользким ступенькам, но Леон остановил его.
— Погоди, — сказал он, — Я сам.
Отстранив юношу, он осторожно подобрался к двери и прислушался. Тихо. Какое-то время он так и стоял, пытаясь уловить хоть какой-то звук и ощущая себя нe просто безоружным — голым. Потом, подобравшись, резко толкнул дверь — она была не заперта, но отворилась неохотно: дерево разбухло от сырости.
— Вроде никого, — проговорил у него из-за спины Айльф.
Набухшие половицы даже не скрипнули, когда они проследовали через сени в горницу. Леон огляделся — похоже, если дом и был пуст, опустошение произвели сами хозяева, собираясь покинуть жилище и собрав все, что можно унести, все, что представляет такую ценность для простого люда, — орудия, сделанные из железа, оловянные столовые приборы, все, что сработано из шерсти, льна или кожи… осталась лишь грубая массивная мебель, которую нельзя унести, и глиняная утварь, которая все равно побилась бы в дороге.
Айльф, присев на корточки, тщетно пытался разжечь очаг. Пропитанное водой дерево и отсыревшая солома не загорались, искра, попадая натрут, шипела и гасла. Чтоб ему покоя на том свете не было, этому сукиному сыну, — Леон вспомнил о бандите, прибравшем его зажигалку.
Наконец Айльф оставил бесполезное занятие, потянул носом и начал шарить по полкам. — Ты что? — устало спросил Леон.
— Сейчас, сударь… Неужто у них не было немного, на растопку… Ага!
Он с довольным видом приподнял массивную плошку — не будь она почти пустой, вряд ли ему бы это удалось — и выплеснул остатки содержимого на поленья. Леон почувствовал острый знакомый запах, искра, попав на поленья, превратилась в язычок пламени, и через минуту бледное голубоватое одеяние уже трепетало вокруг потрескивающего дерева.
— Что это? — спросил Леон.
— Черная вода… Ну, знаете, сударь, она зреет в глубине земли… знающие люди говорят, что это вроде как ее кровь, земли. Горючая — ее для растопки используют.
Богатая планета… Просто чудо как богатая… Даже Земля не могла похвастаться такими минеральными ресурсами. Что до серебра, господь с ним, хотя высокие технологии требуют серебра, но нефть… Бокситы, марганцевые руды… возможно, тяжелые элементы… Конечно, земляне не раз натыкались на миры, богатые всем этим добром, но там разработки были связаны с определенными трудностями, требовалась высокая степень защиты, а тут — бери не хочу… «Совет даст лицензии на разработку — это наверняка, при нынешней численности населения планеты нечего бояться, что мы ограбим этот мир… Всем хватит. И нам хватит, и потомкам их хватит…»