Не стреляйте в рекламиста - Гольман Иосиф Абрамович. Страница 58

Они вышли на улицу.

— Надо же, — удивлялся Псих. — Вот это встреча!

— Не так и случайно, — заметил Атаман. — Я уж давно болею. Поэтому и выпустили, ты же знаешь. А ты что, тоже заболел?

Суеверный, как многие арестанты, Псих про себя трижды сплюнул.

— Провериться надо, — односложно ответил он. Атаман не расспрашивал. Если бы он поверил, расспрашивать было бы неудобно. Но он не поверил, а потому вопросы вообще были бессмысленными.

— Пивка примем? — предложил Атаман. — Покрепче перед врачом неудобно. А так — можно. Тут, за углом, есть местечко.

— Ты даже местность изучил, — одобрил Псих.

— А как же! Я ведь двор соседний убираю. Можно пивко взять и ко мне в дворницкую зайти. Три минуты делов.

— А никто косо не взглянет?

— А там некому смотреть. Я один, — рассмеялся Атаман.

— Идет.

Они взяли четыре бутылки пива и пошли к дворницкой.

Псих был расстроен тем, что теперь ему придется убрать Атамана. Но оставлять такого свидетеля на месте убийства он никак не мог.

Его истязатель-командир приказал во что бы то ни стало убрать семью Орлова или, по крайней мере, его жену. Псих с большим трудом подавил желание придушить своего работодателя. Тем более что в таком состоянии он видел того впервые.

Беланов принимал его в новом помещении, которое по неуловимым, но заметным признакам не было похоже на конспиративную квартиру. Обычная «однушка», но — ухоженная. Пусть даже и не женскими руками. Еще более поражал внешний вид заказчика. Плачевный, прямо скажем, вид. Обычно бодрый и подтянутый, шеф сейчас полулежал в кресле. Лицо бледное, глаза красные. Но дело даже не в этом. И не в перевязанной правой руке, подвешенной на полотенце к шее. Дело в том, что из начальника Психа как будто выпустили воздух. Он потерял стержень.

Первой мыслью Психа было удавить своего занемогшего «друга». Он даже машинально сделал к нему шаг. И наткнулся на обнаженный ствол. Большой пистолет, направленный умелой рукой, глядел прямо в лоб Психа. Может, это и не остановило бы его, если бы не прежний, твердый и ироничный голос:

— Ты что, разлюбил дочку?

Псих не разлюбил дочку и, тяжело дыша, остановился. Значит, он по-прежнему на крючке, а свобода ему только пригрезилась.

Далее — как всегда. Шеф аккуратно и точно изложил задание. Передал фотографии. Посоветовал в дом не лезть, а искать на работе или ловить, когда жертва пойдет в магазин. Наверняка наружная охрана снята, а лезть в квартиру — всегда риск.

Самое важное — он обещал Психу свободу после этого дела. Сказал, что сам увольняется, а потому не будет и его, Психа, больше мучить.

У Психа мелькнуло предположение, что его работодатель уже уволился. Если это так, тогда его можно убрать. Даже пистолет не поможет, если развернувшись от двери быстро и точно метнуть нож. Но где гарантия, что его девочка не пострадает? Ведь если шеф еще в команде, Психа просто так не отпустят.

Псих с сожалением отказался от своей идеи и решил еще разок сплавать по течению. Ясно, ему не хотелось убивать незнакомую женщину. Но, если говорить откровенно: выбирая между жизнью своего и чужого ребенка, что бы выбрала его сегодняшняя мишень? Так что муки совести Психу не грозили. Он имел в этой жизни обязательство только перед одним человеком. За его жизнь и шло сражение.

По той же причине сейчас предстояло умереть Атаману, с которым проведены не лучшие, но уж наверняка запомнившиеся обоим годы. Псих не хотел, чтобы Атаман насторожился раньше времени, поэтому взял все четыре бутылки в обе руки, самим своим видом демонстрируя безоружность. Он не опасался инвалида. Просто, помня Атамана по лагерю, не хотел усложнять обстановку.

Сейчас они зайдут в дворницкую. Там Атаман тихо умрет (это важно, чтобы тихо). Причем не сразу, примерно через полчаса, чтобы поменьше оставалось ждать доктора Орлову. Удар ножом в коридоре диспансера — и быстрый отход. К сожалению, больные-свидетели в «уголовке» могут вспомнить про встречу двух старых приятелей. Ведь Атаман записан на прием. Могут даже составить его фоторобот, особенно если свяжут смерть докторши со смертью Атамана. Но здесь очень много факторов, которые помешают ментам докопаться до него: неизвестно, когда обнаружат труп Атамана, объединят ли дела по двум убийствам, найдут ли свидетелей их встречи, которые, строго говоря, свидетелями убийства уже не будут, так как наверняка покинут диспансер раньше.

Короче, на взгляд Психа, все складывалось не слишком удачно, но уж точно не провально. Штатный расклад.

Болтая о том, о сем, они дошли до дворницкой. Псих поспрашивал об общих кентах, обитавших в столице. Атаман ответил, что больше не поддерживает с ними никаких отношений. Не та у него болезнь, чтобы думать о делах. Это тоже понравилось Психу. Одно дело — убрать никому не ведомую врачиху, другое — достаточно авторитетного блатного. Подойдя к парадному, оба с облегчением обнаружили, что во дворе никого нет. В подъезде, когда они спускались в подвал, тоже было пусто.

Псих, почуяв ароматы подвала, недовольно повел носом:

— Что-то у тебя здесь не очень…

— Меня устраивает, — ответил Атаман, ловко ковыряясь в навесном замке.

— А что, ключа нет? — удивился гость. Не то чтобы насторожился, просто странно.

— А зачем? — засмеялся Атаман.

— И в самом деле, — улыбнулся Псих, вспомнив одну из главных специальностей своего кента.

Атаман распахнул дверь и единственной рукой широким жестом пригласил гостя в комнату. В дворницкой было темно, но Псих, нагруженный бутылками, шагнул вперед.

Он понял свою ошибку сразу, даже в полутьме (два грязных окошка в приямках давали очень мало света): в комнате не было ни стола, ни стульев. Зато на полу, кроме тех мест, где густо валялись тряпки, был слой пыли, в котором частично впечатались утренние шаги Атамана. На то, чтобы оценить обстановку, ему и полсекунды не понадобилось. Еще полсекунды ушло на то, чтобы освободить руки: человек, даже тренированный, так устроен, что ему жалко просто так бросить на пол четыре бутылки пива.

В итоге получилось, что Псих перехитрил сам себя. Потому что, когда он, выхватив нож, повернулся к Атаману, в его спину, справа, под ребро, была уже вогнана по рукоятку большая отвертка.

Псих сразу понял, что умрет. Особой боли не было. Крови тоже было немного. Зато была слабость. Та, что называют предсмертной и которую не дай Бог никому почувствовать. В его руке был зажат нож. До инвалида, который и не думал бежать, оставалось полшага. Но ноги словно приросли к полу. А потом подогнулись, и Псих, поддерживаемый Атаманом, мягко завалился на бок.

— Ловко ты меня, — прошептал он.

— Прости, — сказал Атаман. — Ты бы убил докторшу.

— А ты что, на службе?

— Вроде того.

— Ты ведь кента завалил, Атаман. Я умру скоро.

— Ты сам знаешь, Псих. Или я, или ты.

— Знаю. Но убил ты, а не я. — Слова давались раненому все с большим трудом. — Тебе перед Богом отвечать.

— Отвечу, — спокойно сказал Атаман. Ему было жалко Психа. Жизнь сволочная!

— Выполни мою просьбу последнюю, Атаман. Я тебя прощу. Еще молиться за тебя стану.

— Что ты хочешь?

— Дочка у меня, Лариса. Из-за нее меня в петле держали. Она в школе частной, под охраной. Адрес в записной книжке, в кармане.

Атаман полез к нему в карман, но Псих остановил.

— Потом успеешь. Слушай, пока я говорить могу.

— Говори. — Атаман сел на пыльный пол, чтобы лучше слышать шепот.

— Один гад меня за горло держал. Дочкой. Забери дочку. Меня нет, значит, ей ничего не грозит. Но одной сейчас плохо, ты же знаешь. Помоги ей. Деньги у меня есть. В кармане карточки на предъявителя. И адрес запиши, там еще кой-чего лежит. — Он с трудом продиктовал адрес. Даже в полутьме подвала было видно, как бледнеет его лицо. — Ты обещаешь мне, Атаман? — с тоской спросил Псих. — Дай умереть спокойно!

— Куда мне за человека отвечать? — размышлял Атаман. Просьба застала его врасплох. У него и своих-то детей никогда не было, а тут чужие. Но и ситуация тоже не типовая.