Не стреляйте в рекламиста - Гольман Иосиф Абрамович. Страница 60

— Что?

— Глупые евреи, самодовольные евреи, ленивые евреи, евреи-пьяницы, евреи-хулиганы и еврейки-проститутки.

— Чего, поголовно, что ли?

— Упаси Бог! Ровно столько, сколько в любой нормальной стране. Там на нас не давят, и мы становимся обычной нацией.

— Ну, не совсем обычной. Народ по улицам с автоматами шастает. Девчонки срочную служат.

— Это да. Но стоит им с арабами замириться, и нация станет такой же, как все остальные. С точки зрения отдельного человека, снять дискриминацию — хорошо. А вот с точки зрения нации — не знаю. Не было бы пресса — не было бы стольких талантов.

— По-твоему, выходит, Макашову надо медаль дать.

— Безусловно. Он поднимает в евреях чувство национального достоинства. И увеличивает их отток в Израиль, то есть выполняет главную задачу сионизма. Я думаю, сионисты его еще наградят. Он для них сделал больше, чем все еврейские активисты, вместе взятые.

— А зачем вы арабов обижаете? — продолжил допрос дед.

Ефим, уже понявший маневр Ивлиева, рассмеялся:

— Во-первых, Василий Федорович, я расхотел спать. Во-вторых, сложно одному человеку обидеть сотню. И, в-третьих, ты хоть в курсе, что арабы и евреи — братья?

— Это как?

— У них был один папа и разные мамы. Какие-никакие, а родственники. Я сначала в Израиле удивлялся. В газетах так и пишут: «Вчера наши двоюродные братья обстреляли нашу заставу на Голанских высотах». А когда на меня злится тамошний родственник, он говорит, что я такой бестолковый, потому что наполовину араб.

— Я ж говорю, вы их не любите.

— Ну, если смотреть из окопа на окоп, то да. А белые красных любили? Или красные белых? Тут даже не двоюродные, а родные.

А так я там отличий не чувствовал. Даже внешне не отличишь, если он идет без накидки-"арафатки". Ты, кстати, знаешь, что наш лучший заказчик — араб? Помнишь, мы разрабатывали рекламную кампанию для медицинского оборудования? Еще дипломов нахватали? Их шеф — чистокровный араб. Нам это никак не мешало.

А что касается всемирного заговора, то я бы не прочь. Мама — еврейка, папа — еврей. Но чего-то никакой поддержки от «мировой закулисы» не ощущаю.

— Наверное, ты — плохой еврей, — оставил за собой последнее слово старик.

Ефим, взбодренный перепалкой, снова зорко наблюдал за дорогой, а Ивлиев вспоминал собственные отношения с арабами.

25 лет назад

Это была его первая заграничная командировка. Группа спецназовцев жила при российском посольстве в Ливане. Город, раздираемый многолетней гражданской войной, уже не был прежней жемчужиной Средиземноморья. Целые кварталы Бейрута стояли в руинах, напоминая Ивлиеву кинофильмы про Сталинград.

Христиане, мусульмане, палестинцы, друзы, армяне, евреи. Все веками жили в Ливане, под сенью знаменитых кедров, рядом со словно нарисованным, синим-пресиним морем. И никто никому не мешал. Даже в нынешних условиях, извлеченные из окопов, эти люди оказывались вполне добродушными и гостеприимными.

Ивлиева, например, поражало местное дорожное движение. В городе не было ни одного светофора. И ни одной небитой и нержавой машины.

Они шли плотными разномастными колоннами, причем правил дорожного движения не было и в помине. Скажем, веселый белозубый араб-водитель легко может развернуться на запруженном шоссе из правого ряда. Делал он это своеобразно: включал поворотник, прикладывал правую руку к сердцу и благодарно кивал всем, волей-неволей уступившим дорогу. Стекол в местных автобусах не было (это позволяло на ходу обходиться без кондиционеров), так что мимика водителей была хорошо видна.

Если же кто зазевался — ну, что ж: вмятиной больше, вмятиной меньше — для этих машин разницы не было.

Ивлиев все прочувствал на собственном опыте. Развлечений у военных в Бейруте было не густо: им не разрешалось особо разгуливать по городу. Но однажды целую группу офицеров вот на такой «хламиде» на колесах повезли на экскурсию в Библос — древний город, в котором, по преданию, земляне получили Библию. Там, кстати, Василий Федорович первый и единственный раз искупался в ярко-голубом и очень ласковом Средиземном море.

Экскурсия была прекрасной. Ивлиеву чуть меньше понравился древний город: не брало за душу. Зато очень понравились девчонки-европейки: туристок было мало, но, в отличие от Бейрута, здесь они все-таки были. Спецназ глазел на симпатичных девиц в купальниках и ел местное, необычное, но вкусное мороженое.

Потом на том же автобусе без стекол поехали обратно. Сломались буквально через пять километров. И убедились, что здесь, в Ливане, к машине, стоящей на обочине с поднятым капотом, каждые две минуты подкатывали с предложениями помощи.

Короче, Ивлиев не сомневался, что местный народ — добрый и приветливый. Порой ему казалось, что если б сверхдержавы перестали демонстрировать друг другу мускулы, а хитрые местные правители — играть на их противоречиях, решая собственные проблемы и набивая опять же собственные карманы, то местные жители всех национальностей и вероисповеданий быстро бы нашли общий язык и замирились.

А между тем бои в Бейруте становились все ожесточеннее. Мусульмане и христиане, прежде веками жившие вместе, теперь иначе, чем через прицел, друг на друга не смотрели. Ситуация усугублялась палестинцами, нападавшими с территории Ливана на израильские поселки и вызывавшими ответный огонь на приютившую их страну.

Василию, после трех месяцев командировки, казалось, что воюющие стороны уже давно забыли, кто и за что воюет. Просто дети начали рождаться с автоматами в руках.

А попал он в эту командировку не случайно. Ивлиев даже немножко знал язык: опыт работы с арабами был у него и раньше, еще в Союзе. Он обучал стрельбе несколько человек из палестинской организации с мудреным названием. Политика тогда не слишком интересовала Ивлиева. Тем более, ближневосточная. В ней сам черт ногу сломит. Он резонно считал, что в политике пусть разбираются дипломаты, а его дело — учить ребят стрелять.

Ребята, правда, учились не очень. Но с одним курсантом, уже не юношей, Ивлиев почти подружился.

Халли был сириец. Коммунист (хотя в СССР они все называли себя коммунистами), он уже успел побывать в переделках: вся голова была в шрамах, и перед тем как попасть в тренировочный лагерь, Халли долго лечился в советском военном госпитале.

Как-то после выпивки Халли рассказал, что били его сапогами и прикладами вовсе не израильские живодеры, а политическая полиция египетского лидера Абделя Насера, лучшего друга Советского Союза. Кстати, политическую полицию в Египте дрессировали бывшие гестаповцы, нашедшие приют в этой солнечной стране. А бывшие гитлеровские ракетчики создавали для египетской армии ракеты класса «земля-земля». Сменивший Насера Анвар Садат тоже некоторое время был лучшим другом СССР, пока в одночасье не выгнал всех советских специалистов с территории страны. Забыв заплатить за поставленное оружие.

Но все эти вопросы Ивлиева не касались. Ему был лично приятен Халли, и они много времени провели вместе.

Халли, добрый и открытый мужик с печальными карими глазами, так и не научился толком стрелять. Он обладал поэтической натурой, писал стихи и чудесно безо всякого музыкального сопровождения пел «Арабское танго». Нежные арабские мелодии буквально обволакивали его «фанатов» из числа курсантов и преподавателей.

В тренировочном лагере, вечером, под большими южными звездами, слушать пение Халли было большим удовольствием.

Однако следующая встреча Ивлиева с приятелем-арабом произошла при гораздо менее приятных обстоятельствах.

Дело в том, что, будучи в полной боевой готовности, наши в Ливане практически ни с кем не воевали. Оружием палестинцев снабжали, но в их боевые вылазки не совались.

К американцам, имевшим в Бейруте мощную военную базу, тоже относились без зла. И чего злиться? Ни они нас, ни мы их, к счастью, не трогали. Когда пятнадцатилетняя девушка-палестинка проехала на их базу в грузовичке, набитом взрывчаткой, и подорвала вместе с собой сотню солдат, никто из наших не радовался.